Известный российский журналист, которого на Родине считают национал-предателем, рассказал «ФАКТАМ», почему уехал из России
Аркадий Бабченко прошел две чеченских войны (на первую его призвали, на вторую отправился в качестве контрактника). С 2000 года занимается журналистикой, побывал во многих горячих точках. Весной 2014-го прошел на Донбассе через такое, чего врагу не пожелаешь.
Бабченко считают одним из основоположников современной военной прозы. Его пронзительные книги «Десять серий о войне», «Божий человек», «Алхан-Юрт», «Война», его репортажи и публицистику, даже реплики в соцсетях невозможно читать походя — цепляет каждая фраза. Он резко и безапелляционно высказывается об аннексии Крыма и о войне на востоке Украины, жестко, часто не выбирая выражений, критикует кремлевскую власть. В феврале 2017 года Аркадий был вынужден выехать из России.
— Аркадий, мы беседуем с вами в Киеве. Ищете в Украине работу?
— Нет. Буду здесь подавать документы для получения рабочей визы в Чехию. Россиянам можно это делать только в своей стране. Но, поскольку я туда вернуться не могу (в ближайшие два-три года точно), сейчас идут переговоры, чтобы чешский МИД разрешил мне сделать это в консульстве в Киеве.
— Планируете перебираться в Прагу?
— Да. Как-то так все само завертелось.
— И семью туда заберете?
— Дочь с женой пока в России. Но, думаю, будут тоже переезжать.
— В Москве стало настолько страшно?
— Да не особо. Хотя… Когда в два часа ночи слышишь шум лифта, и вскакиваешь, и бежишь смотреть, не за тобой ли, это не лучшее из ощущений.
К тому же у меня просто пошло отторжение от той страны. Я себя уже с Россией не ассоциирую. Совсем. Потому что когда царь (Путин не президент, ведь президент — должность выборная) с трибуны говорит, что я и такие, как я, это национал-предатели, а 80 процентов граждан этой страны начинают орать: «Хохол, вали в свою Хохляндию», это уже не моя страна. Была когда-то моей, но вышла вся, померла…
— Ваши близкие в безопасности?
— После моего отъезда давление прекратилось. Отстали сразу. Не 37-й год все-таки.
— Посмотрела на днях прекрасный спектакль. Одна из сюжетных линий — отголоски войны. Даже спустя годы она не покидает людей, бередит душу, словом, не отпускает. Вы тоже писали, что с войны «возвращается тело, а люди остаются там». Что с этим делать?
— Ничего. С этим надо жить. Время лечит. Могу сказать совершенно точно пацанам, которые приходят с войны: первые лет пять будет плохо, через десять — полегче, а через пятнадцать отпустит почти совсем. Но до конца не отпустит никогда. Это на всю жизнь.
— Однажды видела проявления поствоенного синдрома у мамы одного бойца. Завелась из-за пустяка, долго и сильно кричала на всех, кто оказался рядом, остановиться не могла. Сказать, что было не по себе, не сказать ничего. Этот синдром проявляется же и у близких фронтовиков. То есть речь о десятках тысяч страдающих людей. Что следует предпринимать государству?
— Очень плохо, что в Украине не создали систему реабилитации ветеранов. Когда началась война, я предупреждал: будет синдром посткомбатанта. Украинские ура-патриоты стали меня обвинять: «Ты ничего не понимаешь, Украина — не Россия, у нас все будет по-другому, у нас освободительная война». Говорю: «Ребята, надо создавать специальные структуры для такой помощи». Но вышло так, как вышло. Недавно Аваков (глава МВД. — Авт.) озвучил цифру: 500 человек, вернувшихся с фронта, покончили с собой. Я в эту статистику верю. Потому что общался с очень многими ветеранами разных войн и в России, и в Европе, и в США. Могу совершенно точно сказать, что по обе стороны океана вьетнамский, чеченский, афганский и донецкий синдромы протекают совершенно одинаково. Вне зависимости от того, справедливой или нет была война.
Так что обществу надо это понять и принять. И создать государственную, подчеркиваю, систему реабилитации фронтовиков. Само общество (волонтеры, конечно, что-то могут делать) не потянет эту тему.
