Теперь уже бывший политзаключенный из Крыма 37-летний Юрий Ильченко рассказал, как протестовал против оккупации полуострова, что пережил в застенках ФСБ и как сбежал на материковую Украину
— Два месяца назад мне позвонили из офиса и попросили срочно приехать, — рассказал эксперт львовского отделения общественной организации «Крым SOS» Алим Алиев. — Примчался, зашел в помещение и глазам не поверил: передо мной стоял политзаключенный Юрий Ильченко из Севастополя, за год до этого брошенный за решетку российской ФСБ: ужасно исхудавший (потом рассказал, что за 11 месяцев заключения потерял около 30 килограммов веса), руки в ссадинах и ранах. До войны он возглавлял созданную им в Севастополе частную школу. Юрий — интеллигентнейший, прекрасно образованный человек (владеет восемью языками) с просто таки железным характером. Как ни пыталась ФСБ сломить в тюрьме его волю, он остался верным себе и Украине.
— До сегодняшнего дня я старался не афишировать, что нахожусь во Львове, ведь отец с матерью оставались в Севастополе и оккупанты могли с ними расправиться, — говорит Юрий Ильченко. — Наконец удалось организовать переезд родителей на материковую Украину. После пересечения границы папа сказал: «Мы вырвались из страны страха». И теперь я могу рассказать журналистам, что со мной произошло.
*Юрий Ильченко с родителями
Для ФСБ я «враг народа» в третьем поколении: дедушку расстреляли за месяц до рождения моей мамы. Меня упекли в СИЗО и намеревались посадить лет на десять. Когда оккупанты захватили Крым, я сразу решил, что их власть не приму. Понимал, что из-за этого наверняка потеряю бизнес (мою школу), жилье и даже свободу. Сказал о своем выборе родителям, и они, спасибо им, поддержали меня. Вместе мы ездили на материковую Украину в 2014-м голосовать на президентских, а затем на парламентских выборах.
В школе я объяснял ученикам, что произошло в Крыму в феврале-марте 2014-го. Убеждал друзей и знакомых не оформлять российские паспорта, в Интернете делился проукраинскими взглядами, размещал свои стихи. На полуострове много людей, которые остались верными Украине. С некоторыми встречались в моей школе. Два года назад на День независимости возложили к памятнику Тарасу Шевченко в Севастополе букеты из синих и желтых цветов. На следующее утро ко мне нагрянули сотрудники ФСБ и Центра противодействия экстремизму. С ними был чекист Максим Новосельцев, которого за жестокость коллеги прозвали «Палачом». Первый вопрос: «Почему не берете российский паспорт?» Потом меня неоднократно вызывали на допросы в ФСБ и каждый раз задавали этот вопрос. У меня пятилетняя виза в США, поэтому мог запросто уехать за границу. Но как бросить родину, когда ей нужна помощь?
— Как вас арестовали?
— Утром 2 июля 2015 года в квартиру пришли эфэсбешники, человек десять. С ними была женщина, она снимала происходившее на видео. Я узнал в ней дамочку, которая приходила несколькими днями ранее и, представившись членом «Правого сектора», попросила помочь ей разбросать листовки на центральной площади Ахтияра (Севастополь на крымскотатарском. — Авт.). После того как я ответил, что это не реально, предложила мне расклеить их. Просмотрев текст, понял, что прокламации сделали не в «Правом секторе», а в ФСБ, и на провокацию их агента не поддался.
…Это было накануне нашего отъезда с невестой и ее дочкой на отдых в Болгарию. По путевке, за которую мы заплатили 300 тысяч рублей. И вдруг — арест. Сейчас у меня нет каких-либо контактов с невестой.
— В чем вас обвинили?
— В экстремизме. Добивались, чтобы признал себя координатором «Правого сектора» в Севастополе, а лучше — во всем Крыму. Приписали мне намерение взорвать памятник Ленину и требовали принять российское гражданство.
— Вас пытали?
