Народный депутат III и IV созывов, исполнительный секретарь общественно-политического объединения «Украинский форум» коммунист Георгий Крючков сегодня отмечает 80-летие
Георгий Крючков с улыбкой вспоминает, какое паблисити создал ему в горбачевско-ельцинские времена Владимир Кулеба. Тогдашний редактор «Комсомольского знамени» (»Козы») в большой статье сенсационно сообщал, что перестройку в Украине, оказывается, сдерживал… заведующий организационным отделом ЦК КПУ Крючков. Мол, заворг ЦК тогда решал все вопросы, у него на квартире даже собирались коммунисты-заговорщики, для того чтобы восстановить запрещенную партию. И чтобы перестройка в конце концов грянула в Украине, коммуниста Крючкова срочно перевели в Москву. На должность заместителя заворга ЦК КПСС!
Накануне юбилея Георгий Крючков пообщался с корреспондентом «ФАКТОВ».
- Так вот вы какой! Просто серый кардинал!
- Да никто у меня дома не собирался! — смеется Георгий Корнеевич. — Такую нелепицу можно написать только с большого бодуна!
- Давайте уточним: в 1986 году вас перевели в Москву, в аппарат ЦК КПСС. Вряд ли для того, чтобы участвовать в движении сопротивления Горбачеву…
- Безусловно. Кулеба просто переоценил мои способности. Да, с 1972 года до декабря 1985 года я работал зав-оргом ЦК Компартии Украины, самой боевой партийной организации страны. Но ко мне присматривались еще до прихода Горбачева к власти. Во всяком случае, в 1985 году включили в состав делегации партработников, отправлявшейся во Францию. В том числе и для того, чтобы проверить, как я за границей себя поведу, в каких отношениях с рюмкой…
- Ходили по злачным местам?
- Куда все ходили, туда и я ходил. Все ели устрицы, и я ел. Рюмкой не злоупотреблял, но никогда и не говорил: «Нет-нет, не буду». Так что на меня посмотрели-посмотрели и внесли предложение назначить заместителем заворга ЦК КПСС.
- Стало быть, антиалкогольная кампания 1985 года вас особо не коснулась…
- На заседаниях комиссии ЦК КПСС по вопросам развертывания антиалкогольной пропаганды в стране я несколько раз докладывал, чем оборачивается эта кампания. Самогоноварением! Потом люди начали одеколоны, другие суррогаты употреблять. Словом, авантюра это была страшная! Беды наделала много, людей настроила против партии, советской власти и их руководителей.
- Свое боевое крещение рюмкой помните?
- Помню, но не очень отчетливо. В 1946 году я учился в десятом классе в Макеевке, жил у родственников. Один из них, Коля Мироничев, работал маркшейдером на шахте. Он и предложил: «Давай сходим в шахту!» Первым делом налил мне, 17-летнему, стакан водки, нас посадили в клеть и спустили. Идем с Колей по штреку, а я уже никакой. Пришлось ему бросить меня в каком-то закоулке, где я и уснул. Коля смену оттрубил, растолкал: «Вставай, пора домой!» Такое вот со мной приключилось. Сегодня это кажется немыслимым, тем более что спиртным я никогда не злоупотреблял, но такой случай был!
В те годы мы жили бедненько. Моя тетя покупала красный буряк, терла его, а потом жарила. Это был настоящий деликатес!
- Кем были ваши родители?
- Я родился 20 октября 1929 года в селе Гусарка Куйбышевского района Запорожской области. Моя мама была крестьянкой. Родила меня и… совершенно ослепла. Прожила после этого более 50 лет и умерла здесь, у меня, в Киеве… Отец работал колхозным бухгалтером. Он был специалистом высочайшего класса! Хотя его образование — всего четыре класса церковно-приходской школы. Когда встал вопрос о моем крещении, отец со свойственной ему мудростью сказал: «Пусть вырастет и сам решит, нужно ли ему креститься!»
Вскоре мои родители расстались. Я им не судья, давно это было. Мама переехала жить к своему брату, а отец женился вторично. Меня воспитывала неродная мама. Она была свинаркой. Вот наш социалистический строй и дал дорогу крестьянскому парню…
- Чем врезались в память годы, прожитые в оккупации?
- Первое — убитый человек. Это был еврей. Немцы или полицаи убили. Второе — как наш сосед появился с сине-желтой полицейской повязкой на рукаве и трезубом на шапке. Так что можете понять мое отношение к этим атрибутам нынешней власти. В 1943 году он ушел из села вместе с немцами. Уходя, фашисты угнали нашу корову. Мама плакала. Еще помню, как венгерские солдаты в селе останавливались. Зашли в хату, сеном пол устлали, чтобы спать было теплее, и, извините, оправлялись тут же…
Больше всего мне запомнилось, когда пришли наши, и солдаты угостили нас перловой кашей! Она была такой вкусной, с маслом… У меня на всю жизнь осталось благоговение перед перловой кашей!