Нужно отправить группу в Израиль — посмотреть, как все устроено в ЦАХАЛе (вооруженные силы Израиля. — Авт.) и переписать все вплоть до запятых. Там в данный момент лучшая система реабилитации в мире. У них все отлично продумано.
— Многих ведь после возвращения домой снова тянет на фронт. Почему такой диссонанс с мирной жизнью?
— На передовой происходит полная переоценка ценностей. Те, что важны были в мирной жизни, становятся несущественными. На их место приходят иные: самопожертвование, мужество, честь, готовность полезть за товарищем под огонь, уверенность, что и за тобой полезут и не бросят.
Что государство требует от солдата в первую очередь? Самопожертвования. Солдат, возвращаясь с войны, требует от общества того же. Но что он видит?
Я знаю, что в Украине ужасно не любят сравнения сегодняшней ситуации с Россией 90-х, но вижу, что в этом плане вы ходите по тем же граблям. Киев изменился. Помню, в 2015 году это был жесткий город, в котором чувствовалась война. Сейчас он совершенно отстранился от нее. Боец, вернувшись, естественно, не понимает: «Ребята, как так? Мы там воюем, а вы в кафешки ходите». Естественно, это сильно клинит психику, начинает разделять общество.
— На воевавших и невоевавших.
— Безусловно. Человек уже не может понять этот мир. На фига зарабатывать деньги и делать карьеру?
Потом ведь на фронте организм перестраивается физиологически. Мы живем не разумом, а надпочечниками. Они нами руководят. У бойца перестают вырабатываться гормоны, отвечающие за любовь, радость, дружелюбие. Эти чувства там не нужны. Зато вырабатываются гормоны, отвечающие за агрессию, ненависть, озлобленность.
Основная задача государства, пославшего человека на войну, — вернуть его в социум, к мирной жизни, восстановить его достоинство и сделать снова полноправным членом общества. Первоначальное значение слова реабилитация — восстановление достоинства. К сожалению, сейчас я не вижу у вас особых успехов в этой сфере.
— Их, очевидно, просто нет. Перейдем к другой теме. Вы же хорошо знаете, что у нас происходит, хотя не были здесь два года. Всегда важен взгляд со стороны. Увидели позитивные изменения?
— Вполне европейский город.
— Я не о Киеве, а об Украине.
— Об Украине ничего не могу сказать. Отстраненность от войны (даже, скорее, понятный пофигизм), о которой я говорил, это плохо. Но через нее проходят, по-моему, все страны. Не знаю рецепта, как этого избежать.
— А наши реформы?
— Имею очень поверхностное представление, поскольку за этим не слежу. Читаю лишь то, что попадается в соцсетях или в новостях. Все-таки это не мое дело. Это дело украинцев и Украины. Надеюсь, у вас все получится.
— Недавно в Гамбурге прошел саммит «большой двадцатки». На ваш взгляд, чего теперь ожидать Украине? Имею в виду решение самых важных для нас вопросов.
— С Крымом, мне кажется, история надолго. Думаю, в ближайшее время возвращать его Россия не будет. Это однозначно. Ни при этом царе, ни при новом. Сможет ли Украина отвоевать Крым обратно, это все-таки вопрос не ко мне, а к украинскому правительству и обществу.
С Донбассом ситуация несколько другая. Там удалось купировать это дело, удержать в каких-то границах, не пускать орду дальше. На мой взгляд, самая главная задача была в этом и она выполнена. Вернуть сейчас Донбасс пока тоже невозможно. Потому что Россия сильна, и армия у нее довольно мощная. Я ни на секунду не сомневаюсь, что Путин введет регулярные войска, если Украина попробует силовым путем вернуть Донбасс.
— То есть на наши малейшие телодвижения ответит сразу?
— На малейшие-то он не отреагирует. Но если будет полномасштабная попытка штурма Донецка, не задумываясь, введет армию. Я так думаю.
На мой взгляд, надо ждать ухудшения экономической ситуации в России, когда она настолько погрязнет в своих проблемах, что ей будет не до Донбасса.
