Три года назад в связи с обострением ситуации на Донбассе была объявлена антитеррористическая операция, и 25-летняя киевская журналистка сразу пошла воевать
Когда она улыбается, на ее щеках появляются по-детски трогательные ямочки. За три с половиной года войны бывшая столичная журналистка Лера Бурлакова не разучилась шутить. Просто стала воспринимать жизнь гораздо проще. И ярче переживать каждый день.
Ей было чуть больше 25-ти, когда она пошла на войну. В самое пекло. В Пески. Там стала одной из первых девушек-гранатометчиц и получила первую серьезную травму. Сильный ушиб спины и поврежденный позвоночник не дает ей покоя до сих пор. Особенно когда приходится целый день ходить в тяжелом бронежилете. Но Лера не жалуется. Она давно уже привыкла к суровым армейским будням. После добровольческого батальона «Карпатская Сечь» Лера Бурлакова стала воином-контрактником Вооруженных Сил Украины. Она прошла Пески и шахту «Бутовку». Каждая смерть побратима отражалась в ее новой татуировке. На войне Лера встретила и потеряла свою любовь — «Морячок» (Анатолий Гаркавенко) погиб год назад, выполняя боевое задание. Через девять месяцев после этого она написала книгу о любви и войне. Лера говорит, что будет на передовой до победного конца.
Впервые за пять последних месяцев, после ожесточенных обстрелов Светлодарской дуги, Лера получила отпуск. Она приехала домой, к маме, нагруженная поручениями от побратимов. Собирается подлечить здоровье, съездить на могилу «Морячка» и снова уехать туда, где, как ей кажется, она будет нужнее всего…
— Какая обстановка сейчас на Светлодарской дуге?
— Я сейчас в отпуске, а мою 54-ю бригаду выводят на ротацию на полигон в Харьковскую область. Моих побратимов под Дебальцевым не осталось — сейчас там новые ребята, в бригаду к которым мы стараемся перевестись. Это чтобы не тратить время на имитацию «учений» в тылу в то время, как в стране идет война. Обстановка на Светлодарской дуге стабильно напряженная, почти каждый день по нашим позициям бьют крупнокалиберные пулеметы, гранатометы, «бэхи» (БМП) и минометы. Время от времени подключаются и сепарские САУ. Не так давно они плотно «ложили» даже не по нашим позициям в полях, а по расположенному неподалеку селу, где военных можно увидеть разве что днем в продуктовом магазине… Говорят, прямо в доме засыпало местную бабушку. К счастью, она выжила. Неделю назад, когда я еще была на позиции, разведка предупредила, что по нам готовятся стрелять сепарские «Грады». Но ни в ту ночь, ни позже этого не произошло. Честно говоря, за десять месяцев, проведенных на Светлодарской дуге, я не видела, чтобы на этом направлении лупили «Грады». А вот в Песках в 2014—2015 годах, помню, они были делом довольно будничным.
— Одним из твоих побратимов был известный оперный певец Василь Слипак, погибший летом минувшего года.
— Так уж вышло, что на Светлодарской дуге я потеряла практически всех, с кем пришла туда после вывода 93-й бригады на полигон. Погиб Василь Слипак («Миф»), Влад Казарин («Расписной»). Потерял обе ноги «Ангел» (Миша Лупейко), с которым мы воевали на шахте «Бутовка» в составе 93-й бригады. В декабре погиб «Эфа», который незадолго до этого в третий раз женился. Убит «Семьянин» — отец пятерых детей. Погибла, вывозя раненых, медик Наталия Хоружа. По машине медиков выстрелили из ПТУРа (противотанковой управляемой ракеты). В тот день я все время вспоминала слова ветеранов Афганистана, с которыми общалась на Майдане после расстрела Небесной сотни: «Животное, которое стреляет в красный крест, не имеет права носить погоны…»
— В каких условиях вы сейчас воюете?
