Ровно четыре года назад на главной площади Украины началась Революция достоинства, изменившая историю государства и ставшая точкой отсчета в последующей череде драматических кровавых событий
21 ноября в нашей стране отмечают День достоинства и свободы. В этот день в 2013 году на Майдан вышли молодые люди, возмущенные тем, что тогдашняя власть приостановила подготовку к подписанию Соглашения об ассоциации Украины с Евросоюзом. Янукович и его клика, декларировавшие курс на евроинтеграцию, резко развернули страну в обратном направлении.
Спустя неделю, в ночь с 29 на 30 ноября, силовики жестоко разогнали протестующих. А уже на следующий день, 1 декабря, в знак солидарности с активистами на Майдан вышли тысячи украинцев. С каждым днем их становилось все больше. Именно тогда зародилось мощное волонтерское движение: киевляне приносили протестующим еду, лекарства, теплые вещи, деньги. Движение переросло во всеукраинское.
С самого начала и все последующие месяцы каждое воскресенье в центре Киева собирались сотни тысяч граждан. На этих еженедельных вече царила атмосфера единения и свободы. Такие же митинги проходили в большинстве областных центров и крупных городах страны. Им противостояли «антимайданы», щедро проплаченные агонизирующей Партией регионов и Кремлем.
16 января Верховная Рада приняла несколько диктаторских законодательных актов, а спустя три дня острая фаза протестов охватила всю страну. В столкновениях 19−20 января ранения получили сотни людей. 22 января убили Сергея Нигояна и Михаила Жизневского, в этот же день в Бориспольском районе нашли тело похищенного из больницы Юрия Вербицкого. Протестующие в жесткой форме потребовали отставки Януковича и досрочных президентских и парламентских выборов. Эти требования поддержали в регионах.
Власть вынуждена была пойти на уступки: ряд «законов 16 января» отменили и приняли закон об амнистии для участников протестных акций; 28 января премьер-министр Азаров подал в отставку. 12 февраля Янукович согласился сформировать коалиционное правительство и освободить ранее задержанных активистов. В ответ протестующие в ночь с 15 на 16 февраля разблокировали здания областных администраций, а в столице частично освободили улицу Грушевского и здание Киевсовета.
Но 18 февраля произошло резкое обострение ситуации. Погибли более ста человек. Официального ответа на вопрос, кто расстрелял Небесную сотню, нет до сих пор. 21 февраля Янукович покинул Киев, а потом сбежал из страны.
Кремль использовал эту ситуацию по максимуму. Сначала у истерзанной, растерянной и обессиленной Украины Путин сотоварищи под аплодисменты депутатов Госдумы и восторженного народа нагло забрал Крым, а потом утопил в крови Донбасс…
Своими воспоминаниями о событиях, изменивших сознание миллионов украинцев, с «ФАКТАМИ» поделился известный журналист, первый заместитель главного редактора издания «Зеркало недели» Сергей Рахманин, который в первые дни протестов был на трибуне Евромайдана — пока ее не заняли политики…
— Сергей, у вас репутация неплохого аналитика. Скажите, предполагали ли вы в самом начале, что противостояние может стать эпопеей?
— Настолько масштабные и настолько драматичные события предсказать было, наверное, попросту невозможно. Во всяком случае, 21 ноября 2013-го точно. Хотя 29 ноября уже присутствовало интуитивное ощущение: протест не завершится, а перейдет в новую фазу.
Интеграция с Евросоюзом значительной частью граждан воспринималась едва ли не как единственная альтернатива происходившему в стране. Правление Януковича было не очень продолжительным, но очень харАктерным. Ощущение безысходности, которым сопровождалось его властвование, было непреходящим. Чувство безнадежности периодически посещало общество и при Кучме, и при Ющенко. Но, на мой взгляд, это не шло ни в какое сравнение с забетонированной обреченностью, вселяемой режимом Януковича.
Для основной массы сторонников ассоциации с ЕС евроинтеграция была больше мечтой, нежели реальной целью. Но общество, наверное, не видело иных перспектив. Оппозиционные политики разочаровывали. Произвол становился все более откровенным. Правила игры не менялись. А политическое сближение с Евросоюзом дарило надежду на их изменение.
И тут мечту забрали. Но так нагло и грубо забирать ее нельзя. По ней нельзя бить дубинками. У человека, которого лишают мечты, обостряется готовность к сопротивлению.
