День Победы майор медицинской службы Рахмиль Суркис встретил в Берлине, дойдя до фашистского логова от самого Сталинграда
С утра 22 июня 1941 года третьекурсник Одесского мединститута Рахмиль Суркис готовился к экзамену по терапии. Вместе с другом сидели у него дома на улице Пастера и зубрили до упора. И вдруг как гром среди ясного неба экстренное сообщение: война! Друзья тут же отложили учебники и побежали в институт. Там уже вовсю гудела студенческая толпа. Все записывались в истребительный батальон, штаб которого находился во Дворце моряков на бульваре Фельдмана (сегодня Приморский бульвар). А через несколько дней всем студентам-медикам пришли повестки.
Таких же решительных студентов набралось человек 50. Военком направил нашу группу в Куйбышевскую военно-медицинскую академию. Здесь за полгода мы прошли программу 4-го и 5-го курсов института. Я получил диплом врача-лечебника. В мирное время хотел специализироваться на хирурга. Но в войну был просто врачом.
— Ваш фронтовой путь начался со Сталинграда.
— Да, в мае 1942-го я уже был на фронте. Хотя сразу после академии оказался в Ташкенте — кому-то приглянулся, и меня хотели оставить в штабе. Но я сразу заявил: «Не для этого я заканчивал военную академию, чтобы сидеть в Средней Азии!» Меня еще и уговаривали: «Зачем вам война? Ведь вас могут убить… » А я им: «Извините, отправьте меня на фронт!» Тогда вся страна была настроена патриотически. Настолько, что я даже не мыслил, как можно оставаться в тылу, когда идет война!
У нас были несколько студентов, которые еще до войны на собраниях выступали с лозунгами: «Заменим ручки на винтовки!» Тогда только-только закончилась гражданская война в Испании, и все с интересом читали в прессе военные очерки Михаила Кольцова из Мадрида. Все-таки наша страна тоже жила предчувствием войны… Так вот, эти студенты-активисты уже в 18 лет вступали в партию. Потом оказались… в Ташкенте! И всю войну там просидели. А мы, которые не призывали заменить перо на оружие, делали то, что и должны делать мужики в тяжелую годину, — работали на фронте!
Меня отправили под Сталинград, где я служил в звании врача третьего ранга в 16-й Воздушной армии, которой командовал главный маршал авиации Руденко.
— Ого, какой у вас иконостас: два ордена Красной Звезды, орден Отечественной войны и орден Богдана Хмельницкого, медаль «За боевые заслуги» и более двадцати других наград. Расскажите, за что вы их получили.
— За участие в войне.
— Да ведь не каждый боевой офицер имеет такие награды, а тем более врач.
— Вы знаете, я никогда не выступал с военными воспоминаниями на слетах пионеров и комсомольцев, потому что не делал ничего героического. Не закрывал своим телом амбразуру, не шел на таран, не брал «языка», не подавлял огнем дот противника, а просто выполнял свой долг. Безукоризненно служил Родине. Я и под Сталинградом, и на Курской дуге служил, прошел через всю Белоруссию, дошел до Берлина, но разве это героизм? Прилетает летчик, весь израненный. Ты его перевязываешь, останавливаешь кровотечение — словом, делаешь обычную работу. Летчик тут же, в кабине, перекусил бутербродом с красной икрой (летуны и тогда и сейчас питаются по пятой норме, усиленной самыми лучшими продуктами) и сразу же летит снова. Так что героизм проявляли именно те, кого мы обслуживали.
Если вас интересует формулировка, за что я был награжден, надо читать указы. Я лично не придавал этому значения. Видимо, командир считал, что я не боялся выехать на передовую, где находились радиостанции наведения самолетов на цель, и проследить за здоровьем людей, которые там работали…
Командир неоднократно мне говорил: пиши на себя аттестацию. Я имел право каждые три месяца получать новое звание — у нас же была действующая армия. «А зачем? — удивлялся я. — Кончится война, перейду на гражданку, стану хирургом». (Рахмиль Суркис ушел на заслуженный отдых в возрасте 83 лет, в 2002 году, с должности заведующего неврологическим отделением столичной поликлиники Ь 5 на улице Щербакова. — Авт. ) Ведь у военных не все решается так, как ты хочешь: приказ — и тебя назначат куда придется. Кто же знал, что после войны я еще 18 лет отслужу в армии?
— Под бомбежками ведь приходилось оказывать медицинскую помощь…
— А куда деваться? Это же война! Бомбили так, что могли убить в любое время. Жутко было. Но, если будешь бояться, и без пули умрешь.
— Не просили: «Господи, сохрани»?
— Господом Богом у нас был Иосиф Виссарионович Сталин. И партия. Хотя я тогда уже знал, что Сталин изу-вер. Еще до разоблачения культа личности был уверен, что репрессиями командует именно он. И выступления Хрущева на ХХ съезде КПСС мне для этого не требовалось. Что, Никита Сергеевич оказался умнее нас, что ли? Хрущев был такой же, как и Сталин, Каганович, Ворошилов… Подписывал все документы… Когда нам сообщали, что Блюхер, Тухачевский и многие другие прославленные военачальники — враги народа, я этому не верил.
— Ваши родители остались в оккупированной Одессе?
— С начала войны у всех одесситов мысль была только одна: оставаться или уезжать? — продолжает Рахмиль Давидович. — Вроде наступает воспитанная и культурная нация… Европейцы, а как же! О зверствах фашистов тогда еще не знали.
