Бывший собственный корреспондент «ФАКТОВ» по Запорожской области написал книгу, в которой рассказал о событиях в стране, участником и очевидцем которых оказался
Постоянные читатели «ФАКТОВ» наверняка помнят Юрия Гаева, который на протяжении 12 лет со страниц газеты рассказывал о событиях и людях Запорожского края. Уйдя на заслуженный отдых, журналист посвятил время чтению, путешествиям и, конечно же, творчеству. А недавно презентовал друзьям свою книгу под названием «Я жил в провинции…». Она написана и для тех, кто жил в СССР в 50—90-х годах, и для тех, кто родился и вырос уже в независимой Украине, а о «великой державе из 15 республик-сестер» знает только со слов родителей и из фильмов. Книга во многом стала исповедью автора. Он говорит о своих взглядах, поступках, мировоззрении, изменившемся с обретением Украиной независимости. «Юрка, ты так в этой книге „разделся“!» — поражались друзья. Впрочем, подзаголовок поясняет: «Рассказ о себе в контексте времени».
Фото Игоря Емельяненко, «ФАКТЫ»
«В далекий холодный край, где сгинула уйма зэков, я попал, когда мне было шесть месяцев, старшему брату — на два года больше, маме с папой, соответственно, 27 и 29 лет, — с первых строк повествования интригует автор. — Мы, дети, очутились на Колыме по воле родителей, а родители, если говорить пафосно, — по зову партии».
— Родился я в 1950 году в Зугрэсе Донецкой области, — уточняет Юрий Гаев. — Именно в это же время от моего отца, работавшего начальником цеха на Зуевском литейно-механическом заводе, руководство требовало совершить подлость — оболгать рабочего. На предприятие из-за границы пришел дорогой станок. И затем сломался. Отец должен был выбрать среди своих подчиненных «врага народа», который якобы умышленно испортил агрегат. В противном случае папа рисковал своей карьерой и близкими. А тут как раз объявили призыв на Дальний Восток. Он и уехал с семьей. В то время среди заключенных были учителя, директора заводов, ученые… Оставшиеся на поселении собирались у моего отца, обсуждали судьбу страны. Папа всегда называл Сталина Йоськой, так как еще до разоблачительного партсъезда знал цену «врагам народа». Мы с братом слышали эти разговоры и, хотя ничего не понимали, впитывали всем своим естеством.
Первые восемь лет моей жизни прошли в поселке Спорное Магаданской области. Но если для большинства советских людей слова Колыма, Магадан, Крайний Север ассоциируются прежде всего с ГУЛАГом и политзаключенными, то для меня там было обычное счастливое детство с любящими родителями, детским садом, друзьями, прогулками на сопки…
— Но приходилось видеть заключенных не только у себя дома?
— Да, конечно. На окраине поселка за высоким забором располагалась мужская зона, куда местная ребятня бегала, как на представление. По утрам оттуда выводили людей в телогрейках — добывать на прииске золото. Мы с интересом смотрели на охранников с автоматами и свирепых овчарок. А зэки, у большинства из которых дома остались дети, порой втайне выбрасывали нам выструганные из дерева игрушки — ножики, пистолеты…
— Вашу семью сталинские репрессии не задели?
— Репрессии — нет, но опасные моменты были. Моя мама преподавала в тамошней школе русскую литературу, и когда тема касалась творчества Владимира Маяковского, то она, как положено, цитировала оценку его поэзии Сталиным. А после кончины «вождя всех народов» в марте 1953-го мама поинтересовалась у директора, ссылаться ли и впредь на товарища Сталина. Бдительный руководитель сообщил об этом вышестоящему начальству, и маму вызвали в райцентр на беседу. Пережитый ужас (вдруг посадят?) сильно пошатнул ее здоровье.
Я добавил родителям седин, когда вздумал написать письмо Климу Ворошилову, занимавшему пост председателя Президиума Верховного Совета СССР. В то время я мечтал о двухколесном велосипеде. Как-то в ответ на мою просьбу папа в шутку посоветовал написать письмо Ворошилову и попросить такой подарок к своему семилетию (у нас с военачальником совпала дата рождения). Это скромное желание я старательно изложил на листке, вложив его в конверт с адресом: «Москва. Кремль. Маршалу Ворошилову». К счастью, знакомая почтальонка, обнаружив среди прочих мое письмо, вернула его родителям, зная, что можно схлопотать срок и за самые невинные вещи. Мне же папа с мамой объяснили, что негоже отправлять маршалу неаккуратно написанное послание.
