Ужасы оккупации — это не только разруха, страх и голод. Есть еще темы, о которых не принято говорить вслух. Печальные истории донбасских женщин о насилии и унижениях вряд ли станут когда-либо предметом разбирательств в судах. Но их фигурантки — настоящие жертвы войны.
Очень многое из рассказов мы оставили «за кадром», потому что подробности омерзительны. И еще. Собеседницы говорили почти без эмоций. На эмоции нужны силы…
— Когда началась война, я лишилась работы. Все оборудование нашего завода «распилили» и увезли в Россию, коллектив распустили, активистам намекнули: «не вякать», — говорит бывший инженер Алла Сухарева из небольшого города в «ДНР». — Сейчас для таких, как я, за счастье в кафе посуду мыть. Да и туда устроиться можно только по знакомству.
Завсегдатаи заведения — «туристы Путина». Их в наших краях много. Они не скрывают ненависти и презрения к местным. Может, это мои ощущения, но от них прямо-таки несет мертвечиной.
Знаете, шахтерский край особой трезвостью никогда не отличался. Не раз приходилось бывать на гулянках горняков, поскольку муж у меня шахтер. Всегда весело, шумно, с песнями и плясками «под Сердючку». Но россияне пьют — мама дорогая! Очень быстро и тяжело пьянеют.
«Не знаешь, чего ждать. То ли нож схватит, то ли пистолет, — часто повторяет наша администратор. — Им убить — что чихнуть».
Весной прошлого года к официантке Тане (она до войны работала в банке) стал подбивать клинья капитан-танкист из Костромы. Ни цветов, ни шоколадок, ни походов в кино и близко не было. Точно знаю, что он ей не нравился. Она очень милая, веселая, сноровистая. А тут сразу осунулась, взгляд потухший, слова из нее не вытянешь. Не раз приходила с синяками. Мы предлагали ей уехать из города. Отвечала, что он ее везде найдет.
После боев под Горловкой попал этот капитан в больницу с ранением. Сердобольная Таня ему то котлетки, то супчики носила. Проронила как-то, мол, скоро отправят его домой. «А ты?» — «Да, слава Богу, не зовет».
Таких «военно-полевых» романов на Донбассе сейчас немерено. Не слышала ни одной истории, чтобы кто-то из «туристов» потом увез с собой свою пассию в Россию или женился здесь. Многоженец Моторола не в счет.
«Сувенир с Донбасса? Да на фиг он мне нужен?» — откровенничал когда-то вдрызг пьяный офицер, который, тем не менее, в казарме почти не жил, а «свил гнездышко» неподалеку.
Когда заболела свекровь, я взяла месяц бесплатного отпуска. Выхожу на работу, а тут такие события!
Таня прямо светится. Оказывается, старлей из прибывшего из России пополнения положил на нее глаз. Девочки сказали, что серьезный и очень воспитанный мужчина. Знаете, оккупанты ведь тоже всякие бывают. Не все мрази и сволочи.
«Ненавижу их, ты в курсе, — прокомментировала бухгалтер Мария Ивановна. — Но этот вроде нормальный. Чую, что пылинки с Таньки всю жизнь сдувать будет».
Ее мечта — чего-нибудь подсыпать «дорогим клиентам». Та еще партизанка. Виртуозно умеет расспросить официанток (а они, кроме Тани, все путинофилы), о чем идут разговоры в зале. Посетители после нескольких рюмок о многих интересных вещах говорят между собой. Племянник Марьи Ивановны потом всю эту информацию сообщает нашим.
В общем, образовался у нас любовный треугольник. Классический па-де-труа.
Вышли мы с Таней покурить, и тут ее прорвало. Вытерпела она от капитана немало. Угрожал, унижал, бил, чуть не довел до петли. Он оказался… садомазохистом. Заставлял проделывать такое, что «ни в одной порнушке не увидишь». «Что мне оставалось? Выбор невелик: или выполнять его прихоти, или в подвал. А уж там он обеспечил бы мне «конвейер», — говорит, а у самой руки трясутся.
И тут в контраст с деспотом и тираном нарисовался на горизонте нормальный мужик. Конечно, она растаяла. Между тем Таня все это время продолжала бегать в больницу к извергу, настолько его боялась. Хотела после его выздоровления как-то объясниться, но не успела.
