говорит вдова пациента, умершего из-за неверно поставленного диагноза. Недавно, после того как в Херсоне хирурга облили кислотой, женщина попала в число подозреваемых
Заведующего хирургическим отделением больницы имени Лучанского Днепровского района Херсона Владимира Шарковского кто-то подкараулил, когда он возвращался домой. Плеснув в лицо доктору кислотой, неизвестный скрылся. Хирург был госпитализирован в областной ожоговый центр. Он находится там уже третью неделю. Орудием мести, как выяснили эксперты, послужила муравьиная кислота, вызывающая сильные химические ожоги. Ее попадание в глаза приводит к слепоте. По данному факту возбуждено уголовное дело, ведется следствие. Правоохранители пытаются выяснить, кто и за что мстил врачу. Следователи считают, что причиной покушения, скорее всего, стала профессиональная деятельность Шарковского.
- У врача, на которого совершили нападение, изуродовано лицо, — рассказал «ФАКТАМ» Сергей Волченко, заведующий ожоговым центром Херсонской областной клинической больницы. — Сейчас его жизни уже ничего не угрожает, после двухнедельного лечения он идет на поправку. Дней через восемь думаем выписывать коллегу. У больного химические ожоги лица, но, слава Богу, глаза не пострадали. Муравьиная кислота, которой плеснули на хирурга, сильно разъедает кожу, пораженный участок сразу становится похожим на воск. Выхаживание таких больных требует времени и кропотливого труда.
В Центре общественных связей (ЦОС) Херсонской областной милиции подтвердили, что врача облили именно муравьиной кислотой. С виду это бесцветная жидкость. Кожа, на которую попала жидкость, моментально покрывается как бы инеем, а вокруг пораженного участка появляется яркая красная кайма.
- Расследование по этому дикому случаю проводит Днепровский райотдел милиции Херсона, — сообщает начальник Центра общественных связей Елена Ренкас. — Возбуждено уголовное дело. Отрабатывается сразу несколько версий. У доктора благополучная семья, поэтому какие-либо разборки личного характера он сам исключает. Что же касается работы, то заведующего хирургическим отделением больницы Днепровского района характеризуют как требовательного руководителя, который только в последнее время уволил немало подчиненных. Возможно, кто-то из них решил свести счеты с заведующим. Отрабатывается также версия мести со стороны пациентов. В этой больнице за год умерло почти двести больных. Не исключено, что причиной покушения могла стать смерть пациента, чьи родственники не могут смириться с утратой. Сам же Владимир Шарковский сказал следователю буквально следующее: «Ищите везде, ни за один эпизод жизни мне не стыдно».
Неожиданно в «ФАКТЫ» позвонила жительница Херсона Ирина Семенюк.
- 24 сентября я похоронила мужа, — рассказала Ирина Георгиевна, — а вчера купила местные газеты и чуть не потеряла сознание. Везде пишут о покушении на Шарковского, причем эту главную новость связывают… с нашей семьей! Нас подозревают в том, что из-за смерти супруга мы устроили расправу. В одном из херсонских изданий Владимир Шарковский, не называя нашей фамилии, рассказывает, что в районной больнице имени Лучанского лежал пациент, которого он консультировал. «Этому больному выставляли самые разные диагнозы, я тоже его смотрел… и не помог», дальше описывается наш случай. Другая газета устами замглавврача больницы Лучанского еще более подробно рассказывает нашу историю: якобы больного привезли с панкреонекрозом, спасти пациента не удалось, и жена, похоронив мужа, устроила докторам травлю, а лечащему врачу даже угрожает убийством. Я была в шоке. Город наш небольшой, телефон беспрерывно звонит, у всех один вопрос: «Ты читала?»
… Мы встретились с Ириной Семенюк. У нее красные, опухшие от слез глаза. После смерти мужа Ирина Георгиевна так и не смогла справиться с депрессией.
- Смерть близкого человека — всегда стресс, — вздыхает моя собеседница. — Злость, боль. Почему не спасли?! Как пережить все и не затаить обиду на врачей? Не скрою, я хотела мстить. Но не с кислотой в руках. По-другому. Написала заявление в правоохранительные органы. Ведь моего Игорька убил неверный диагноз. У человека, страдавшего от острого панкреатита, лечили рак.
Игорь Кильшток с неверным диагнозом столкнулся второй раз в жизни.