Приметой времени, по словам Юрия Александровича, явился и его побег с двумя друзьями… на Кубу, где незадолго до этого произошла революция. Правда, поводом послужило не только желание помогать революционерам, но и вызов юного хулигана с приятелями-двоечниками на предстоящий педсовет. К этому времени Гаевы жили уже в Запорожье, и 11-летний мальчуган подбил товарищей поехать в Одессу, откуда должен был отправиться теплоход на Остров свободы. Правда, слегка запутавшись в географии, мальчишки добрались лишь до Мелитополя и, проведя пару холодных ноябрьских ночей в поле и хозпостройке, пришли с повинной в милицию.
В главе книги «Моя СА» автор рассказывает о службе в Советской армии, куда попал после исключения из технического вуза. Не за неуспеваемость или по политическим мотивам, а за бунтарский характер. При этом ректор сам позвонил в военкомат и сообщил, что экс-студенту пора прислать повестку. Юношу, выросшего в интеллигентной семье, царящая в армии атмосфера поначалу ужаснула: подъем в 6 утра, зарядка, строевая подготовка на раскаленном от солнца плацу, частые наряды и грубость во взаимоотношениях.
— Советская армия — это поголовное пьянство, разгильдяйство, дедовщина, воровство имущества со складов, — вспоминает Юрий Гаев. — Я служил в Закавказском военном округе, в Кировабаде. Старшины регулярно меняли на чачу (крепкий алкогольный напиток) одежду, сапоги, миски, фляги… Когда комиссия обнаружила недостачу, в недосмотре обвинили четырех военнослужащих, которые охраняли склад, в том числе и меня. Нас вызвали в «особый отдел», запугали, обязали каждого уплатить то ли 170, то ли 270 рублей, угрожали штрафбатом. Для солдата, получавшего 3 рубля 60 копеек в месяц на курево и сгущенку, это были огромные деньги. Трое однополчан сказали: «Мы платить не будем!» А я попросил брата продать мой фотоаппарат «Зоркий». В итоге единственный уплатил деньги.
Отдельная тема и глава — «Мой комсомол». В студенческое время будущий инженер Юра Гаев отвечал в институтском комитете комсомола за стенную печать.
— В этой главе я привожу характерный для того времени случай, — объясняет собеседник. — Наша студентка встречалась с однокурсником-арабом. Негласно это не одобрялось, но влюбленные не стеснялись косых взглядов. На каникулах они хотели съездить по турпутевке в Польшу, страну соцлагеря. Но он-то иностранец и мог ехать куда угодно, а ей требовалась рекомендация комитета комсомола. Нам же велели ее «завалить». Хотя на все вопросы по уставу ВЛКСМ и истории КПСС она отвечала блестяще, все же нашли какие-то мелочи, чтобы в рекомендации отказать. Студентка умоляла, обещала подтянуть знания, однако все проголосовали против. И только я воздержался. Девушку это не спасло, меня же вывели из состава комитета за то, что недорабатываю… со стенной печатью. Вот так я постигал советские реалии! Нельзя допустить, чтобы Компартия с ее уродующей людей идеологией когда-либо вновь пришла к власти! Многие беды независимой Украины оттуда, из советских времен.
— Знаю, что одна из глав называется практически вызывающе — «Мое еврейство».
— Первый раз я услышал, что жидов надо не любить, в восемь лет. Жидами пацаны называли воробьев, выстругивая рогатки, чтобы их сбивать. Антисемитизм — постыдное явление для советской власти. Моя прапрабабушка работала кухаркой у помещика Энгельгардта, крепостным которого был Тарас Шевченко. Один из бабушкиных родственников — Рабинович, известный как Шолом-Алейхем. Мамина фамилия Вильтман, Роза Пейсаховна. Но я на еврея не похож и фамилия по русскому отцу. Кстати, в документах, где раньше имелась «пятая графа», у меня значилась национальность «русский», и долгое время слова о притеснениях евреев я считал враньем. Между тем сам слышал еще ребенком, как родня отца из Нижнего Тагила после застолья позорила его за то, что женился на еврейке. На мой вопрос: «Почему некоторые не любят евреев?» — папа ответил: «Потому что эти люди дураки». Когда же брат выяснял, почему он женился на маме, отец сказал: «Еврейки любят детей».
