25 августа исполняется 85 лет со дня рождения выдающегося украинского писателя
«Август. Солнце. В какие дни я родился! Такое солнце светит только в раю», — однажды написал в своей записной книжке Павло Загребельный. А пять лет назад он, вспоминая в разговоре свои совсем не райские детство и юность — сиротство, злая мачеха, голод, война, немецкие концлагеря, — признался: «Когда я студентом читал поэму Данте, его ад показался мне таким… ненастоящим!» Разговаривали мы с Павлом Архиповичем накануне его 80-летия во дворе дома в Конче-Озерной под Киевом. Время беседы было ограничено — уже тогда состояние здоровья не позволяло писателю долго говорить. День выдался по-августовски теплый. И солнечные блики играли на скамейке, деревянном столике, за которым сидел Павло Архипович в легком белом костюме… Почему-то вспомнились тогда предсмертные строки Твардовского: «На дне моей жизни, на самом донышке так хочется мне посидеть на солнышке… »
Третьего августа исполнилось полгода со дня смерти Павла Загребельного. Поминали его дома, в Конче-Озерной. Накануне, рассказывала вдова писателя Элла Михайловна, к дому прилетела удивительно красивая бабочка — крупная, с фиолетово-алыми крыльями. До этого бабочка появлялась дважды — и именно в те дни, когда приезжали дети и внуки Павла Архиповича.
- Я постоянно чувствую его присутствие. Он здесь, рядом, — говорит Элла Михайловна.
За полторы недели до смерти мужа ей приснился сон: она в монашеском одеянии идет по кладбищу и вдруг видит незанятый участок земли, а на нем цифру «52». Именно на 52-м участке Байкового кладбища похоронили Павла Архиповича. По соседству с ним теперь покоится известный музыкант Богодар Которович.
- Однажды, — вспоминает Элла Михайловна, — я случайно увидела телепередачу о Которовиче. Музыканта спросили, кто его самый любимый писатель. Он ответил: «Загребельный». И так глубоко, проникновенно говорил о творчестве Павла Архиповича! Помню, сказала тогда мужу: надо бы подарить Которовичу твою книгу с автографом. Это было за несколько дней до смерти Павла Архиповича. Он не успел встретиться с музыкантом при жизни. А теперь их могилы находятся рядом.
«Я не принадлежу к людям завистливым, — писал Загребельный. — К моему великому счастью, жена моя Элла Михайловна тоже не знает этого унизительного чувства, и именно это дало нам возможность жить в большой безмятежной любви… » Вместе они прожили без малого 60 лет. Последние полтора десятилетия практически безвыездно провели в Конче-Озерной, в своей домашней «крепости». Загребельный не появлялся на публике, крайне редко давал интервью. Собственно, еще при жизни он стал полумифической фигурой — писателем-»затворником». Создавал роман за романом. Но при этом успевал прочитывать книги молодых литераторов, радовался, когда видел талант, и стремился поддержать. Это редчайшее для литераторской среды качество, присущее Загребельному, ощутил на себе писатель Вячеслав Медвидь.
- История наших взаимоотношений с Павлом Архиповичем интересна, можно сказать, это целая повесть с интригой, — говорит Вячеслав Медвидь. — Началась она лет 30 назад. Как сейчас помню, захожу в «Эней» (некогда знаменитое писательское кафе. — Авт. ), на мне кожаное пальто, сшитое в районной мастерской. И вижу: за дубовыми столами обедают Павло Архипович и его окружение. Я выпил кофе и вышел. А спустя время мне рассказывают, что Загребельный поинтересовался: «Хто цей дядько?» — «Медвiдь». — «Ну, то й що ж, що Медвiдь. Все одно роздягатись треба!» (Улыбается. ) Потом было совещание молодых писателей в Ирпене, поговорить с нами приезжали мэтры из Союза писателей. Я знал, что Павло Архипович читал рукопись моего сборника новелл. Но не ожидал, что он при всех поинтересуется: «А ∙ той бiблiотекар, що пише без початку i кiнця?» (по специальности, замечу, я библиотекарь-библиограф). Все посмотрели на меня с сочувствием — мол, приговор вынесен. Эта фраза Загребельного перешла в разряд «спилчанского» фольклора.
А спустя годы, когда Павло Архипович уже был членом Шевченковского комитета, а я — автором романа «Кров по соломi», который несколько раз выдвигался на премию, мне пришло письмо от Загребельного. И в нем он… вспомнил свою давнюю фразу — это меня сразило. «Потрохи жую «Кров по соломi». Колись я десь сказав чи написав, що Медвiдь — бiблiотекар, який пише без початку i кiнця. Але ж я мав рацiю. I цей роман — без початку i кiнця, тут Медвiдь навiть Беккета перепльовує з його Нобелiвською премiєю… »
- В одном из интервью «ФАКТАМ» Павло Архипович сетовал, что уровень нашего Шевченковского комитета не смог сравниться с уровнем вашей прозы…
- Да, он дал высокую оценку моему роману… В конце концов я стал лауреатом. И мы встретились с Павлом Архиповичем у него на даче в Конче-Озерной.
- Чем вас угощали?
- Гарбузовой кашей! Я ее люблю и сам готовлю. Вот и за столом в гостях немного нахально поинтересовался: «А гарбузовая каша у вас есть?» «Есть», — сказала Элла Михайловна. И тут же появилась каша, заправленная рисом и изюмом.
