Всемирно известный музыкант, директор и главный дирижер Мариинского театра отметил 55-летний юбилей
На 55-летие к Валерию Гергиеву пожаловали Юрий Башмет, Вадим Репин, оперные певцы Анна Нетребко, Владимир Галузин, другие звезды. В последние годы Валерий Гергиев достиг статуса одного из самых активных, ярких и популярных дирижеров мира. Он сделал Мариинский театр одним из самых престижных музыкальных брендов современности. По миру музыкант путешествует с пустыми руками: из «багажа» при нем только мобильный телефон. А именные итальянские фраки «Эрменджильдо Зенья» летают за ним транснациональными линиями под присмотром помощников.
— Валерий Абисалович, правда, что западные профессионалы высокого класса соглашаются с вашей подачи работать в России за меньшие деньги?
— Бывает. Но это из серии «не мешает ли бизнесмен артисту». В нашей стране мешает, потому что деловой подход приносит зависть и сплетни.
— Немаловажный фактор успеха Мариинского театра — ваши лидерские качества, так ведь?
— Если лидер не идет впереди дивизии или театра, дела не будет. Мы прежде всего практики. Вот в семь часов вечера в зрительном зале потушили свет — и надо что-то делать на сцене. Приказами не ограничишься: пиши их, не пиши, могут даже посмеяться. Творческий организм должен чувствовать, что есть вожак, тут нужны природные качества. Себя я не щадил никогда.
— А где вы набирались опыта руководителя?
— Мне было двадцать восемь лет, когда ко мне обратились с предложением возглавить оркестр в Армении. Наездами — я не мог уехать из Ленинграда. После театра оркестр казался маленьким коллективом, но он мне был необходим, хотя приходилось все время летать. Заработок мой был значительный, к тому же я вкусно ел в домах своих друзей, за что им по сей день очень благодарен. Но все равно гонорары уходили на перелет. Я давал по 30-40 концертов в год, это много. С Божьей помощью все выдержал и получил колоссальный опыт. Да, я платил за него здоровьем и еще доплачивал за авиабилеты, но в этом была высшая цель. Я чувствовал, что многие меня любили.
— Вы следите за критическими отзывами о постановках Мариинки?
— Великий дирижер Шолти однажды сказал мне: «Никогда ничего о себе не читай. Если будешь верить хорошему, то должен поверить и плохому». Я его послушался и не читаю, хотя, разумеется, не пренебрегаю мнением о наших спектаклях.
— Вас еще называют выдающимся менеджером…
— Для руководителя театра не обязательно становиться менеджером, но важно не быть полным дураком. Я не Сорос и не Билл Гейтс, у меня нет своего бизнеса. Но я возглавляю один из самых крупных и динамичных театров России и мира. У нас есть спектакли по три миллиона долларов, большие проекты. Что-то беру на себя я, что-то мои помощники. Мы постоянно выступаем в России, несколько раз слетали на Кавказ — на мою родину.
— Своих сыновей во Владикавказ возили?
— Да, они уже посетили Осетию. Сам я считался не самым незаметным мальчиком в этом городе, но меня никогда не выставляли напоказ. И слава Богу. Не думаю, что надо портить детство ребенку. Он должен расти, как его сверстники, а не как телезвезда. Я в этом убежден, иначе с человеком происходят вещи, которые потом трудно поправить.
— А кто вас привел в классическую музыку?
— Родители. Все, кто знает мою маму, не удивляются, что и я, и сестры постоянно продвигались в музыке. Не к какой-то определенной карьерной цели: сын непременно должен стать известным дирижером, а дочка — руководителем Академии молодых певцов. Нет. Но не было и ощущения, что это родительская блажь — сыночек на пианино играет. Мы уже тогда понимали, что это серьезно. Поэтому я рекомендую родителям поощрять даже неожиданный выбор своих детей — снимать кино или писать книгу. Никогда не надо смотреть на это свысока. Отец до самой своей смерти поддерживал наши занятия. Он был крайне занят и очень рано ушел из жизни — в сорок девять лет. Мне тогда исполнилось тринадцать. Но мама и дальше поддерживала усилия педагогов, понимая всю их важность.
— Говорят, у вас были способности к точным наукам. Вы блистали в математике?
— В средней школе мне приходилось непросто. В пятом классе у меня возник конфликт с учителем из-за моей безобразной привычки подсказывать. Я учился на пятерки, хотя никогда не понимал, что такое быть отличником. Просто хорошо складывал и умножал, мог запомнить географическую карту и очень точно восстановить все названия. Беда заключалась в том, что три моих друга были отчаянными двоечниками. И я кидал им записки с ответами не потому, что хотел выделиться, а помогал друзьям. Мы гоняли в футбол консервными банками, делились пополам пирожками в столовой. Протирали одни и те же папки, потому что ставили их вместо штанги. Мне покупали эти папки раз в три дня, и рассказы о том, что я неудачно упал, казались несерьезными. Отец только однажды попросил, чтобы я больше никогда не врал, поскольку это никому еще не помогало.
— Когда вы первый раз приехали в Петербург, какое впечатление произвел на вас этот город?