— Меня били и сотрудники ФСБ, и заключенные — по голове, почкам, позвоночнику. Старались сделать как можно больнее, но чтобы не осталось следов на теле. Больше всего издевались сокамерники. Меня посадили к отпетым уголовникам и хулиганью. Им обещали всяческие послабления, вплоть до досрочного освобождения, если сломают меня, и я подпишу все, что требуют следователи. Ожесточеннее всего били и унижали люди, которые на воле ничего из себя не представляли — пьянь, опустившиеся личности. Они знали, что раньше я был человеком не бедным, побывал во многих странах, учился в Польше. Казалось, эти люди мстят мне за то, что у них не сложилось стать успешными в жизни. Нередко охватывало такое сильное отчаяние, что по ночам думал: как было бы здорово, если бы утро для меня не наступило — мечтал умереть во сне.
За отказ надеть в День Победы георгиевскую ленточку уголовники четверо суток не давали мне спать и даже прилечь. Двое суток я еще как-то выдержал, а дальше начался сущий кошмар. Но я не сдался, хотя видел, как люди вешались и вскрывали вены. С нами сидел 43-летний предприниматель из Судака. У него возник бизнес-конфликт с мэром: у обоих были фирмы по доставке питьевой воды. Так мэр «организовал» конкуренту 18 лет лишения свободы. Мужчина от отчаяния повесился в камере.
Условия содержания в СИЗО — это тоже пытка. Как правило, у заключенного нет своих нар, потому что в камеру на шестерых бросают 15 человек.
Приходится спать по очереди. А стоячие из-за нехватки места жмутся друг к другу, как в переполненной маршрутке. Пища жуткая! От нее исходит вонь. Поэтому практически никто не ел ни завтрак, ни ужин. Брали только похлебку в обед и бросали в нее то, что получили с передачей, с воли…
Кстати, оккупанты сейчас строят в Инкермане новую тюрьму. Нормальные власти выделяют деньги на школы и больницы, а эти — на узилище.
— Что произошло с людьми, которые приходили на проукраинские собрания в вашей школе?
— Многие уехали на материковую Украину. А некоторые не выдержали шантажа и угроз ФСБ и подписали доносы на меня, составленные будто под копирку. Я горжусь своими учениками — две трети из них заявили чекистам, что на уроках я о политике не говорил. К сожалению, моя школа сейчас закрыта.
— Не могу не спросить… Когда вы находились в тюрьме, российские СМИ трубили, что вас обвиняют в домогательствах к малолетней дочери невесты — девочка училась в вашей школе. Вам предъявляли такое обвинение?
— Нет, но ФСБ пыталась это сделать. Мне пригрозили: не подпишешь признание, что был координатором «Правого сектора», получишь статью, которую не уважают в уголовном мире. Я не подписал. Тогда эфэсбешники стали требовать от невесты и ее дочки, чтобы они меня оговорили. Но те выстояли и ничего дурного обо мне не сказали. Более того, девочка заявила психологу, что следователь заставляет ее сказать обо мне то, чего на самом деле не было.
— Как получилось, что спустя 11 месяцев заключения вас выпустили под домашний арест?
— Для меня самого это загадка. Оказавшись дома, я с ужасом думал, что в любой момент меня могут вновь запроторить в тюрьму. Решил: лучше подорвусь на растяжке на административной границе с Крымом, но за решетку больше не сяду. Ночью надел папину куртку, взял мамину палочку и вышел из квартиры. Маскировка понадобилась потому, что эфэсбешники установили вокруг дома камеры видеонаблюдения, одну даже на дерево повесили. Я спокойно, не торопясь, вышел со двора. Отошел от дома, срезал с ноги электронный браслет и — деру. Лесом дошел до трассы, а уже до границы добирался автостопом. Потом узнал, что утром эфэсбешники спохватились и бросились искать меня с собаками, но перехватить не сумели.
Границу переходил ночью. Где именно, пока сказать не могу. Продирался через непролазные заросли, натыкался на колючую проволоку, какие-то предметы, издававшие писк, провалился одной ногой в яму… За ночь прошел около 250 метров и выбрался на дорогу. Увидел солдата. Подумал, что наш, подошел ближе — оккупант. Я бегом от него. Он — за мной. Но я оказался шустрее. Успел добежать до украинских пограничников. Возле КПП опустился на колени и поцеловал родную землю — мне тогда очень захотелось сделать это.