- Четыре года назад, когда отцу исполнилось 46 лет, ему в Херсоне поставили диагноз лимфома — рак крови, — рассказывает 20-летняя Елена, дочь покойного. — В больницу он тогда обратился из-за сильных болей в подреберье. Обследовав пациента, доктора вынесли страшный вердикт. Папа мужественно его воспринял. Помню, поехал в Израиль, где живут его мама, бывшая жена и дети от первого брака, прощаться. Ни слез, ни стонов — как-то деловито и буднично все обставил. А когда вернулся, отправился в Киев за лекарством, но в столице диагноз не подтвердили. «У вас панкреатит — воспаление поджелудочной железы, — обрадовали медики. — Заболевание, конечно, тоже серьезное, но ведь не рак!» Папа будто вновь на свет родился: готовил себе еду на пароварке, соблюдал строгую диету, варил травяные чаи и вскоре забыл о болезни.
Минувшим летом у Игоря Семеновича обнаружили межпозвонковую грыжу, и он прошел курс лечения. Именно этот курс, очевидно, и спровоцировал новый приступ панкреатита. Участковый врач направила Кильштока на стационарное лечение в гастроэнтерологическое отделение больницы Днепровского района Херсона с диагнозом панкреатит в стадии обострения.
- Мужа мучили жуткие боли, — вспоминает Ирина, жена Игоря. — Приступы были продолжительные, 12-часовые. Ему кололи обезболивающее, с лечением никак не могли определиться. Сначала заподозрили аневризму сосуда, потом — злокачественную опухоль. Я боялась говорить Игорю, но, когда нас направили на консультацию в областной онкодиспансер, сам обо всем догадался. «Какая саркома? Вы что? — возмутился муж. — У меня точно такая же картина, как четыре года назад. Это панкреатит, все так же, как и в первый раз!» Но разве с врачами поспоришь? Онкологи записали в карточке: «Начиная с 2005 года у больного опухоль забрюшинного пространства с множественными метастазами в левую почку, четвертая степень». Мне сказали, что муж протянет неделю, максимум месяц. Я и сама видела, что он тает, в больницу пришел своими ногами, а на консультации возили уже на каталке. Просила главного онколога области провести курс химиотерапии. Ответ был такой: «Он уже очень слабый, «химия» его убьет».
- Лечащим врачом у отца был завотделением гастроэнтерологии больницы Лучанского Анатолий Сафонов, — присоединяется к разговору Юля, младшая дочь покойного. — Панкреатит все усиливался, отец ужасно мучился. Мама, не отходившая от папы, то и дело бегала за доктором. Сафонов отвечал: «Мы делаем все возможное». Но папа считал, что медики не делают главного — не лечат панкреатит. «Я умру не от саркомы, а загнусь от панкреатита, от этих нестерпимых болей», — жаловался он.
- Что касается доктора Шарковского, то с ним связан следующий эпизод, — продолжает Ира. — Как-то я влетела к заведующему хирургическим отделением и давай умолять: «Ради Бога, посмотрите больного, ему очень плохо!» В ответ услышала: «Что вы от меня хотите? Тут куча своих больных. Сижу с утра до ночи, головы поднять некогда. Будет время — зайду». Через несколько дней, правда, все же посмотрел Игорька и согласился с коллегами: «Да, саркома».
Из больницы Ирина увезла супруга самовольно.
- Мы возвращались после очередной консультации, — вспоминает она, — и Игорь вдруг попросил водителя: «Везите меня домой, больше не могу находиться в палате». Я поставила во дворе у дома раскладушку, уложили его под вишней. Стоял тихий солнечный день — ясный, теплый. «Господи! Как редко мы смотрим в небо! Я так давно не видел, как плывут облака», — вздохнул муж. Помолчал, а потом говорит: «Ируся, никакой саркомы у меня нет. Вылечу свою поджелудочную, сядем с тобой здесь вдвоем, обнимемся, и все забудем, как страшный сон».
Эти слова неожиданно подтолкнули Ирину к действию.
- Я будто проснулась, стала искать телефоны киевского Института онкологии, — рассказывает женщина. — Позвонила, попросила о помощи. «Саркома? На чем основан такой диагноз? У вас биопсию брали?» — поинтересовалась доктор. — «Нет, не брали». «Привозите мужа», — согласились на том конце. «Он полуживой, лежачий», — расплакалась я прямо в трубку. Нам разрешили переслать в столицу медицинскую карточку Игоря, и моя сестра в тот же день выехала с ней в Киев. «Никакой саркомы нет, тут панкреатит!» — кричала она мне в трубку на следующий день.
19 сентября Ирине удалось уговорить руководство Херсонской областной клинической больницы поместить супруга в реанимацию, его туда внесли на носилках. «Чего вы так убиваетесь? — успокаивали женщину медики. — Это всего лишь нелеченый панкреатит».
23 сентября больному стало гораздо легче, из реанимации его перевели в хирургию, стали готовить к операции. А на следующий день после удачно проведенной операции Игорь Семенович умер от остановки сердца.