Папа был на фронте, потом попал в окружение, какое-то время жил дома, а сразу после освобождения опять ушел на фронт. Был тяжело ранен. Более полугода лечился в госпитале в Кировакане, в Армении. А после войны, уже будучи инвалидом, вплоть до кончины работал бухгалтером в райсельхозотделе.
- В воспоминаниях вы пишите, что учились в Харьковском юридическом вместе с Петром Кушнаревым, отцом погибшего на охоте народного депутата Евгения Кушнарева…
- Харьковский юридический институт входил в тройку сильнейших вузов, готовящих юристов. Я мог подать документы и в Киевский университет имени Шевченко, и в МГУ имени Ломоносова, в любой вуз — меня как медалиста зачислили бы на первый курс без экзаменов.
Тогда набор в Харьковский юридический был 400 человек: 200 фронтовиков и 200 человек нас, салаг. Эдакая гремучая смесь! Курс был очень сплоченным. Петр Васильевич Кушнарев пришел с войны с боевыми наградами, но никто из фронтовиков этим не бахвалился. Для нас это, конечно, было примером.
- Наверное, и со своей женой, Ленианой, познакомились в студенческие годы?
- Точно! Мы с однокурсником-фронтовиком Степаном Кретовым снимали угол у хозяйки, Екатерины Ивановны Куришко. Как-то к ней приехала подруга из Симферополя. Женщины сидели на кухне, разговаривали, показывали фотографии. Гостья достала фотокарточку своей дочери, студентки Симферопольского пединститута. Девушка мне очень понравилась: глаза огромные, косы русые… Красивая!
Я тихонечко разузнал у Екатерины Ивановны ее адрес, написал письмо, мы начали переписываться, а перед окончанием учебного года договорились встретиться. Чтобы я выглядел достойно, весь курс собирал мне костюм: кто-то дал штаны получше, кто-то пиджак поновее, а кто-то посоветовал: «Ты ж бутылку джина возьми с собой!»
- И каково продолжение этой истории?
- В 1951 году я окончил институт и… остался без назначения. Хотя получил красный диплом, и был одним из самых успешных студентов. Скорее всего, меня распределили или в КГБ, или в МВД УССР. А там все кандидаты проходят основательную спецпроверку — в те времена очень скрупулезно проверяли анкетные данные — страна должна была как-то себя защищать! А я ведь находился на оккупированной территории. Перехлест, конечно, а что поделаешь? Ни сейчас, ни тогда у меня это не вызвало негативных эмоций — такое было время.
Первое, что я сделал, поехал в Симферополь и женился.
- Ну это брак по расчету…
- Явно по расчету! 15 июля 1951 года мы пришли в загс. У меня даже майка чуть-чуть рваная была. Заведующая загсом посмотрела на нас с сомнением: «Что же из них будет?» На ее лице прямо читалось: и эти сопляки еще какую-то семью создают! А мы прожили вместе 51 год, до июня 2002-го, когда после тяжелой болезни моя жена умерла…
А второе, что я сделал, отправился в Запорожье, где в областном управлении юстиции замом по кадрам работал Иван Андреевич Алейников, окончивший институт на год раньше меня. Он мне особо не помог, но начальник управления, Александр Васильевич Кухарь, посмотрел мой диплом и распорядился назначить меня нотариусом. Через 20 дней меня перевели на должность ревизора, затем старшего консультанта, а потом заместителя начальника управления! И все это за четыре года! После этого я еще четыре года отдал комсомольской работе.
- 1959 год. Вы — заместитель заведующего отделом Запорожского обкома, Алексей Титарен-
ко — первый секретарь обкома. Ровно 50 лет назад, в ноябре 1959 года, праздничные демонстрации, проходившие отдельно в двух частях Запорожья, слились в одну. Как это произошло?
- Об избрании Алексея Антоновича Титаренко секретарем нашего обкома я прочитал в газете «Правда» в Болгарии. Возвращаюсь из отпуска, раздается телефонный звонок: «Здравствуйте. Это Титаренко говорит». «А это Крючков!» — отвечаю.
- Без подобострастия как-то…
- Безо всякого! Да еще вожжа под хвост попала! «Как мы будем проводить октябрьскую демонстрацию в этом году?» — спрашивает первый секретарь. В Запорожье раньше было так: одна демонстрация проводилась в старом городе, в царское время Александровске, а вторая — в новой части, Соцгороде, где при советской власти были построены Днепрогэс, «Запорожсталь», «Днепроспецсталь», ферросплавный, алюминиевый, титано-магниевый и другие заводы, а также благоустроенные поселки для их работников. Об этой традиции проводить две демонстрации я и сказал первому секретарю. «Нет, как мы будем в этом году проводить?» — настаивает Титаренко. «А у нас, — говорю, — демонстрации так и проводились!»