Первое ощущение того, что события могут обрести драматичный характер, появилось, естественно, после расправы в ночь с 29 на 30 ноября. А в попытке зачистки в ночь с 10 на 11 декабря уже содержался намек на будущие жертвы. Их можно было избежать, если бы режим пошел на компромиссы. Но у руля находились люди, убежденные, что правота власти утверждается только грубой силой. Потому страна, по сути, была обречена и на противостояние на «Груше» (улица Грушевского. — Авт.), и на события 18—20 февраля.
21 февраля 2014-го знакомые наперебой поздравляли меня с победой. А ко мне именно в тот день пришло хмурое и холодное осознание того, что все только начинается.
В январе впервые услышал от Рефата Чубарова (народный депутат Украины, глава Меджлиса крымскотатарского народа. — Авт.) о том, что возможна война с Россией. Рефат убеждал, что Путин почти наверняка воспользуется ситуацией, чтобы захватить Крым. Тогда мне это казалось преувеличением.
Но после бегства Януковича открытое агрессивное вмешательство Москвы в происходящее в Украине уже было легко предсказуемым. Вопрос только в форме и масштабах.
— А то, что полыхнет на востоке страны, предвидели?
— Предполагал нечто подобное, хотя сложно было прогнозировать конкретный характер событий. У меня много знакомых в Харькове, я там часто бывал. Происходившее там в начале 2014-го наводило на мысль о том, что Россия не ограничится только территорией Крыма.
Меня не удивило то, что началось на Донбассе, но осознать масштаб происходящего смог только тогда, когда в апреле впервые туда поехал. Был в Донецке, который к тому времени лишь формально контролировался Киевом, в Димитрове, в уже захваченном Краматорске, в Красноармейске, где над одним из административных зданий развевались сразу три флага: украинский, российский и «дээнеровский». До Славянска не добрался, потому что на его окраине началось боестолкновение, и проезд закрыли. Когда вернулся и меня спросили о впечатлениях, то ответил коротко и честно: это очень серьезно и надолго.
— Мы, видевшие эти митинги своими глазами, думали, что поорут и разойдутся.
— Мне так не казалось.
— Скажите, что Майдан продемонстрировал всем нам?
— То, что в Украине сформировалась ядро гражданского общества, внушительное число активных граждан, способных идти до конца в отстаивании своих принципов, своих убеждений. Пока только ядро. Но речь идет о гражданах, которые учатся влиять на политику государства, которые готовы влиять на власть, вплоть до ее смещения. Пока еще не так активно, не так организованно и, главное, не так осмысленно и не так конструктивно, как хотелось бы. Но это влияние — факт, удостоверяющий взросление общества.
Майдан продемонстрировал, что вера граждан в свои силы, убежденность в своей правоте становятся важными факторами общественной жизни. Это, наверное, самый главный и самый важный урок, который пока до конца не осознан -- и вне Украины, и в ней самой. В первую очередь, на мой взгляд, он не до конца усвоен действующей властью.
Достаточно большое количество людей после февраля 2014-го ожидало серьезных, решительных и быстрых изменений в стране. Я, откровенно говоря, был настроен скептически, особенно в отношении темпов преобразований. Да, происходившее за последние три с половиной года меня не сильно порадовало, но не скажу, что изумило. Где-то подсознательно был готов практически ко всему, что случилось позже: и к откату, и к возвращению к старым правилам игры (собственно, слово «возвращение» не вполне подходит, потому что принципиально они не особо менялись).
Запрос на решительное изменение правил игры отсутствовал сверху, потому что менять их там было особо некому и незачем. Зато снизу такой запрос появился. Успехи последних трех с половиной лет отрывочны и фрагментарны. Но они есть, и они подобны полезным бактериям, медленно и верно изменяющим среду. Это точно не повод торжествовать, но это уже повод не унывать.
В стране все еще в избытке людей, готовых продавать свои голоса, безоговорочно верящих телевизору и предпочитающих ругать любую власть на кухне, не брезгуя при этом получать от любой власти пакеты с гречкой. Но в стране становится все больше тех, кто не только хочет, но и может бороться за свои права, принципы, за честь страны и за будущее своих детей. И каждая, даже маленькая победа в этой борьбе расстраивает планы «гречкосеев» и уменьшает армию «гречкопожирателей». Потому что всякий успех заразителен.
