Накануне пятой годовщины катастрофы украинского лайнера Як-42 с испанскими миротворцами, произошедшей 26 мая 2003 года под турецким городом Трабзоном, некоторые подробности трагедии корреспонденту «ФАКТОВ» рассказывает мама погибшей 23-летней стюардессы
На борту самолета, летевшего по маршруту Кабул-Бишкек-Трабзон-Сарагоса, находились 13 членов экипажа и 62 испанских военнослужащих-миротворца, возвращающихся из Афганистана на родину. На рассвете, в пятом часу утра, 26 мая 2003 года воздушное судно должно было совершить промежуточную посадку в Трабзоне, чтобы дозаправиться, забрать членов третьего сменного экипажа, прибывшего в Турцию из Киева другим рейсом. Было еще темно, над морем и горами висела низкая облачность. Сменщики услышали знакомый гул турбин. Двигатели работали исправно. Внезапно поменялся ветер. Самолет прогудел над аэропортом и ушел. Вскоре оказалось, что, маневрируя в условиях плохой видимости, Як-42 зацепил крылом гору.
Не выжил никто. Жалко уцелевших на чужой войне и после этого погибших по пути домой молодых испанских солдат и офицеров. Больно и за наших земляков. Самому старшему из них — командиру экипажа летчику первого класса Николаю Сытнику — было 56 лет, самой младшей — стюрдессе Кате Мошкович — лишь 23…
— Отбор в новую авиакомпанию был очень жестким, — рассказывает мама Кати Мошкович Антонина Ивановна. — Требовалось шесть стюардесс. Катя получалась как бы лишней. Но ее заметил президент компании. Наверное, ему бросились в глаза Катины собранность и аккуратность. И он велел оставить и седьмую…
Когда нам и другим родственникам возвращали найденные на месте катастрофы вещи и документы, удостоверения ребят были обгоревшими. А Катины — даже тетрадки с полетными заданиями, конспекты, заграничный и украинский паспорта — оказались чистенькими, целехонькими, без единого пятнышка.
Она все хранила в целлофановых пакетиках, обертках. Не знаю, как так получилось… (Плачет. ) Понимаете, Катя не должна была лететь в тот рейс. По графику у нее были выходные. Но ее поставили как опытную проводницу.
Куда летят, Катя не знала. Сказала, что будет очень тяжелый рейс, им велели взять с собой немного продуктов. В четверг мы с ней ходили в супермаркет «Фуршет», купили еды, которую не надо варить, подогревать. Вечером дочка встретилась со своим другом. Вернулась (знаете, как взрослые дети) поздно: «Мам, не волнуйся, я соберусь… Утром за мной придет микроавтобус».
И в пятницу утром уехала. Звонить из-за границы дорого. Домой звонили только бортинженеры, летчики. Дескать, мы уже в Стамбуле, гуляем по городу, Катю и Юлю (вторую бортпроводницу) не оставляем, не волнуйтесь. Конечно, в чужом городе опасно — девочки молодые, красивые…
В субботу я не пошла на работу. Сделала в квартире влажную уборку. Катя страдала аллергией на цветочную пыльцу и тополиный пух. У нее начинался насморк, появлялась отечность. Потом на высоте трудно дышать.
Кроме того, в тот день я отнесла в проявку и печать пленку, привезенную дочерью из Иордании. Эти последние свои фотографии Катя уже не увидела.
В ночь на воскресенье мне приснилось море — красивое такое, с прозрачной водой, бирюзового цвета. И Катя — в красном сплошном купальнике — поднимается по подводной лестнице, пытается достичь поверхности воды и… не может.
Подумала утром: чистая вода — вроде бы неплохо. Словом, я вроде бы успокоилась. И уснула.
А вот в понедельник 26-го проснулась на рассвете. Смотрю на часы: без четверти пять. Тут уж меня охватило чувство тревоги. Но сразу же вспомнила вчерашний сон, чистую воду… Стало быть, ничего плохого.
Проснулась я окончательно в то утро, и тяжело как-то на душе стало. Был теплый, очень ветреный день. Я ездила на работу, общалась с людьми. Но чувствовала себя как-то нехорошо. И вдруг позвонила младшая дочь и закричала: «Мама, самолет, катастрофа!.. » Кстати, в Киев Катя впервые в жизни прилетела тоже на самолете, в семимесячном возрасте, когда мужа перевели сюда на службу из Челябинска. После отдаленных гарнизонов столица Украины показалась нам раем.
Нашей младшенькой в год катастрофы исполнилось 20 лет. Катюша незадолго до этого подарила Ане ювелирный наборчик — золотое колечко и сережки. Сама выбрала. Я предлагала оплатить дорогую покупку вместе. А она: «Нет, я работаю, могу сама заплатить… »
Катя была работящей девочкой, не отказывалась от рейсов, от которых отказывались другие — могли себе это позволить. Не скажу, что в стюардессы Катя пошла исключительно ради заработка. Мечтала увидеть мир. Училась хорошо, увлекалась бальными танцами. Правда, от танцев позже пришлось отказаться. Ездить на занятия с Харьковского массива в район Шулявки было очень далеко. Дочка окончила 248-ю школу с золотой медалью. В тот год она была единственной золотой медалисткой!
