Осенью 1932 года, пытаясь донести миру правду о Голодоморе, молодой оуновец совершил теракт. Однако по ошибке он вместо консула расстрелял резидента советской разведки
Роковые выстрелы в российского посла в Анкаре всколыхнули мировую общественность. Убийца дипломата мотивировал свои действия местью Российской Федерации за бомбардировки сирийского города Алеппо, от которых пострадали десятки тысяч мирных жителей. Ответственность за теракт взяла на себя сирийская группировка «Джейш аль-Фатх» («Армия завоевания»). Политические мотивы, побудившие турецкого полицейского принести в жертву свою и чужую жизнь, вызвали неоднозначную реакцию и в Украине. Комментируя убийство посла Карлова, многие вспоминали убийство Александра Грибоедова (посла России в Тегеране), другие теракты, совершенные в отношении послов. Провели историки и параллель с событиями 30-х годов прошлого столетия во Львове. Тогда тоже с помощью громкого убийства пытались донести миру правду о геноциде многомиллионного народа в центре Европы.
Немецкое слово «аттентат» в переводе означает «покушение на убийство». Так называли политические убийства, совершаемые боевиками Украинской воинской организации, а позже Организации Украинских Националистов (ОУН) на территории Польши в межвоенный период (с 1918 по 1939 год). Не имея возможности защитить права украинского населения в легальном поле, националисты использовали для достижения своих целей тактику террора. Спланированный Голодомор 1932—1933 годов на территории Советской Украины не остался без внимания политического крыла ОУН. На гибель миллионов украинцев от голода политики западноевропейских стран и США предпочитали закрывать глаза, получая огромную выгоду от закупок дешевого зерна из СССР. Не было реакции на государственном уровне и со стороны Польши. Летом 1932 года был заключен польско-советский договор о ненападении, и поляки всеми силами старались нормализовать отношения с официальной Москвой, до этого довольно прохладные. Исходя из сложившейся ситуации оуновцы приняли решение совершить аттентат в отношении советского консула во Львове Михаила Голуба, чтобы мир, наконец, услышал о трагедии Украины.
— Сложно сказать, кто именно принял решение о ликвидации дипломата, — рассказал «ФАКТАМ» кандидат философских наук, эксперт аналитической группы «Рубикон» Александр Маслак. — Историки сходятся в том, что идея «вызрела» на берлинском съезде ОУН в июне 1932 года. Тогда же Степана Бандеру назначили руководителем Краевой экзекутивы ОУН (исполнительный орган Краевого провода организации). Поиском исполнителя занимались Роман Шухевич и Богдан Пидгайный. Учитывая важный политический смысл будущего аттентата, к кандидату выдвигались повышенные требования. Это должен был быть интеллигент с крепкими нервами, перед которым стояла задача не только ликвидировать цель, но и не погибнуть от рук полиции или охранников посольства (здание охраняли сотрудники НКВД) и достойно представить позицию организации во время публичного судебного процесса. Такая «честь» выпала 18-летнему студенту Львовской политехники, выходцу из бедной крестьянской семьи Николаю Лемику. Националисты надеялись, что юный возраст добровольца (совершеннолетие в Польше наступало в 21 год) увеличит его шансы избежать смертного приговора. Хотя, согласно польскому уголовному кодексу 1932 года, казнь преступника допускалась, если на момент совершения деяния ему исполнилось 17 лет.
*Польский суд пытался обойти политические мотивы убийства, тем не менее украинской общественности, вставшей на защиту Николая Лемика, удалось привлечь к процессу внимание мирового сообщества
«Николай спокойно принял выбор и начал готовиться к аттентату, — вспоминал Богдан Пидгайный. — Он был еще в той одежде, в которой сдавал матуру (выпускной экзамен в гимназии. — Авт.). Очень дешевой, черной, в которой мог бы выступать на расправе (в суде. — Авт.). Сам вынужден был пришить себе нагрудный внутренний правый карман (он был левша), где должен был держать пистолет и вытянуть его, словно документы. Ботинки у него были почти совсем порванные. Он покраснел и спросил несмело, нельзя ли где-то одолжить получше, потому что, когда погибнет, опозорит Организацию, что у него пальцы вылезают. Мы купили ему ботинки и носки. Он также попросил, чтобы его подранные ботинки отослали домой — отец выправит и сможет еще в них ходить… Я увидел, как Роман отвернулся, чтобы Николай не заметил слезу, которая покатилась по его лицу».
Некоторое время парень упражнялся в стрельбе из револьвера марки «Оргис», выданного ему Романом Шухевичем, и подолгу беседовал со Степаном Бандерой, который морально и идеологически готовил его к будущему выступлению на суде. Ночь перед убийством Николай Лемик провел во львовском отеле «Народная гостиница», куда к нему приходили Шухевич и Пидгайный. О последних часах Лемика на свободе рассказывал Богдан Пидгайный: «Николай был веселым. Много мы тогда уже не говорили, потому что все было условлено, спланировано, договорено. Николай должен был совершить смертельный выстрел в представителя большевицкого режима как протест против голодной смерти миллионов братьев в Украине, должен был защищаться вплоть до прихода польской полиции и отдаться живым в ее руки». Любопытно, что польская разведка если не знала, то догадывалась о готовившейся акции. Еще в июле 1932 года поступали донесения о подготовке украинскими националистами крупной акции, направленной против Польши или Советского Союза. Среди возможных целей боевиков называлось и советское консульство во Львове.