Отмененное несправедливое решение, отставка одиозного политика, отпор рейдерам, полезный закон или удачное кадровое назначение — любое действие, совершенное властью под давлением общественного мнения и обращенное на пользу обществу, делает гражданский актив сильнее, а власть — чуть менее безнаказанной. Даже если из этих пазлов пока и не складывается цельная картинка.
— Хотите сказать, что мы сможем сложить ее позже?
— Пока логика процесса подсказывает, что сможем. Закройте глаза и мысленно вернитесь в 2010 год. Можете представить себе приход правоохранителей на предприятие, принадлежащее действующему президенту, или задержание сына действующего министра внутренних дел? Пока еще нет основательных причин утверждать, что в Украине приживается принцип неотвратимости наказания. Но уже есть повод надеяться, что принцип абсолютной безнаказанности власти ставится под сомнение. Этого мало? Да, мало. Но это больше, чем ничего.
Есть за что критиковать конкурсный отбор кандидатов на должности судей Верховного суда, но он состоялся. При участии представителей гражданского общества. Большое количество людей, чья репутация вызывает оправданное сомнение, там все равно присутствуют. Но многие персонажи туда не попали именно вследствие общественного давления.
Удивительные по масштабам и организации добровольческое и волонтерское движения не просто заменили институты государства на фронте, особенно в 2014 году, — они еще и принудили государство к телодвижениям, необходимым для укрепления безопасности страны. Да, эти телодвижения были неохотными и зачастую вялыми. Но не будь давления, не сделали бы даже этого. Процесс идет — медленно, сложно, тяжело, болезненно, преодолевая неверие граждан, косность чиновников и сопротивление власти, которая все же родом из прошлого.
Происходящее сегодня — иногда водевильно, порой драматично, часто трагично. Но оно точно не ассоциируется со смиренным кладбищем. Общество думает, любит, ненавидит, страдает, мстит, прощает, очаровывается, разочаровывается, болеет, борется. Но оно живет. Оно проходит этапы, делающие необратимым процесс, начавшийся на Майдане.
— Мы прошли точку невозврата?
— Считаю, еще нет, но полагаю, что идти осталось очень немного. Хотя остаток пути может оказаться крайне болезненным.
— Сергей, в одной из своих пронзительных статей вы писали, что во время Майдана «мы узнавали друг друга по запаху дыма». Кто сейчас для вас свои и кто чужие?
— Четкое разделение на своих и чужих происходит в момент серьезного обострения, когда мир вынужденно становится хотя бы относительно черно-белым. Сейчас он серый, в силу объективных и субъективных причин. Поэтому такое деление сегодня, наверное, во-первых, невозможно, а во-вторых, не очень оправданно. Свои и чужие четко маркируются, когда происходит очередной водораздел, когда ты должен сделать выбор, и люди, стоящие рядом, принуждены сделать то же самое.
После Майдана я, человек, в общем, не юный, с давно сформированными системой ценностей, жизненным укладом, кругом общения, многое пересмотрел. Представление о том, что такое «хорошо» и что такое «плохо», неожиданно обогатилось дополнительными нюансами. Я перестал общаться с некоторыми людьми, в том числе с теми, с кем поддерживал отношения 20 и более лет. Поступки обрели для меня определяющее значение. Многие из тех, с кем познакомился во время Майдана или командировок на Донбасс, заняли очень важное место в моей жизни.
А еще произошла определенная инвентаризация нужного и ненужного, важного и не важного. Выяснилось, что без очень многого можно обойтись, а на какие-то вещи -- смотреть иначе. Многим возможно и даже нужно жертвовать. Через схожий процесс прошло значительное число моих знакомых и, уверен, людей мне не знакомых.
Майдан и последовавшая за ним война заставили если не миллионы, то сотни тысяч наверняка пересмотреть систему ценностей и структуру приоритетов.
Убежден, что до 2014 года для огромного количества людей в Украине понятия «Родина», «гимн», «герб», «флаг» — не значили ровным счетом ничего. И понятие «достоинство», думаю, тоже.
Взвешивать, оценивать, определяться довелось не в 1991-м, что было бы логичным, а почти четверть века спустя.
Донбасс, с моей точки зрения, стал именно тем местом, где очень большому количеству граждан пришлось определяться и делать выбор. И процесс выбора, в силу понятных причин, протекал там болезненнее. Кто-то научился реально смотреть на вещи. Кто-то озлобился. Кто-то наконец-то обрел Родину. Кто-то, наоборот, навсегда, как им кажется, отделил себя от нее. В любом случае это был момент определения. Запоздавшего, но все равно необходимого.