Я в свои 20 лет был уже самостоятельным человеком. Даже решал за родителей, что им делать. Достал для них билеты на пароход «Ленин». Но они категорически отказались ехать без меня. Мой старший брат Лев служил в Каунасе, средний брат Вениамин работал в Житомире, а в Одессе остались младший брат Леня, сестричка Галочка и я. Так я их и не уговорил эвакуироваться на пароходе имени Ленина. И представляете, его потом немцы потопили! Так что, когда я отправлялся в Ростовский мединститут, родители оставались в Одессе.
И почти сразу я оказался в Куйбышевской военно-медицинской академии. Как-то сплю в казарме, переоборудованной из бывшей тюрьмы на улице Арцыбашевской, 169, вдруг меня будят. Выхожу: младший брат Леня стоит. Первый же вопрос: «Где родители, где сестричка?» — «В 40 километрах от Куйбышева». Оказывается, им удалось выехать из Одессы другим пароходом.
Утром я был у комиссара академии генерал-майора медицинской службы Капсураша. Просил разрешения повидаться с родителями. Он распорядился: «Во-первых, идите в столовую, вам упакуют два мешка с продуктами, и поезжайте к родителям. Во-вторых, привезите их, и мы выделим вашим родным комнату. Пока вы будете заниматься, они в беде не останутся». Вот это действительно настоящий человек!
Но родители в один голос отказались от этого предложения: «Мы тут не останемся — голые, босые, вшивые. Нам стыдно появляться в таком виде». Я достал им билеты на Ташкент, и они уехали.
— Не хотите говорить о героизме, тогда хоть расскажите о фронтовых буднях.
— Под Сталинградом моя медицинская бригада жила в сельской хате. Хозяйка баба Ульяна спала на русской печи, а мы, все 15 человек, санитарки, фельдшеры и я, ночевали в небольшой комнате. И вот в наш полк прилетел военный корреспондент. Комиссар попросил: «Возьми его к себе на ночлег — земляк же твой, тоже из Одессы». Мы его и взяли в свою хату. А одессит есть одессит! Всю ночь сыпал анекдотами! Причем со всеми непечатными выражениями. Все слушали, и мои фельдшерицы в том числе. Только бабка Ульяна храпела вовсю! А наутро зарезала и притащила на стол последнего петуха и бутыль самогонки, заткнутый тряпицей.
«Бабка, да ведь это последний петух! Что же куры без него будут делать?» — «Я вчера будто в цирке побывала. Такого еще не слышала!» — улыбается.
Так что война войной, а смеяться и любить люди не разучились. У меня же фельдшеры — женщины. Наверное, за ними ухаживали офицеры! Чужие…
— А вы за кем ухаживали?
— Ни за кем…
— А со своей женой Риммой Яковлевной как познакомились?
— Уже после войны. Приехал из Германии в отпуск в Одессу, а к моей сестре в гости пришли две подруги. Так и познакомился с Риммой. Ну и начали переписку…
— День Победы где встретили?
— В Шейнефельде. Наша часть стояла на этом аэродроме. Ночью 28 апреля узнали, что Берлин полностью наш. А когда объявили о капитуляции Германии, все сразу же высыпали на летное поле, стали палить из пистолетов-автоматов. Целую ночь никто не спал, все плясали! Вы себе даже представить не можете, что творилось! Ведь люди от страха готовы лезть на потолок, и от радости — то же самое. Сначала было непонятно, как можно пережить войну, а в мае 1945-го было непонятно, как же отметить такую долгожданную победу.
— Мой старший брат Лев Давидович служил в разведотделе штаба Белорусского фронта, которым командовал маршал Жуков, — продолжает Рахмиль Давидович. — Мы с братом созвонились, и я приехал к нему в Потсдам в гости. По строго заведенному порядку в шесть утра все офицеры штаба фронта должны были стоять на плацу и делать зарядку. Поэтому брат рано утром проснулся и предложил: «Пошли, посмотришь, как маршал с нами делает упражнения!» И действительно, Георгий Константинович с голым торсом вместе с остальными генералами энергично выполнял наклоны и приседания…
— А вы верите в то, что маршал Жуков вагонами вывозил добро из Германии?
— Извините меня, Жуков не нуждался, чтобы вывозить там вагоны. Может, мебель и купил. Ну и что? Вот на полу лежит персидский ковер, он тоже куплен в Германии. Ему 63 года, а как новый.
Если я мог купить для своей сестры и своей невесты по набору из 40 шкур на котиковую шубку, то Георгий Константинович мог позволить себе гораздо больше.
— Со своей невестой вы долго переписывались?
— Больше двух лет. Расписались в 1948-м, через год родился Григорий. В 1958 году — Игорь. Я очень горжусь сыновьями.
— Так у вас грядет 60-летие свадьбы! Будете отмечать?
— Понимаете, я в смущении. Английская королева Елизавета II тоже со своим мужем 60 лет живет. И тоже готовилась отмечать это семейное торжество, а потом решила, что не может позволить себе так роскошествовать, когда миллионы людей голодают.
И вот я думаю, а будет ли правильно, если мы будем отмечать свой юбилей. Как вы считаете?
— Я бы отметила. Уж больно повод хорош!
— А как же Елизавета II?
— Видимо, в чопорной Англии не умеют так радоваться жизни, как у нас.