— Недавно пресс-секретарь Путина Песков двусмысленно высказался о возможных переговорах в «нормандском формате». Цитирую: «Чтобы этот разговор состоялся, безусловно, нужно наработать „мясо“ для этого». Всерьез задумываешься: какое «мясо» Кремль собрался наращивать. Опять что-то готовит?
— Я не могу комментировать ни слова Пескова, ни слова Путина, потому что не понимаю, в каком мире эти люди живут, какие у них логические цепочки выстраиваются и исходя из какой информации они видят Вселенную, в которой существуют.
— Россияне живут в параллельном мире.
— В достаточно большом количестве.
— Недавно США назначили специального представителя по Украине. Им стал Курт Уолкер, бывший представитель этой страны в НАТО. Сможет ли новая фигура повлиять на достаточно длительные и вялотекущие процессы урегулирования конфликта на Донбассе?
— Не скажу сейчас ничего, потому что разговоры разговорами, но давайте смотреть на дела, на поступки. На мой взгляд, ничего особого не сделано. Есть главная точка преткновения: Украина хочет вернуть Донбасс, Путин не хочет его отдавать. Проблема неразрешима.
Какие будут схемы, я не знаю. Может, подействует, если Путину пообещают отмену антироссийских санкций в ответ на уход с Донбасса. Но пока об этом речь не идет. От всего остального — разговоры, переговоры, минский формат, нормандский формат, макроновский формат, реплики Тиллерсона (государственный секретарь США. — Авт.) — пока пользы нет.
— Вы недавно написали в «Фейсбуке»: «У меня нет вопросов к Гиркину, у меня нет вопросов к ФСБ, у меня остались только вопросы к Вооруженным Силам Украины».
— Мне все понятно с российской властью, с ФСБ, с Гиркиным. Я считаю, что этот человек — международный преступник, он должен сидеть. Лучше всего — пройдя через международный суд в Гааге. Дальше развивать эту мысль не буду, потому что если скажу то, что хочу, в России это потянет лет на пять. А мне новые уголовные дела ни к чему.
— Какие у вас вопросы к ВСУ?
— Давайте на этом поставим точку.
— В чем идея «русского мира»?
— Понятия не имею. Нет никакого «русского мира». Россияне, насмотревшись зомбоящика, сами сожрали себе мозги. В их головах негры, «пиндосы», «бандеровцы» и прочие распинают русских детей на Донбассе. Это не поддается логике. Такие вопросы не ко мне. На них должны отвечать психиатры.
— Причем высококлассные.
— Думаю, что этот период — сказочный рай для психиатров будущего, которые этот бред начнут изучать.
— Вы часто в своих блогах обращаетесь к Путину: «Что же ты, Вова, натворил».
— Да если бы только Вова. У меня в России таких друзей восемь из десяти. Мой одноклассник, лучший друг по ветеранским делам, с которым не раз вместе выпивали, пишет: «Аркаша, встречу тебя на поле боя — убью. Без шуток и компромиссов». Такое ощущение, что нормальному человеку наркотик какой-то вкололи — стеклянные глаза, с ним не о чем говорить.
Когда Крым отжали, у россиян реально произошло помешательство. С людьми стало невозможно общаться. Вот тогда было действительно страшно.
— Почему Украина выстояла? Думаю, что можно формулировать именно так.
— Во-первых, Путин не использовал всей мощи своей армии. Во-вторых, надо сказать огромное спасибо коррупции. Она и этот момент сожрала. Деньги в юго-восток Украины вливались-вливались-вливались, в Кремль шли какие-то отчеты, где, может, уверяли, что в Харькове организованы, условно говоря, 400 тысяч штыков. Но, поскольку средства разворовали, там де-факто было 40 человек.
Мне кажется, Путин действительно думал, что едва он щелкнет пальцами, восточные области Украины поднимутся против «хунты». Он не ожидал, что там люди восстанут против России.
— Что происходит с россиянами, которые возвращаются после войны на Донбассе домой?
— Да ничего. Большинство или спивается, или садится. Все как всегда.
— Часто ваши реплики о них в «Фейсбуке» заканчиваются фразой «Родина тебя бросит, сынок. Всегда».