Еще совсем молодым я устроился в газету «Днепростроевец» и хотел пригласить туда талантливого друга — Леню Штаркера. Но его не взяли, объяснив: «Была бы другая фамилия…».
Многие мои друзья, знакомые, в том числе коллеги, например, известные запорожские журналисты Аркадий Капелиович и Борис Эстеркин, с негативным отношением к себе сталкивались неоднократно. Впрочем, и мой умнейший брат не поехал поступать в лучшие московские вузы, так как отец был уверен, что его «зарубят» по анкетным данным.
Автор признается, что книгу писал целых десять лет, стараясь кратко и емко передать в ней как можно больше моментов, характеризующих эпоху застоя. Воссоздать ситуации ему помогали дневниковые записи и архив личных материалов.
— Задумал книгу еще в 1991-м, лежа на пляже в Крыму, — посвящает в историю написания автор. — Я прилетел с Командорских островов, где в экспедиции искали могилу Беринга, и тут стал рушиться Союз. Когда 18 августа 1991 года начались события с ГКЧП, я как раз оказался в аэропорту «Внуково». Отдыхая у моря, читал книгу «Мы жили в Москве», написанную Львом Копелевым в соавторстве с женой Раисой Орловой. Книга была запрещена у нас и вышла в Америке. В ней говорилось о том, как в СССР зарождалось диссидентство, как выходили на площадь инакомыслящие, как людей сажали в психушки. Читая про КГБ, Андропова, Сахарова, спохватился: «Все это я знаю, только в других масштабах!» Меня тоже агитировали сотрудничать с КГБ, я согласился из-за своего авантюрного характера, чтобы пообщаться с людьми из этой таинственной организации…
Тогда-то и решил написать книгу «Я жил в провинции…» (название родилось моментально). Все происходившее в столицах в проекции было в небольших городах. Первую главу закончил в 2006 году, она называлась «Мой КГБ». Опубликовал ее в областной газете. Это была бомба! Сенсация! Мне не стыдно, я не совершал подлостей, описал все, как было. Что, впрочем, не помешало некоторым людям обозвать меня «стукачом» и «сексотом». Тогда понял, что нельзя обнародовать лишь эпизоды, надо объяснить все по порядку.
Я, как и другие журналисты, на себе испытал «прелести» социализма: цензуру, самоцензуру, диктат комсомола, партии. Было важно передать запах времени. Партия, всюду насаждавшая свою руководящую роль, не признавала за средствами массовой информации права показывать правду, материалы должны были нравиться партийным бонзам. Редакторы часто осторожничали, и все смелые публикации погибали в ящиках их столов. Осенью 1980-го я был командирован в Орловскую область, так как запорожский областной комсомол шефствовал над Орловщиной, посылая туда добровольцев-мелиораторов. Однако реальность оказалась унылой, о чем я честно и написал. Замредактора повез материал согласовывать «наверх». Вернувшись из обкома комсомола, сообщил, что печатать статью не будут: «Ты написал правильно, но не то, что нужно обкому».
И подобных случаев было много! Весной 85-го в Запорожье приехала группа «Машина времени», которой тогда запрещали выступать в Москве. Будучи корреспондентом областной комсомольской газеты, я взял интервью у Андрея Макаревича, написал рецензию на концерт. Но программа, показанная музыкантами во Дворце спорта, показалась одной из чиновниц областного профсоюза антисоветской. Этого оказалось достаточно, чтобы материал не попал в номер.
— Что же помогло не разочароваться в журналистике?
— В 98-м году я перешел работать в газету нового плана, в «ФАКТЫ». Об этом тоже написал в книге (листает страницы). Вот: «Александр Швец — основатель и бессменный главный редактор „ФАКТОВ“ требовал от своих „перьев“ хороших текстов и проверенной информации. И 12 лет я занимался сугубо творчеством. Подписных кампаний, рекламно-агитационных мероприятий, раздачи призов подписчикам, чем нагружали региональных корреспондентов „Правда Украины“ и другие издания, в „ФАКТАХ“ не было». Была интереснейшая, с вечными ночными отписываниями, не надоедающая работа. Опыт, накопленный, благодаря «ФАКТАМ», помог мне в работе над этой книгой". Мне уже предлагают ее переиздать и, что совершенно неожиданно, перевести на украинский язык…
Фото в заголовке автора