— Условия очень разные даже на передовой — в зависимости от позиции. Кто-то живет в дыре в земле, кто-то — в заброшенном здании. У некоторых получилось «завести» кабель и протянуть свет, у кого-то — генератор, для которого вечно забывают привезти соляру. Сейчас мои ребята уже на полигоне и говорят, что условия там (даже по сравнению с передовой) жуткие. Я сталкивалась с этим во время вывода своей прошлой бригады. До сих пор помню длинную яму вдоль дороги, служившую мужским туалетом. Женский — это две разваливающиеся кабинки из фанеры, в которые рвались не только женщины. Бывало, выходишь из помещения, а перед тобой ряд… голых задниц. Правда, кое-кто из руководства пытался мне доказать, что это нормальная практика. Мол, армия ж, не курорт…
— Чего вам больше всего не хватает на фронте?
— Цивилизации. Каких-то банальных простых вещей — попить кока-колы, купить новые носки, лекарства. Эти задачи в определенных местах становятся целым квестом. Зато как мы радуемся, когда его проходим: «Ничего себе, лимонад! Счастье какое!» На гражданке такое невозможно. Мы банально радуемся хорошей погоде, потому что дождливые дни превращаются для нас в настоящую катастрофу: в блиндаже — по колено воды, берцы — словно два огромных кома грязи, мокрые дрова не желают загораться… Наверное, на войне я стала чаще получать удовольствие от совершенно простых вещей.
— Ты часто видишь сны?
— Честно говоря, мне вообще ничего не снится. Знаете, об этом здорово писал Константин Симонов в моем любимом его стихотворении «Сверчок»: «…И, честное слово, нам ничего не снилось… У нас была чистая совесть людей, посмотревших в глаза войне. И мы слишком много видели днем, чтобы видеть еще во сне».
— Сейчас какие настроения у бойцов?
— Трудно об этом говорить. Я помню зиму 2014 года. И как тогда потеплело. У меня и мысли не было о том, что зимнюю военную одежду нужно отправить домой, отстирать, подлатать, хранить и с началом холодов попросить маму отправить обратно. Тогда нам казалось, что война вот-вот закончится. Обязательно. Сейчас таких мыслей и близко нет. Я знаю, что зимой 2017—2018 (если буду жива-здорова) снова буду на фронте. «Замороженный конфликт», или как там положено говорить? Даже если не брать во внимание политические аспекты и разные переговоры, в «защиту» того, что происходит сейчас, можно сказать, что в случае масштабного наступления мы потеряем очень много бойцов.
Конечно, генералам виднее. Но мы и так теряем людей каждый день, просто сидя под обстрелами и выжидая непонятно чего годами. Цена вечного ожидания — человеческие жизни. От понимания этого просто разрывается сердце! На войну ведь никто не рвется. Пару месяцев назад нам на Светлодарскую дугу прислали целую партию молодых ребят. Все со званиями, но без реального боевого опыта. В итоге — от лейтенантов до майоров все числятся на «серьезных» должностях, а по факту выполняют функции самых простых солдат. Парадоксы войны.
— Какое время суток у вас принято считать самым спокойным?
— «Весело» может быть всю ночь напролет, рано утром и днем. Хотя днем обычно все же спокойнее. Может, за счет того, что в это время в прифронтовой зоне все-таки мелькает машина ОБСЕ.
— Как настроено местное население?
— Мы сталкиваемся с ним, когда нужно выехать в город — Светлодарск или Бахмут. Бывает, покупаем там что-то или получаем посылки от родных. Люди очень разные. Какая-нибудь бабушка может накинуться на нас с требованием убираться назад в «свой Львов». Кстати, у нас по-прежнему воюют много ребят из Донецка и области. Некоторые местные доказывают, что мы их обстреливаем, хотя в городе стоят наши военные. Но, бывает, кто-то увидит нас в магазине, быстро побежит, принесет килограмм яблок со словами: «Вот, детки, поешьте, это витамины… Спасибо вам!» Я обменялась телефонами с местным таксистом, который подвозил нас пару раз. Помню, он позвонил рано утром, «поздравлял» в день, когда погиб Гиви. «Земля ему бетоном марки 600!» — кричал. А как-то рассказывал свой сон: «Выхожу на балкон и вижу над каким-то зданием флаг «ДНР». Думаю: «Господи, нужно детей забирать, бежать куда глаза глядят!»