Да, сегодня многим из тех, кто живет в непосредственной близости от линии фронта, все равно, под каким флагом жить: лишь бы не стреляли. На их долю выпал страх, обстрелы, лишения, часто — голод и потеря близких. И осуждать их, наверное, вправе лишь тот, кто видел войну не только по телевизору. Но многих именно война научила ценить мир. И только фактическая оккупация, потеря Родины принесла понимание, что она, Родина, у них была.
Если говорить о том, кто виноват в происходящем на Донбассе, то думаю, что свою долю ответственности должны нести все руководители государства, начиная с 1991 года. Это был регион-капсула. Где накапливались мифы, стереотипы. А еще — проблемы, которые центральная власть никогда не пыталась решать. От греха подальше. Регион отдали на откуп местным князькам — в обмен на гарантии лояльности и откаты.
Проблемы Донбасса традиционно «выносили за скобки». На каждых выборах, при каждой смене власти. И внутри скобок скопилась гремучая смесь, которая взорвалась.
— Сергей, вопрос несколько не по теме, но который меня очень волнует. Сейчас все чаще говорят о неизбежности диалога с той стороной, мол, рано или поздно придется с ними разговаривать. Как вы считаете?
— С 2014 года многие говорят о том, что единственный способ прекратить войну или, по крайней мере, создать базис для установления мира, возможного объединения и будущей реинтеграции, — это начать переговоры. Сторонники этого часто ссылаются на переговорный процесс между правительством Великобритании и Ирландской республиканской армией (конфликт, начавшийся в XIX века, завершился в 1998 году. — Авт.). На мой взгляд, сравнение некорректно: ИРА, Шинн Фейн (ирландские политические организации. — Авт.), ирландское сопротивление были самостоятельными, самодостаточными силами. «Лидеры» ОРДЛО не являются самостоятельными, они фигуры на доске, которыми двигает Москва.
К сожалению, там не с кем договариваться о будущем. Различные общественные и международные организации давно пытаются наладить подобный диалог. Но это может привести к решению каких-то локальных гуманитарных, социальных проблем, в отдельных случаях способствует освобождение заложников. Не более того. Те, кто сегодня решает судьбу захваченных районов Донбасса, сидят в Кремле.
Даже если предположить, что на оккупированных территориях найдутся разумные инициативные люди, готовые вести переговоры о будущем этого региона, возникнет вопрос об их полномочиях, самостоятельности и состоятельности, о том, кого они представляют. И кто им позволит такие переговоры вести?
Вести переговоры о мире, о будущем, о деоккупации и реинтеграции пока объективно не с кем. Возможно, такой период когда-нибудь наступит. Возможно — нет. Возможно, этот вопрос придется решать Киеву с Москвой при участии международных посредников. Возможно, власти придется идти на болезненные и, боюсь, не вполне оправданные компромиссы. Возможно, за Донбасс придется серьезно воевать. Возможно, ситуация законсервируется на годы или даже десятилетия. Никто не может знать точного ответа.
Слишком много составляющих, слишком много вводных. Донбасс превратился в политический ринг, где столкнулись интересы значительного количества разных игроков. Простого решения нет. Это колючая проволока, завязанная в очень тугой узел.
Мой приятель-азербайджанец в начале 90-х говорил: максимум лет пять, и проблема Карабаха будет решена. На дворе 2017 год — и никто не знает, чем этот конфликт закончится, и когда.
— Скажите, третий Майдан возможен?
— И третий, и четвертый, и пятый. А, возможно, минувший окажется последним, во всяком случае для нашего поколения.
Кто серьезно мог просчитать «оранжевую революцию» и тем более Революцию достоинства? Разве что угадать.
Даже теоретическая готовность выйти на акцию протеста, фиксируемая социологами, вовсе не означает реальную способность это сделать.
Обыватель любит конспирологические объяснения: интриги, комбинации, мировая закулиса, сговор олигархов. Политики же всегда пытаются использовать ситуацию. Но это не значит, что хитроумные планы неизменно приводят к желанным результатам. Если бы все было так просто, история стала бы скучной и прогнозированной, как выступления некоторых политиков на телешоу. Самые умные и искушенные люди разработали бы набор комбинаций и установили бы господство раз и навсегда. И не было бы мировых войн, не было бы вестфальской, версальской, ялтинской систем мироустройства, вечной борьбы за власть и баланс сил.