Поступать? Куда с нашими скромными доходами? Мужу-офицеру в 90-е годы зарплату платили нерегулярно. Приносил паек — черное мясо, крупы с насекомыми… Я — заведующая детсадиком — тоже не всегда свои копейки получала. Словом, поступила наша девочка в Национальный педагогический университет имени Драгоманова, на физико-математический факультет, специальность информатика. В школе Катя была общественницей, яркой личностью. Такие люди обычно становятся лидерами, душой компании или коллектива.
На последнем курсе ее знакомый, стюард авиакомпании, предложил и ей попробовать себя в этом деле. А что, в школу идти? Вы знаете, как живут бюджетники. Нам с мужем Катя не сразу сказала, что после занятий в вузе ездит в учебный центр в Жулянах. Господи, лучше бы она не прошла медкомиссию!
Окончив университет, работала поначалу на земле, в офисе. Компьютер прекрасно знала. Но, очевидно, начальство увидело, как легко она ладит с людьми. И ее начали выпускать в полеты.
Сколько было радости! За два года наша девочка побывала во многих странах. Всегда возила с собой фотоаппарат… Во время первых полетов мы с мужем, конечно, беспокоились, переживали. Потом вроде свыклись.
С Катей и ребятами погибла еще одна девочка — Юля Головина из Симферополя. За пару месяцев до того там распалась частная авиакомпания, и родители устроили ее сюда, в Киев. Первого апреля Юлю приняли на должность бортпроводника-инструктора. А 26 мая девочки не стало. Она была чуть старше Кати, 24 года.
Знаете, в служебном чемодане Катюша всегда возила с собой зонтик. На этот раз мы обнаружили его дома. И подаренное ее парнем золотое колечко. Его мы положили Кате с собой…
Когда это случилось, приехали сотрудники авиакомпании, привезли всю задолженность по зарплате начиная с января.
— Получили мы и страховку — по сто тысяч гривен, — продолжает Антонина Мошкович. — Не знаю, можно ли измерить деньгами человеческую жизнь. Но в некоторых семьях погибших жены не работают, остались дети, которые учатся и платят за учебу.
— Интересные у нас в стране законы, — говорит мама Кати Антонина Ивановна. — Семьи погибших на службе, у которых потребность в материальной помощи возникает значительно острее, чем, скажем, у семей умерших своей смертью старичков, тоже подпадают под действие обычного законодательства о наследстве. Наши горькие деньги (страховку) мы получили лишь через полгода. И только недавно, спустя пять лет, благодаря вмешательству нового заместителя министра транспорта Украины — председателя Госавиаадминистрации Александра Давыдова нам пообещали в начале июня завершить подготовку документов для выплат социальных пособий семьям погибших.
Поскольку Катя была совершеннолетней, от нас потребовали справки, что она не была замужем, не имела детей. Даже справку из студенческой поликлиники о том, что не наблюдалась у гинеколога! Только после этого суд вынес решение, что лишь мы с мужем являемся единственными наследниками дочери. Да я бы отдала все для того, чтобы моя девочка осталась жива!
Катя мечтала жить отдельно. А получила: «Мошкович Екатерина Сергеевна… Два с половиной метра на полтора… » Такое удостоверение нам выдали на захоронение на Лесном кладбище, где похоронены почти все члены экипажа.
Я не могу теперь смотреть фильмы об авиации, слушать песни о стюардессе. Говорят, время лечит. Неправда. Оно лишь временно притупляет боль. А когда этот день приближается… Лучше бы его не было…
Иногда вижу Катю в снах. Всякий раз они светлые, наша девочка улыбается. Значит, ТАМ ей хорошо? Это единственное утешение. Потому что просыпаешься — становится невыносимо…
Два года назад мы летели в Трабзон чартерным рейсом на открытие памятника. Погода была хорошая, и командир самолета сообщил, что хочет зайти на посадку по маршруту, которым летели наши ребята, над местом, где они погибли. Но, когда сели, сказал, что садились мы по другой схеме. Та схема после трагедии отменена.
Расследование до сих пор продолжается. По некоторым сведениям, Турция обвиняет наш экипаж. Но ведь ту отмененную схему захода на посадку не наши летчики придумали! Экипаж был в ней уверен, действовал спокойно. А куда делся турецкий диспетчер, который не отвечал на запросы пилотов две с половиной минуты? Почему не работал курсовой радар?
Тем не менее нас, родственников, приехавших на открытие памятника, турецкие власти принимали с восточным гостеприимством. И просили прощения за то, что так получилось.