Был еще звонок от Павла Архиповича. Он спросил, можно ли ему взять эпиграф к его новому роману из моей книги. Я смутился. Ведь Загребельный мог процитировать любые другие тексты. Но, очевидно, для него был важен именно этот эпиграф.
- Как вы думаете, почему Загребельный предпочел жить «затворником»?
- Это был принципиальный выбор. В 1986 году он оставил должность председателя Союза писателей. Перед этим против него развернулась кампания (в самой Спилке и в московской прессе), направленная, как сейчас понимаю, на то, чтобы столкнуть с пьедестала власти мощного человека… Он ушел. Но не ринулся в политику, а занялся исключительно литературным трудом. Однажды в своем эссе «Роксоланство» Павло Архипович признался: будучи от природы человеком независтливым, он по-детски завидовал лишь владельцам… замков. Замок, в его представлении, это чудо. Отдельный мир! И вышло так, что его мечта каким-то образом воплотилась. Он замкнулся в своей «башне» — на даче, которая архитектурно чуть-чуть напоминает замок. И писал. Почти каждый год выходили его романы. Честно говоря, я сперва даже боялся их читать.
- Почему?
- Думал: а вдруг это не тот, прежний, Загребельный, автор исторических романов, которыми зачитывались все — от колхозников до секретарей ЦК партии? Вдруг он совсем изменился, в угоду времени? Ведь пытались меняться многие писатели старшего поколения и в итоге не выдерживали — уходили из жизни, раздавленные сменой эпох, государств, идеологий… Но начал внимательно читать его новые книги и увидел: Загребельный все тот же, просто он в своем «замке» смог сосредоточиться на таких, казалось бы, простых и вместе с тем самых важных вопросах: а что есть наша история? И кем являемся мы в историческом измерении? «Где заканчивается наша национальная слава и где начинается национальный позор?» — спрашивал он. Павло Архипович стал мудрым старцем… Однажды он заметил: «Мы трагические люди. Живем среди циничных политиков, в циничную эпоху, в циничном мире». И в книгах его дана трагическая модель бытия. Но трагедия — это не всегда безысходность.
Мне кажется, Загребельный — единственный из тех «динозавров» эпохи украинской советской литературы, кого не перестанут читать, какое бы поколение не пришло. Сейчас, случается, скептики говорят: да что там может быть у него интересного?! Но стоит им прикоснуться к одному только роману или эссе — и Загребельный их «не отпускает».
Павло Архипович очень хорошо понимал, что такое стиль. Помню, как в молодости был потрясен, увидев статью Загребельного в «Литературной Украине»: она начиналась с упоминания о Фолкнере. Хемингуэй тогда уже издавался, а о Фолкнере мы и слыхом не слыхивали. Загребельный дал своего рода код — намек о том, какой может быть проза. В то время это была крамола. Что значит — как? Художественная форма — ничто, главное — содержание. Представляю, насколько мучительно было жить Загребельному, зная другую литературу и разные стили. Он бунтовал по-своему, мог взорваться экстравагантной повестью о Тычине или скандальным романом «Пiвденний комфорт». Павло Архипович — не Дюма, издававший роман за романом в одном стиле. Его неистовое, я бы так сказал, творчество подкреплялось колоссальной эрудицией. В Украине, за всю ее историю, можно на пальцах пересчитать людей, открывших мир ислама. И среди них — автор «Роксоланы» Загребельный. Стоит только почитать, как он сравнивает переводы суры Корана…
- Скажите, выдвигались ли Союзом писателей Украины произведения Загребельного на Нобелевскую премию?
- Насколько я знаю — нет.
- Из-за слишком сложной процедуры выдвижения? Или… по причине зависти?
- Процедура выдвижения как раз достаточно проста. И каждый год Нобелевский комитет высылает письма с информацией о возможном выдвижении кандидатов на премию в адрес Союза писателей Украины — это творческое объединение до сих пор весьма высоко котируется в мире. Химерное, искусственное объединение людей могучих и… графоманов. Загребельный, кстати, терпеть не мог графоманов (как профессионал он был прав) и прекрасно понимал, что мести ему рано или поздно не избежать. Думаю, что 90 процентов людей, окружавших Павла Архиповича, завидовали его таланту.
Когда ему за роман «Тисячолiтнiй Миколай» присудили премию имени Михаила Старицкого, он заметил: «Это высокая честь, но хотелось бы мне, чтобы не я, а Старицкий жил сегодня, и чтобы ему присуждали премию имени Павла Загребельного».
Большинство людей не могли быть на уровне его энергетики и все время цеплялись к каким-то «недостаткам» Загребельного: то он что-то буркнул, то кого-то обидел. А были и те, кто видя Павла Архиповича (главу Союза писателей) со страхом говорил: «Ой, Загребельный идет!» Это звучало, как «Спасайтесь, кто может!» При встрече с Павлом Архиповичем я, помнится, сказал: «Не понимаю, почему вас боятся. Мне всегда казалось, что если на вас гаркнуть, вы под стол спрячетесь!»
- И как он на это отреагировал?
- Промолчал… На самом деле Павло Архипович был очень чувствительным, мягким и добрым человеком. Его доброту ощутил не только я — многие молодые писатели. Он при всей своей занятости откликался на наше творчество. А что может быть важнее, чем отклик? Этим он облагораживал наш мир. И если снова вспомнить о замках, то замечу, что это — атрибуты аристократии. У Павла Архиповича присутствовала ностальгия по аристократизму, искорененному в украинском народе. В свое время он не мог говорить об этом (его бы не поняли). Но пытался воплотить аристократическую сущность, которая должна быть у большинства из нас.