Можно было предположить, что, например, жестокий разгон студенческого Майдана, вызовет гнев общества. Но никто не представлял себе масштабов этого гнева, никто не думал, что это будет таким мощным толчком к последующим событиям. Можно было предположить, что, например, хладнокровное и жестокое убийство людей на Институтской ускорит развязку событий (если допустить, что фактический расстрел Небесной сотни не был эксцессом, а существовал циничный замысел и четкий план). Но кто мог представить, что люди, по которым ведут огонь на поражение, не станут убегать, а пойдут вперед. Это было в принципе невозможно предугадать. Но это случилось.
Можно фантазировать, когда именно случится «третий Майдан», прорицать, что он обязательно примет форму погромов, что Банковую за 15 минут займут бывшие добробатовцы или что новая революция неизбежно приведет к окончательной дезинтеграции страны. Можно ткнуть пальцем в небо. И угадать. Или нет.
Гадателям рекомендую изучить историю прихода к власти большевиков или нацистов. Их победы, мягко говоря, не выглядели неизбежными. Да и будущий триумф Кастро в 1956 году выглядел анекдотом. Как и, например, возможное президентство Януковича в 2004-м. Или его будущее бегство в 2010-м.
На возникновение протестов, революций, войн влияет огромное количество факторов — внешних и внутренних. Но успех либо неуспех зависят не только от мудрости, проницательности, искусства вождей, политиков, военачальников, технологов, дипломатов. Результат зависит в первую очередь от человеческого фактора. Выйдет человек на улицу или останется перед телевизором, бросится наутек или вгрызется в землю зубами, спрячется под кровать или возьмет в руки винтовку. И просчитать это удается не всем и не всегда.
Нужно прогнозировать сценарии, анализируя тенденции. Но наивно пытаться угадать события, опираясь на собственные ощущения.
Удобно считать, что все решают за нас — в Вашингтоне, Москве, Берлине или Брюсселе. Пытаются решать — да. Но мы далеко не всегда это позволяем.
Россиянам, да и некоторым нашим соотечественникам проще считать, что Майдан придумали американцы, а Виктория Нуланд (официальный представитель Госдепаратмента США в 2011—2013 гг. — Авт.) была его куратором. Кто же не помнит знаменитые «печеньки Нуланд»? Так вот, бутерброды и печенье она раздавала днем 11 декабря не только протестующим, но и бойцам Внутренних войск.
А вечером 10 декабря на встрече с так называемыми «лидерами трибуны Майдана» (было в те времена такое громоздкое, но по-своему очень точное словосочетание) госпожа Нуланд призывала к следующему: распускайте Майдан, идите на переговоры с Януковичем, упаси вас Бог провоцировать любые силовые акции, соглашайтесь на переходное правительство в любом формате. Мол, перспективы у протеста нет, единственная альтернатива — переговорный процесс. Я лично слышал этот монолог «ястреба» и «куратора», каковой, по версии Кремля, была Нуланд.
Несколько часов спустя, в ночь с 10 на 11 декабря, была предпринята первая серьезная попытка зачистить Майдан. Но Майдан выстоял. Потому что собравшимся там людям было все равно, к чему призывает Вашингтон устами Нуланд, и какие сомнения, возможно, грызли «лидеров трибуны».
Обычные люди разного возраста, социального положения, вероисповедания, с различными жизненным опытом и уровнем дохода, но объединенные одной целью и одинаковой верой в свои силы, способны изменить мир гораздо сильнее, чем это могут представить себе любые яйцеголовые персонажи. Сколько порой тратится денег, средств, сил, чтобы организовать очередную «революцию». И все впустую.
— В Украине?
— У нас всевозможные революции, контрреволюции, перевороты и майданы готовят чуть ли не каждые полгода. Мальчики в дорогих костюмах, с хорошим образованием чертят схемы, создают штабы, собирают средства, проводят дорогостоящие социологические опросы. Но включают -- и не работает.
А бывает, как на Михайловской площади осенью 2013-го, собирается немыслимое количество людей, которых никто не сгонял, никто стимулировал, никто не брал в расчет в раскладах. И начинается процесс, который трудно постичь и невозможно остановить.