Город маленький, слухи распространяются мгновенно. В общем, прихожу как-то на вечернюю смену. А там побоище. Прискакал на костылях капитан. Тягает Таню по полу, только голова мотается. Старлей в наручниках лежит на полу в луже крови. К нему не решаются подойти ни охранники, ни посетители. Выстрелы, мат-перемат, битая посуда, поваленные столы.
Когда Таня начала хрипеть, нелюдь остановился, вызвал машину и уехал. Она сотрясение мозга получила, несколько швов даже пришлось накладывать.
Старлея увели сослуживцы, больше его никто не видел. Вряд ли он жив. Честно говоря, мне все равно, что с ним. Пришел на нашу землю воевать — туда тебе и дорога. Даже если ты трижды симпатичный. Какая разница, где получил пулю — от бешеного ревнивца или в бою.
А Тане капитан отомстил. Весь их интим он, оказывается, записывал на видео. Записи теперь гуляют по сетям.
Из кафе ее сразу же уволили. «Мне такие концерты ни к чему», — сказал хозяин, обвинив во всем ее, а не того, кто это устроил.
Уехать Таня не может. У нее больная мама и старенькая бабушка. И в глаза, и за глаза говорят о ней всякое. «Шлюха» — самое мягкое.
«А у меня ведь до этого капитана был только один роман «по-взрослому» со студенческим другом. Этот придурок — второй мужчина в моей жизни», — рассказала недавно она. Людям невдомек, что ею просто попользовались. Как вещью. Когда придут наши, наверное, еще и за связь с оккупантом придется отвечать.
Дончанка Анна Сергеева —врач-гинеколог со стажем. Говорит, что является невольным свидетелем того, как «орки» ломают жизнь нашим женщинам.
— Вы не представляете масштаб этой драмы, — качает головой она. — В Великую Отечественную были «полевые походные жены». Сейчас то же самое. Едва в город заехали все эти грушники, эфэсбэшники, «трактористы» и «шахтеры», наши местные дурехи уже были в полной боевой готовности.
Вот сидят в кафе, к примеру, подружки. Уловки примитивны: то смеются на публику, то споткнутся вроде невзначай, то «телефон разрядился, дайте позвонить», то «сигаретки не найдется?» Глядишь, уже и познакомились. «Любовь нечаянно нагрянет…» И сразу в койку, чего время терять.
Россияне — все сплошь «вдовцы» да «разведенные». Или «мы давно с женой чужие люди», «держат лишь дети», «живем по привычке» и прочая ложь, которой женщины всегда верят. Но ладно, если какие-то симпатии возникли, когда добровольно отдалась. А когда силой? А когда болячки потом всякие? А когда ребенок нежеланный?
Спрашивать, чем ты думала, бесполезно. Налицо факт. Потом после «любви длиной в три дня» бегают эти пациентки, высунув язык, в поисках антибиотиков. Хорошо, если найдут. У нас же не пойми что теперь в аптеках продают. Другие — на аборты подпольные соглашаются. Третьи — рожают. Детишек этих зачастую бабушки нянчат.
Бывают и исключения. В прошлом году одна родила прекрасную девочку. Как она хотела этого ребенка, как светилась от счастья! Осознанно все сделала, ибо возраст подпирал.
«Ничего, что от москаля, — шутила на каждом приеме. — Колисковi буду спiвати. Доця з дитинства Неньку любити буде». Ну хоть у кого-то радость.
А этот папаша плодовитым оказался. Еще двух детишек заделал — и свалил в свою Рассеюшку. Будут теперь ходить по Донецку «родственники», не знающие друг о друге.
Несколько моих пациенток никогда не услышат слово «мама». Разве только если усыновят. Как ни уговаривала рожать, бесполезно. Молоденькие, жалкие, глупые.
Одна после неудачного аборта совсем пошла в разнос. Сразу записалась «на фронт». Ходят слухи, что она там вообще никому не отказывает.
Больше всех, конечно, мне жалко пострадавших от насилия. Их сразу видно. Это не искательницы приключений. В прошлом году была одна на приеме. По виду интеллигентная учительница или библиотекарь. Речь правильная, манеры хорошие. Ну не вяжется это все с ее болячкой. Что-то не то.
Медсестра у меня «стукач». Из-за нее я уже успела побывать на беседе в «МГБ». Больше не хочу. Спрашивали, почему советую пациенткам рожать в Украине. Так и хотела выдать: «Чтоб документы ваши поганые потом дети не получали». Еле выкрутилась…
В общем, отправила я медсестру купить нам еду на обед, а своей интеллигентной пациентке Вале предложила встретиться после работы.