- Мне было бы легче, если бы супруг умер от саркомы, — плачет Ирина. — Тогда знала бы: ничем нельзя помочь. А так живу с чувством, что его просто убили. Со 2 по 14 сентября в отделении гастроэнтерологии панкреатит не лечили вовсе. Помню, Игорь как-то попросил: «Ира, подними медицинские карточки 2005 года и посмотри, какими антибиотиками усмирили поджелудочную тогда. Купи такое же лекарство и спасай меня». Но я не послушалась. Разве у нас есть право спорить с врачами? Они отвечали: «Да-да, панкреатит, конечно. Но сейчас это не столь важно, потерпите, главное — опухоль». Когда со списком лекарств прибегала в аптеку, каждый раз с надеждой спрашивала: «Что-то от панкреатита в этом списке есть?» Аптекарь отрицательно качал головой. Как сейчас вижу: после двух часов дня больничное отделение пустеет. Окна палаты, в которой мы с мужем находились, выходят на служебное крылечко. Я с ужасом смотрела, как доктора после обеда разъезжаются по домам, и шептала: «Куда же вы? Ему так плохо! Как дожить до завтра?» Игорь угасал на глазах, а я была обречена только наблюдать.
Когда Игорь Семенович умер, у его родных спросили, настаивают ли они на вскрытии. Ирина ответила: «А надо? Я не знаю». Вдове объяснили: отказавшись от вскрытия, придется написать одну-единственную фразу: «Претензий к лечению не имею». Она не смогла такое написать. После проведенного вскрытия выяснилось, что ни саркомы и ни метастазов у Кильштока не было, а умер он от воспаления поджелудочной железы.
- Папа очень веселый, жизнерадостный человек, — говорит дочь Лена. — Играл на многих музыкальных инструментах, пел, танцевал, обожал готовить, едва ли не каждый день пек нам торты, хотя сам оставался на строжайшей диете. Работал он диспетчером на рынке, но натурой был творческой. Даже умер с улыбкой — может, чтобы мы не так убивались. Отец называл меня смешливым прозвищем Шпендрик. Помню, за неделю до смерти позвал и говорит: «Знаешь, Шпендрик, о чем хочу попросить? Когда закончишь институт, создай партию, чтобы бороться с наплевательским отношением к людям, это самое большое зло в нашей стране». У меня ком подступил к горлу: «Хорошо, папа».
- Не могу смириться с потерей, потому что мы в одночасье потеряли все, — тихо говорит Ирина. — Конечно, писала жалобы, ведь трагический исход — следствие равнодушия и профессиональной небрежности. Но только у нас проверяющие и проверяемые — часть одной структуры. В выяснении истины никто не заинтересован. Неизвестно, кто покушался на Шарковского, но если правосудие не работает, то пострадавшие поневоле берут его в свои руки, объявляя войну врачам. На фоне социальной депрессии преступления из соображений мести давно перестали быть редкостью. Хотя я стараюсь не впускать в себя злобу. Все еще надеюсь, что по нашему случаю в Херсон прибудет комиссия Минздрава. Бегать с кислотой по темным подъездам — не наш путь. Да и лично к заведующему отделением хирургии ничего не имею, все мои претензии к Анатолию Сафонову.
«ФАКТЫ» обратились к лечащему врачу Игоря Кильштока, предложив прокомментировать ситуацию.
- В данном случае речь не может идти о врачебной ошибке, — уверен Анатолий Сафонов, заведующий отделением гастроэнтерологии больницы Днепровского района Херсона. — Это трудности с определением диагноза. Больной тяжелый, у него сочетанная патология, ко всему еще и гипертоническая болезнь злокачественного течения, полиорганная недостаточность. Мы делали все обследования, которые только можно выполнить в Херсоне. Четких убедительных данных о деструктивном панкреатите не нашли, но было образование за брюшиной. Консультировали больного не только наши специалисты, но и коллеги из других лечебных учреждений, в том числе областной онколог. Состояние всеми было расценено как опухоль. Но самое странное, что после очередного обследования Кильшток в больницу не вернулся, уехал домой вместе с историей болезни. Они фактически украли медицинскую карту и до сих пор не вернули. Разве ему было отказано в дальнейшем лечении? Нет, конечно. Потом они попали в нашу областную больницу, и только с третьего УЗИ там обнаружили кисту поджелудочной железы и прооперировали. Такое вот скрытое течение заболевания, это бывает. И там диагноз тоже висел в воздухе, неясной оставалась картина до самого вскрытия. Больной получал мощную противопанкреотическую терапию, но из-за патологии сосудов она не могла быть эффективной. Я 25 лет работаю в больнице, это первый случай, когда родственники собираются со мной судиться. Своей вины в смерти Кильштока, честно скажу, не вижу.