— Как вы относитесь к репликам, которые раздаются все чаще, что «не за то стоял Майдан»?
— Я от этой фразы устал еще в 2005 году. Она была очень популярна в то время. Мне кажется, тогда разочарование общества было даже большим: кредит доверия — масштабнее, уровень ожиданий -- выше, вера в быстроту преобразований — сильнее.
В 2014-м более высокой оказалась цена. Но даже этого было недостаточно для тектонического сдвига. Люди меняются медленно.
— Ну мы-то изменились.
— Мы только начали меняться. И далеко не все. Это, во-первых. Во-вторых, вопрос «За что стоял Майдан?» — очень условный. Опросите участников событий и услышите пару десятков разных версий ответа.
Сила Майдана не в том, что он стоял за конкретного политика или конкретную избирательную систему, а в том, что ни один из граждан там не стоял за конкретную цену на конкретную колбасу. Разные люди по-разному могут понимать, что такое справедливость. Но когда они сообща готовы жертвовать собой в схватке с несправедливостью, бунт превращается в революцию.
Можно спорить, революция — это событие или процесс, растянутый на годы; революция завершилась поражением или она еще не начиналась. Время все расставит по местам. Лично я убежден: все, что было — не зря.
Сожаления на тему «Если бы Майдан сам пришел к власти и не пустил туда продажных политиков» — от лукавого. Майдан не может прийти к власти. Майдан — явление, а не политическая сила. Революция достоинства объединила совершенно разных людей — от юных футбольных фанатов до граждан в летах, вышедших защищать избитых внуков. Людей, исповедующих разнообразные политические взгляды и даже тех, кто до того считал себя неискоренимо аполитичным.
А вот конкретной политической силы, которую Майдан безоговорочно поддерживал бы, доверял бы ей, в которой присутствовало бы нужное количество людей необходимого качества, как раз и не было.
Чем эта власть принципиально отличается от предыдущей? В первую очередь, более продуманным пиаром. Раньше можно было вести себя грубо, по-хамски, бесстыдно и безнаказанно. А сегодня любое вранье, воровство нужно попытаться обставить, изящно «упаковать». Заигрывать, картинно оправдываться, списывать свои пороки на происки врагов. А не только, по примеру предшественников, сгонять в правительственный квартал тысячи бойцов.
Воровства, грязи, вранья по-прежнему много. И это плохо. Хорошо, что власть рефлексирует. Она как минимум опасается. Потому что 2014-й не забыт. А раз боится, значит, есть повод, пускай опосредовано, пускай потихоньку, на нее влиять. Пока не очень получается, но это все равно нужно делать.
— Риторический вопрос: почему Кремль так испугался нашего Майдана?
— На мой взгляд, потому что он не смог его понять. При всей кажущейся и навязываемой схожести наших стран и народов мы очень разные. Российские правители, вероятно, достаточно хорошо изучили собственный народ, его слабые места, реакции, рефлексии, страхи, стереотипы, апробировали способы влияния на него и способы манипуляции им. И они пытались перенести опыт собственного государства на нашу почву. Здесь это не сработало. Именно поэтому, я думаю, они вполне искренне верят в какие-то мировые заговоры.
Путину не понять мальчиков с деревянными щитами, упорно лезших под пули. Медиков, рисковавших собой. Волонтеров. Добровольцев, которые тысячами, не задумываясь, пошли защищать страну.
— Есть ли у нас риск утратить государственность?
— Нас отличает невероятная жизнеспособность. Тимоти Снайдер (американский историк, специалист по Восточной Европе, профессор Йельского университета. — Авт.) когда-то назвал Украину самым худшим местом в мире в ХХ веке. Местом, где десятилетиями умерщвлялись миллионы людей. Самых храбрых уносила война, самых мудрых истребляли в период репрессий, самых трудолюбивых обрекали на смерть от искусственного голода. Наиболее предприимчивые искали счастья в других землях.
Украинский язык запрещали и унижали. Попытки установить государственность давили в зародыше. Нам упорно отказывали в праве на самостоятельный выбор пути. И мы все равно выжили и состоялись, сохранив язык, идентичность и стремление к свободе. Мы еще не вполне самодостаточны, но отчасти тому причиной — отсутствие должного опыта государственности, родимые пятна провинциальности, веками навязываемой различными империями.
Преодоление этого недуга — вопрос времени. Сколь долгого, судить не берусь.