— Замечу, что Родина их туда особо-то и не посылала. Она просто дала им возможность поехать, организовав их отправку. Тут не спорю.
— Они едут на Донбасс заработать, убивая украинцев.
— Да, но поток совсем не такой, как раньше. Сейчас уже вполне можно применять слово «наемники». Это правда. В самом начале противостояния этот термин не годился, потому что ехали действительно идейные идиоты — бороться с украинским «фашизмом» за «русский мир».
Перед теперешними наемниками официальных обязательств у России как бы и нет. Тех, кого официально отправляют, Россия пытается как-то вытаскивать, обменивать, если те попали в плен. А на остальных плевать. «Помер Максим, да и фиг с ним». В этой стране всегда так было.
— Когда-то думала, что неплохо знаю историю России. Теперь выясняется, что она насквозь лживая, да еще и переписанная десятки раз.
— До мелочей. Как начинаешь все это изучать, думаешь: «Бог ты мой, а правда где-нибудь вообще есть?» Правда — это, скорее, исключение, чем правило. Все остальное… На мой взгляд, российская история процентов на 95 состоит из мифов.
— Мне потребовалась большая работа над собой, чтобы поменять ракурс во взглядах на Великую Отечественную.
— Недавно наткнулся на пафосную статью об администрации Нальчика. Пишут, что на козырьке школы № 19 был установлен самолет Ла-5. Полвека назад его подарили учебному заведению однополчане Героя Советского Союза Алима Байсултанова. Тот совершил подвиг точно на таком же самолете. В преддверии 75-летия присвоения звания героя Байсултанову решили этот самолет отреставрировать. И вот я смотрю на фото и офигеваю. Там никакой не Ла-5, а спортивный Як-18А, который вышел в серию в 1956 году. Почему я, национал-предатель, могу их отличить, а победобесная страна не может?
Меня тошнит от всего этого патриотизма и культа Победы. С логикой и критическим мышлением Россия уже не пересекается. Ее политический, государственный, общественный строй и общественная религия — это инфантилизм, нежелание что-то знать и неспособность выстраивать логические цепочки от причины к следствию.
— Проблема еще и в том, что люди вообще не читают.
— Любому диктатору образованная страна не нужна. Чтобы управлять такой страной, тебе следует быть на ступеньку выше среднего уровня ее жителей. А это тяжело и сложно. Поэтому диктатору нужно оглупление и оболванивание нации.
— Российский журналист Александр Невзоров недавно сказал: «В России будет бессмысленный и беспощадный бунт за колбасу и туалетную бумагу».
— Для любого диктатора нет лучшей ситуации, чем программа «нефть в обмен на продовольствие», когда нищее население умирает с голоду, потому что «нас окружают враги, и только великий и единый лидер нации ее спасает». Такие режимы могут держаться долго, но все они заканчивают одним и тем же. Наиболее вероятный «биг барабум» (мощные петарды. — Авт.) в случае России — очередной бессмысленный и беспощадный бунт. Но только не Революція гідності, не за человеческое достоинство и свободу, а банально за колбасу.
— В буквальном смысле?
— Да. Посмотрите, что происходит в Венесуэле. Так что можно делать прогнозы, что будет в России.
— Когда это может случиться?
— Не скоро.
— Бывший советник Путина Андрей Илларионов в интервью «ФАКТАМ» сказал, что запас прочности у экономики Российской Федерации достаточно большой.
— Конечно. 50 долларов за баррель — это та цена нефти, при которой режим может существовать десятилетиями. Загнивать, конечно, будет. И, безусловно, загниет, но лет 10−20 продержится.
— Прочла у вас где-то, что у украинцев и россиян разное представление о добре и зле. Почему? Мы же славяне. К тому же вышли из одной советской «песочницы». Хотя за три последних года произошли необратимые изменения.
— Не знаю, есть ли в России теперь вообще представление о добре и зле. Я ж вам говорю, что не понимаю мифов, которыми они живут.
— Почему во всех интервью вы уверенно говорите: «На мне крови нет»? Вы же не один день или месяц пробыли на войне.
— Война же не каждый день идет. Если сложить время всех боев, получится, наверное, примерно неделя непрерывной стрельбы. Самый тяжелый бой у нас был в горах, шел трое суток. Трое погибших и около пятидесяти раненых.