- Знов за рибу грошi!
- Опять. Понесло меня… А Титаренко спокойно говорит: «Мы будем проводить одну демонстрацию. Так что подумайте, как ее организовать!»
Оказывается, новый первый секретарь решил построить дамбу, чтобы объединить две части города! И все сделали в срок, прямо к октябрьской демонстрации! Сегодня в Запорожье мало кто об этом помнит. Вроде так было всегда…
У Титаренко я многому научился. Масштабному подходу к делу, настойчивости, последовательности, способности даже в малом увидеть важное. Как-то на совещании первый секретарь устроил разнос из-за туалетов в обкоме. Я тогда уже был у него помощником. Захожу к Титаренко и говорю: «Алексей Антонович, подобает ли вам, первому секретарю обкома партии, говорить о каких-то туалетах». «Запомни, — спокойно отвечает Титаренко, — к нам в обком партии ходят сотни людей! И, извини, они ходят по надобности и в туалет. И если они видят, что мы у себя в туалете порядок не можем навести, на что мы тогда вообще способны?»
- Об освобождении первого секретаря ЦК КПУ Шелеста в 1972 году вы как заместитель заворга ЦК КПУ заранее знали?
- Как решался вопрос о Петре Ефимовиче Шелесте, я знал как помощник секретаря ЦК КПУ Титаренко. Он мне доверял, делился информацией, в том числе о том, как собирались, как договаривались… Алексей Антонович при этом говорил: «Понимаешь, мне это так надоело! И зачем мы между собой столько мусолим этот вопрос? Не лучше ли поехать в ЦК КПСС и честно сказать, какие у нас претензии к первому секретарю?»
- Борьба за власть обычно выглядит нехорошо…
- Подобным образом решался вопрос и с Николаем Викторовичем Подгорным, председателем Президиума Верховного Совета СССР.
Приближался очередной съезд партии. Делегатом на съезд Николая Подгорного избирали в родном Харькове. Для проведения отчетно-выборной конференции в Харьков приехал заведующий сектором Украины и Молдавии отдела партработы ЦК КПСС. Вдруг мне звонит инспектор по Харьковской области (я на «вышке» сижу, слежу, как проходят конференции) и сообщает: «Против Николая Викторовича проголосовало много делегатов». Их было не так и много, кажется, немногим более 30-ти. Но тогда это рассматривалось чуть ли не как ЧП: против члена Политбюро ЦК КПСС, выходца из области(!), подано столько голосов! Иду на доклад ко второму секретарю ЦК Соколову. «Я знаю», — спокойно говорит мне Иван Захарович.
Уже тогда у меня зародилось сомнение. А позже я узнал, что была «рекомендация» сделать так, чтобы против Подгорного было подано какое-то количество голосов. А уже на съезде КПСС голосовавших против Подгорного оказалось еще больше! Мол, его кандидатура даже актив родной области не устраивает.
Таким образом расчищали дорогу для Леонида Ильича, чтобы он совместил два поста: генерального секретаря ЦК КПСС и председателя Президиума Верховного Совета СССР. Вскоре Подгорного отправили на пенсию.
- А где вы были в ночь с 18 на 19 августа 1991 года?
- Дома, в Киеве. Около пяти часов утра включил приемник, а Би-би-си передает, что в СССР переворот…
Есть у меня грех большой, каюсь. К ослаблению боеспособности партии невольно я тоже руку приложил…
… Только в Москве принимают какое-то важное решение, тут же раздается звонок из ЦК КПСС: «А что вы будете делать в республике по этому вопросу?» Рассказываю. «А ты не мог бы это кинуть на бумаге, согласовать с Владимиром Васильевичем Щербицким?» — «Пожалуйста! Все равно придется рекомендации на места отправлять!»
Пошел к первому секретарю. Владимир Васильевич прочитал и говорит: «Это хорошо. Это даже Тарас Иванович (один из секретарей обкома партии, считавшийся эталоном понятливости) поймет. Потом уже такие рекомендации я готовил без звонков из Москвы и передавал в обкомы и ЦК КПСС, откуда они шли в партийные комитеты по всей стране. Так приучали актив по любому поводу ждать разжеванные указания и действовать по ним. И когда партию в 1989 году незаконно запретили, ни одна партийная организация не выступила в ее защиту. Спрашиваю у некоторых первых секретарей: «Ребята, а чего вы ничего не предприняли?» «Так, — говорят, — из Киева ж никаких указаний не было. Мы думали, так и надо».
Между прочим, незаконность запрета Коммунистической партии Украины после длительного рассмотрения дела признал Конституционный суд Украины. Было непросто. В рассмотрении дела я принимал самое активное участие. Если бы я в жизни больше ничего не сделал, уже одно то, что вместе с товарищами нам удалось добиться восстановления исторической справедливости в отношении моей партии, оправдывает мою жизнь коммуниста.