— Я приехал в апреле. Помню, шел снег, дул промозглый ветер — огромная разница с Владикавказом. А экзамены проходили в июне, когда начались белые ночи. Это было здорово. Кто может выдержать искушение белыми ночами? Только человек без воображения, неспособный замечать красоту вокруг себя. Хотя тогда я не думал, что свяжу жизнь с этим изумительным городом.
— Однажды вы с Владимиром Путиным, с которым знакомы уже давно, смотрели премьеру в Большом театре и ушли в антракте, что сразу вызвало разговоры.
— Тогда мы ходили на разговор о грантах, поэтому и посмотрели только часть «Руслана». Хотя должен сказать, я не остался под огромным впечатлением. Уровень — даже не третья лига. Вот в футболе есть испанская лига, английская, есть послабее — российская. Но многие наши играют в испанской лиге. Я время от времени летаю на игры. Так вот, в оперном деле — это не только не испанская лига, это даже не Люксембург. Причем неплохие голоса…
— Не боитесь такое заявлять?
— Я давно уже ничего не боюсь.
— Судя по комментарию, вы по-прежнему заядлый болельщик?
— Есть люди (я думаю, совершенно ненормальные), которые ничего не смыслят в футболе. Но я помешан на нем. Не понимаю, как можно не интересоваться такой игрой!
— На что вы обращаете внимание в одежде?
— Я ношу то, что мне нравится и удобно. Одежда должна быть комфортной, ласкать тело. Не человек служит одежде, а она ему. Тем более что мне иногда надо размахивать руками… Модные марки и имена для меня особой роли не играют, хотя я уважаю всех, кто добился успеха. В том числе и в моде. Как-то у нас был в театре Валентино со свитой из двух десятков человек и после концерта зашел в мой кабинет. Мы пожали друг другу руки и немного поговорили.
— Вашей «зверской энергичности», как вы сами ее определили, хватает не только, чтобы держать артистов на сцене, но и публику в зале. Как вам это удается?
— Много я получил в детстве. Родители и мамины братья увозили меня и сестер в горные ущелья, где нас окружала суровая, чистая природа. Мы ныряли в очень бурную реку Терек. Прошло несколько недель, прежде чем я решился прыгнуть, потому что уносит сильное течение. У нас вся улица прыгала, можете себе представить? Тонули десятками, и мы всех знали — город-то небольшой. Прыжок требовал настоящего мужества. Это ощущение восторга и счастья от высокого прозрачного неба, ледяной воды и кипящих брызг сохранилось до сих пор. Я был ближе к солнцу и горным пропастям, чем остальные. Наверное, эта энергия питает меня и сейчас. Всегда хочется делать больше и лучше. Я в таком графике живу уже много лет. Не считаю, что он самый лучший, но другого пока не смог наладить. Хотя в последнее время для меня важно побыть с семьей, чуть больше заботиться о здоровье.
— В кавказских семьях всегда ценились родственные отношения, для вас они важны?
— Конечно. С детства главным устоем восприятия мира было почтение к старшим, вера в их мудрость. И своих сыновей я воспитываю так же. Предпочитаю не говорить много о семье — боюсь сглазить. Мне, кстати, очень везло на наставников. Я учился у потрясающих педагогов, которым буду благодарен всю жизнь: Заремы Лалаевой и Анатолия Брискина, создателя уникальной дирижерской школы Ильи Мусина. Я воспитывался на концертах Евгения Мравинского, Кирилла Кондрашина и Евгения Светланова. Это незабываемо! Мне посчастливилось лично знать Герберта Караяна, дружить с Леонардом Бернстайном и Георгом Шолти.
— А когда музыка вас полностью захватила?
— Лет в четырнадцать я стал ловить себя на том, что недоигранное меня тревожит и отвлекает от других занятий. И когда на футбольном поле я начал думать о музыке, понял, что она для меня — самое главное. Теперь нечасто сажусь за рояль. Одно из исключений сделал на маленькой частной вечеринке в Лондоне — юбилее принца Чарльза.
— В вашем сумасшедшем графике есть место отдыху?
— Иногда. Отдыхаю где придется. Очень люблю Италию, обожаю ночью после концерта побродить по Риму. Мне нравится выступать в Италии, потому что утром там можно подольше поспать: итальянцы не практикуют ранние репетиции. Люблю вкусно поесть, поздние застолья после выступления. Хотя вряд ли меня можно назвать гурманом. Я ведь вырос в общежитии Ленинградской консерватории.
— Там вы научились пить водку?
— В том числе и ее. С мороза предпочитаю холодную водочку, а летом — хорошее красное вино. В Японии — саке. Пьяным на спектаклях никогда не появлялся. Но однажды нас с Юрой Башметом после концерта арестовала милиция. То, что наши лица не понравились гаишнику, мы поняли сразу. А у Юры не оказалось с собой ни водительских прав, ни доверенности. Мы были страшно голодные, без пальто — спешили на прием и не предполагали, что нам предстоит такая прогулка по морозу. Вначале было весело, а милиционер подумал, что мы над ним издеваемся. Хотя Башмет разговаривал с ним изумительно элегантно, и в момент задержания мы были абсолютно трезвые. Но когда к пяти утра поняли, что замерзаем, Юра вспомнил о бутылке в багажнике. Выручили нас только под самое утро.