— Когда это было?
— В 2000-м. Я в ту пору уже был командиром расчета АГС. Да, куда-то стрелял. Но почти уверен, что никуда не попал. Притом, что когда погиб Игорь, мой земляк и лучший друг, я хотел убивать.
— Мстили за побратима?
— Это было сумасшествие. На самом деле, когда раскручивается маховик войны, вопросы «зачем», «за что» уходят на второй план. Любой солдат через две-три недели воюет только за себя и за того, кто рядом.
— Без размышлений «о судьбах Родины», как писал классик?
— Абсолютно. Если поговорите с бойцами, для них свои — это только их взвод. Соседний батальон — наполовину свои. Может дойти и до стычек, и до всякого.
— Вы констатировали, что интервью с матерью задержанного в Луганской области российского военнослужащего Агеева — это разговор со всей Россией. Очень точная формулировка: «клуши, воспитывающие пушечное мясо».
— Вот их в России реально большинство. Хотите понять, почему так происходит, посмотрите интервью этой мамаши. Напрочь отсутствует критическое мышление. Говоришь со взрослым пятидесятилетним человеком, знающим английский язык, а у тебя абсолютное ощущение, что это пятилетний ребенок, который к тому же болен олигофренией.
Я уже видеть их не могу! Меня настолько от них тошнит! За сорок лет это уже до такой степени достало… Мне хочется общаться со взрослыми людьми, способными оценивать свои поступки, их последствия и отвечать за них.
Вот эта… «Обращаюсь к Порошенко: освободите моего сына». Да с какого перепоя, б??? Твой сын — военный преступник, пришел на чужую землю. Чего ты к Порошенко обращаешься? Ты мать, твоего сына поймали. Ты уже неделю должна в Киеве перед СИЗО на коленях ползать. Меня так бесит это все!
— Ваша мама Юлия Александровна без всяких раздумий поехала в Чечню, когда вы попали в передрягу.
— Она ночевала на блокпостах, видела все своими глазами. У нее свой синдром — матери комбатанта.
— Какой была ваша встреча?
— На самом деле никаких эмоций. «Привет» — «Привет». И сказать-то по большому счету нечего. Пошли поели пельменей. Долго привыкали друг к другу, чтобы начать что-то рассказывать. Потому что абсолютно в разных мирах были.
— Настолько от нее отдалились?
— Да.
— Ваша мама усыновила шестерых детей — пять девочек и одного мальчика. Почему решилась на такой поступок?
— Когда в 2008-м началась война в Грузии, я туда поехал. Мне кажется, в какой-то момент мама подумала, что меня все-таки грохнут, и внуков она не дождется…
— Думаете, именно таким был мотив?
— Не знаю, мы не разговаривали об этом. Может, и так. У мамы было двое приемных детей, когда появилась наша дочь. Потом еще четверо.
— Вопрос в завершение. Чем планируете в Праге заниматься?
— Да тем же, чем и сейчас — своим проектом «Журналистика без посредников». И все-таки хочу написать книгу.
— О чем?
— Вот об этом обо всем. У меня много чего не дописано. Надо все систематизировать. Про Таксим (площадь в Стамбуле, там в 2013-м арестовали Бабченко. - Авт.), про то, как меня расстреливали под Славянском.
— Что чувствует человек, которого ведут на расстрел? Действительно вся жизнь проносится перед глазами?
— Нет, ничего не проносится. Все это чушь собачья. Но я вам рассказывать не буду, потому что это мой эксклюзив, сам его напишу. Этот эпизод войдет в книгу.
— Читала, что вы собираетесь вернуться в репортажную журналистику. Опять на войну поедете?
— Наверное, все-таки да. Хотя за три года перерыва я мужества так и не набрался, чтобы еще раз поехать на войну. Но сначала нужно все написать. Потому что если грохнут, жалко будет, что останутся нерассказанные истории. Посмотрим. Как пойдет…
По просьбе журналиста «ФАКТОВ» Аркадий Бабченко ответил на вопросы нашей традиционной анкеты. Ответы читайте здесь.