Иосиф Ривелис рассказал, как 60 лет назад проходили испытания первой советской атомной бомбы
Киевлянину Иосифу Яковлевичу Ривелису 89, но выглядит он лет на 15 моложе. «Хотя и приходилось неоднократно бывать на полигоне, где произошел ядерный взрыв, на здоровье это не сильно отразилось, — говорит ветеран. — Я всегда оставался бодрым, жизнерадостным, вот только в последние годы стало подводить зрение, да инсульт совсем недавно пережил».
- Атомная бомба находилась на металлической вышке, вокруг нее в радиусе десяти километров построили дома, участки железной дороги, оборонительные сооружения, расставили танки, орудия, самолеты, образцы продуктов питания… Ведь стояла задача: выяснить, как на все это воздействует ядерный взрыв, — рассказывает Иосиф Ривелис. — Утром 20 августа 1949 года все испытатели находились в 15 километрах от вышки. В семь часов прогремел взрыв колоссальной силы — рванула первая советская атомная бомба! Мы увидели вспышку, несравнимо более яркую, чем солнце, и услышали жуткий грохот. Нас охватил восторг, ликование: ведь теперь наша страна стала равной Америке по военной мощи.
За зрелищем наблюдали, как говорится, во все глаза, потому что у всех были очки с темными стеклами. Впрочем, нашлись отчаянные ребята, которые очки не надели. К счастью, никто из них не ослеп. Было видно, как над степью поднимался гигантский «гриб». Через полчаса мы сели в автомобили и помчались на испытательное поле снимать видеопленки, ленты с магнитными записями, показания приборов. Кстати, одна из фотокамер — трофейная немецкая — была скоростная, что позволило получить снимки первых мгновений взрыва. Все оборудование было упрятано в бетонные казематы и установлено на рессоры, а электричество на приборы подавалось от аккумуляторов.
Мы выполняли свою работу максимально быстро, ведь знали, что можем переоблучиться, тем более одеты были в обычную офицерскую форму. Защитные резиновые костюмы, перчатки, противогазы сильно стесняли бы движения, в такой экипировке невозможно быстро работать, а начальство требовало доставить данные как можно скорее. Доклада ждал Сталин.
- Во время испытаний на Семипалатинском полигоне находился Лаврентий Берия, руководивший ядерным проектом…
- Да, я видел, как Берию с группой академиков, генералов привезли к бункеру — врытому в землю и обвалованному бетонному сооружению, где находился командный пункт. Туда был направлен один офицер из нашей команды. Что он там увидел и услышал, никому не рассказывал. Времена-то были суровые, за длинный язык могли посадить.
А лично мне приходилось общаться с отцом советской атомной бомбы академиком Игорем Курчатовым. С ним мы ездили на полигон собирать образцы грунта с места ядерного взрыва. Наткнулись на какой-то спекшийся ком — пришлось взять его голыми руками и погрузить в машину.
- Как вы стали участником испытаний атомной бомбы?
- В 1947 году я с золотой медалью окончил Ленинградскую военную электротехническую академию связи. Кстати, в этот же год (тоже с золотой медалью) ее окончил Лаврентий Берия. Наши имена выбили на мраморной доске академии — этой чести удостаивались лучшие выпускники. Когда в 1953 году Берию расстреляли, его имя с доски стерли.
В академию я поступил 18-летним парнишкой в 1938 году. Когда грянула война, на фронт нас не отправили, даже во время блокады продолжали учебу. А в декабре 1941-го, когда Ладожское озеро замерзло, нам дали наши личные документы и приказали самостоятельно пробираться по льду на Большую Землю, а затем — на Волгу, в Куйбышев, куда был эвакуирован Генеральный штаб Красной Армии. Доехал туда к Новому году. А затем — фронт. Закончил войну в звании майора, был ранен, награжден пятью орденами. Вернулся в академию. Вскоре после ее окончания получил звание подполковника. Тогда мне было 28 лет.
- На Семипалатинский ядерный полигон меня направили в 1948 году, когда его только начали создавать. Жить пришлось в палатках. Затем одним из первых получил квартиру (двухкомнатную). Мне разрешили привезти семью — жену и сына. В конце 1950 года у нас родился второй сын.
- Давали ли вам красное вино, икру для ослабления действия радиации?
- Конечно, нет. Страна жила очень бедно, мы тоже не шиковали. Обедали в столовой, меню было обычное: суп, борщ, каша, макароны. Правда, я питался чуть лучше остальных. Поскольку занимался допуском командированных специалистов к месту взрыва бомбы, руководство столовой отнеслось ко мне с большим вниманием. Так что иногда на моем столе появлялась жареная картошка с мясом. Это блюдо было пределом мечтаний.
- У вас была большая зарплата?
- Получал полтора оклада. Мы смогли накопить 16 тысяч рублей — деньги приличные. Когда поехали в отпуск, накупили новой одежды, ведь за годы войны все порядком поизносилось.
- Вам выделяли путевки в санатории на море?
- Увы, нет. В отпуск ездили к родне. Кстати, мои родители вообще не знали, где я служу. Мы даже не переписывались. Повидался с ними только в 1951 году, когда был проездом в Киеве.
Выезжая с полигона, нужно было доложить командованию предстоящий маршрут следования. И соответствующие службы контролировали, чтобы ты не сболтнул по дороге чего-либо «лишнего». Помнится, был я в Гомеле, откуда родом моя жена, и случайно узнал, что «люди в штатском» ходили по соседям родителей жены, расспрашивали о том, что я рассказываю о службе. Но я, конечно же, никому ничего не говорил.
- Как вас поощрили за участие в испытаниях первой ядерной бомбы?
- Наградили орденом Красной Звезды. А незадолго до смерти Сталина, когда открыли печально известное «дело врачей», офицеров еврейской национальности стали отчислять с полигона — направляли в Москву, в управление кадров Министерства обороны СССР, а там выбирали для них самые худшие места службы. Но мне повезло: академик Михаил Садовский пригласил меня в свой институт, где я продолжил заниматься разработкой приборов для ядерных испытаний. И уже как сотрудник института был командирован на Семипалатинский полигон в 1955 и 1956 годах, когда там сбрасывали атомные бомбы с самолетов.
В независимой Украине нас, участников испытаний, приравняли к чернобыльцам, назначили соответствующие пенсии и льготы.