От услышанного у меня шевелились волосы. Ее, оказывается, изнасиловали кадыровцы. Она наивная. Пришла к ним на базу, куда накануне забрали мужа подруги. Той стало плохо, а человека надо было выручать.
«Слюшай, «укропка» пришла. Ай, молодэц. Сама пришла. Вах, красивый дэвушка», — окружили со всех сторон. Ее лепетание «Мне только спросить» их лишь раззадорило. Три человека пустили женщину по кругу. А потом плачущую, в разодранной одежде вытолкали за ворота и долго еще смачно хохотали вслед.
Тело мужа подруги через несколько дней нашли где-то в парке.
С болезнью Вали мы справились. «Если ребенок был бы, оставила?» — как-то спросила я ее. «Знать, что он от ублюдка? Ненавидеть его всю жизнь? Ни за что», — отрезала она.
Изнасилования сейчас сплошь и рядом. И не всегда жертвами преступлений становятся девицы в коротких юбках и с ярким макияжем, которые шатаются по вечерам в злачных местах. «Основной инстинкт» у боевиков срабатывает и в отношении спокойных тихих девочек, и ничем не примечательных молодых женщин.
Среди насильников есть такие, что опустились ниже плинтуса, но есть и вполне приличные с виду. И местные, и заезжие.
По городу ходят хозяева. Им можно все. Абсолютно все.
У меня лично «день сурка» продолжается уже третий год.
Елене Михайловой из Харцызска нет еще сорока. Она замужем, растит двоих мальчишек.
— У нас была обычная семья. Свои проблемы, свои радости — все как у всех, — начала она свой рассказ. — Я не красавица, но фигурой Бог не обидел, поэтому к комплиментам мужчин давно привыкла.
Могла не раз завести роман, тем более что с мужем в последние годы как-то незаметно отдалились друг от друга. Но всегда хранила верность отцу своих детей.
Война перевернула все с ног на голову. К моему удивлению, оказалось, что муж намного пугливее, чем я. Он первым бежал в подвал при обстрелах, громче, чем старушки-соседки, ахал при каждом взрыве, причитал каждый раз, что «вот сейчас нас всех накроет». И скудную еду хватал первым. В общем, тряпкой оказался. Ни детей успокоить, ни меня поддержать.
В начале прошлого лета мы вывезли сыновей «на большую землю» к моей маме. А сами вернулись. Дом нельзя бросить даже на неделю. Мародеров вокруг полно. К тому же я соцработник, не могу оставить своих подопечных.
Зачастил к нам одноклассник мужа Иван. Обычный неудачник-бизнесмен, от которого ушла жена. Теперь он — бравый ополченец.
Почти каждый вечер наведывался. Они с мужем моим то чаи гоняли, то телевизор смотрели, то в шахматы играли. Мое дело — стол накрыть. Я в их беседах почти не участвовала.
Постепенно стала замечать липкие взгляды гостя. Потом — больше: вроде невзначай то приобнимет, то за руку возьмет. А муж в упор не видит! Когда совсем обнаглел, спросила благоверного: «Ты не хочешь его выставить?» А он глаза прячет, лепечет что-то типа «с тебя не убудет». Представляете?
В общем, однажды вечером Иван попросил мужа сходить в гастроном. Достал из кармана пачку рублей. Говорит: «Сдачи не надо». Едва хлопнула дверь, приступил к делу. Кричать, звать на помощь, звонить? Как, кому? Наш дом на отшибе. Схватила нож. Выбил. «Только попробуй, сразу пристрелю», — сказал так спокойно, что поняла: этот уж точно пристрелит. Отбиться я не могла. Физически он намного сильнее. Только рожу расцарапала…
Муж пришел часа через два. Бледный, суетливый, жалкий. А этот все ему подмигивал. Дескать, братан, ты ж все понимаешь. Сразу почувствовала, что они обо всем договорились заранее. Муж потом лепетал, что Иван его детьми шантажировал. Врал, наверное.
Уехала я к маме, все ей рассказала. Но она обвинила во всем… меня: «Нечего было провоцировать». И зятю она сочувствует. Его самолюбие пострадало, видите ли.
Почему у нас всегда виновата жертва насилия? Почему я должна оправдываться, что не могла справиться с сильным здоровым мужиком, у которого к тому же было оружие?
А Ивана, эту тварь, я из-под земли найду. И отомщу. Еще не знаю как. Но точно не откажу себе в этом простом удовольствии. Вот увидите.