— Сколько времени вы не были дома?
— Приезжала пять месяцев назад, в октябре вырвалась на несколько дней. Но тогда даже к стоматологу не успела сходить — никто не оставляет в графике доктора окошки для тех, кто внезапно заскочил домой с войны и хочет срочно полечить зубы. Сейчас, надеюсь, успею. За счет таких дел — вроде, мелких, но важных — каждый отпуск, по сути, превращается не в отдых, а в марафон. Нужно успеть сделать, что запланировал: всех повидать, все полечить, купить необходимое и… снова на войну.
— Не думали, что пора бы с нее уже вернуться?
— Есть хорошая фраза, не знаю чья, которую я вспоминаю каждый раз, когда хочется просто сдаться: «Если ты не собираешься идти до конца, то зачем ты вообще идешь?» Это касается присутствия на войне в том числе.
— Что говорит по этому поводу мама?
— Мама как мама. Естественно, спрашивает постоянно: может, хватит? Помню, как утром, когда погиб «Миф», я написала ей об этом (они были хорошо знакомы) и в ответ получила длинную СМС, мол, все, достаточно, возвращайтесь немедленно! Наверное, мы бы все вернулись. Даже с радостью. Но… пока не можем.
— О чем ты мечтаешь?
— Даже не знаю. Я стараюсь не загадывать далеко. Пока была на фронте — очень хотелось вырваться в отпуск хотя бы на пару дней. И как это не было бы дико, раздумывая об этом, я понимала, что больше всего «в большом мире» мне хочется не увидеть друзей из прошлой жизни и не полежать на пляже или погулять по городу. Больше всего мне хотелось съездить… на могилы побратимов. Ведь с фронта мы зачастую не можем вырваться даже на их похороны.
— Год назад погиб твой любимый «Морячок» — Анатолий Гаркавенко. Часто его вспоминаешь?
— Все время думаю, что так и не смогла съездить на год со дня гибели «Морячка» к нему на могилу в Делятин. Туда, правда, ездила моя мама вместе с моим боевым товарищем — «Котом», который был тяжело ранен в день гибели «Морячка». Знаю, что на стене школы, в которой учился Толик, уже установили мемориальную доску. Надеюсь, в этот приезд на мирную землю я таки доеду к нему домой. Хочу провести там хоть пару дней… Что творится у меня в голове? Не знаю. Мне сложно анализировать, я пока пытаюсь просто не трогать этот «пчелиный улей».
Знаете, на войне иногда бывают целые дни затишья, когда заняться совершенно нечем. Тогда мы смотрим всякие дурацкие сериалы, кто что успел скачать в отпуске или во время выезда в город. В одном из них — «Ходячие мертвецы» — был классный момент, который мне почему-то запомнился. Раненого человека вывозят с поля боя на машине. Рядом с ним друзья, уже родные ему люди, вместе с которыми он прошел огонь и воду. В какой-то момент герой отключается. Когда снова открывает глаза — он в машине, дорога идет вдаль. И рядом с ним друзья — только уже не те, что были пару минут назад, а дорогие ему люди, которых он потерял раньше. Не могу сказать, что я хочу умереть. Но всех нас когда-нибудь не станет, и я иногда представляю себе именно такую картинку. Дорога. Машина. А рядом: «Миф», «Расписной», «Пионер»… И «Морячок», конечно.
*У Леры была травма позвоночника, которая не дает ей покоя до сих пор. Особенно когда приходится целый день ходить в тяжелом бронежилете. Но девушка не жалуется
Фото в заголовке со страницы Леры Бурлаковой в Фейсбуке