— 21 октября 1933 года в 11.30 Николай Лемик, одетый в черный костюм, появился возле советского консульства во Львове, — продолжает Александр Маслак. — Дежурному он сказал, что хочет увидеться с консулом, чтобы обсудить возможность выезда в Советскую Украину. Отметившись в книге посетителей под фамилией Дубенко, оуновец вместе с курьером консульства Иваном Джугаем проследовал в кабинет консула. Однако в этот день вместо консула прием проводил секретарь консульства Алексей Майлов. На самом деле за столь неприметной должностью скрывался резидент советской разведки, прибывший во Львов с инспекцией советских агентов, действовавших под прикрытием консульства.
Николай Лемик не знал консула в лицо, поэтому был уверен, что Майлов и есть его цель. «Это тебе от Организации Украинских Националистов — за муки и смерть наших братьев и сестер, за голод в Украине, за все издевательства!» — произнес оуновец и дважды выстрелил в дипломата. Оба ранения — в голову и живот — оказались смертельными. Иван Джугай попытался заблокировать боевика в комнате, однако сам получил огнестрельные ранения в руку и левое плечо. Перепуганный курьер выпрыгнул в окно первого этажа и стал звать на помощь. В итоге Лемик так и не смог покинуть здание консульства — на дверях стоял автоматический замок. Он дождался полицейских и сдался им без сопротивления, сообщив, что «не имел приказа стрелять в польскую полицию».
— Как проходило судебное заседание?
— Лемика поместили в одиночную камеру, в которой заранее были сняты с петель оконные рамы. По ночам задержанный спал на деревянных нарах в одном нижнем белье. Таким образом из арестанта пытались добыть необходимые показания. Судебный процесс состоялся 30 октября в здании Львовского окружного суда и длился один день. Лемика обвинили в умышленном убийстве Майлова и попытке убийства Джугая. Кроме того, прокуратура обвинила боевика в преступном намерении разрушить взаимную мирную консолидацию СССР и Польши, сложившуюся после подписания пакта о ненападении. Исходя из перечисленного, прокурор требовал для подсудимого высшей меры наказания — расстрела.
Польский суд использовал все возможные рычаги давления, чтобы обойти политические мотивы теракта. Некоторые польские газеты вообще указывали на «руку Берлина» в совершении аттентата. Тем не менее украинской общественности, вставшей на защиту Лемика, удалось привлечь к процессу мировое внимание и заявить об истинных причинах убийства. Представители украинских организаций, невзирая на внутренние разногласия, единодушно заняли сторону обвиняемого.
Во время выступления в суде адвокат подсудимого Владимир Старосольский заявил: «Высокий трибунал, устами глубокоуважаемого господина председателя сказали вы, что нельзя говорить в этом деле о политических квестиях (вопросах. — Авт.). Это постановление является для нас бесконечно важным… Дело политическое. В мотиве поступка лежит целый комплекс душевных переживаний обвиняемого, все, что в нем наболело, все, что в нем накипело, все стихийно вложило ему в руки убийственное оружие. Только формально поступок был приказом ОУН. А фактически этот выстрел стал следствием той глубокой трагедии, которую переживают миллионы людей нашей нации… Мы появились перед высоким судом, чтобы засвидетельствовать правду…»
В перерыве заседания к Лемику подошел Шухевич, сообщив ему об убийстве резидента советской разведки. «Вы убили другого человека — Майлова, в сто раз худшего, чем Голуб, — сказал Шухевич. — Это был специальный представитель Сталина, контролировавший советские дипломатические и консульские представительства в Польше. Вы сделали приятный сюрприз товарищу Сталину».
В итоге суд приговорил Лемика к пожизненному заключению. В тюрьме он провел шесть лет, и все это время сохранял бодрость духа. Таким его запомнил оуновец Петр Дужий, сидевший вместе с ним в политической тюрьме «Святой крест» в Польше. «Когда выходишь, Николай, на волю?» — спрашивал Дужий парня. «В вокресенье, — в шутку отвечал Лемик. — Не знаю, в какое точно воскресенье, но это точно будет воскресенье!»
В дальнейшем судьба арестанта сложилась трагически. Чудом избежав пули энкавэдистов и польских жандармов, он погиб от рук гестаповцев. В одно из воскресений во время этапа Лемик бежал из польского заключения. После побега он возглавил группу ОУН, которая в 1941 году направилась в восточную Украину для организации украинского самоуправления на покинутых Красной Армией территориях (до прихода немцев какое-то время остававшихся без власти). Однако в октябре 1941 года в Миргороде на Полтавщине его арестовали сотрудники гестапо. Последними словами Лемика перед расстрелом были: «Я украинский революционер-самостийнык, гибну за самостийную украинскую державу».