В старину киевские подростки нередко убегали из дому в экзотические страны
В июле 1888 года киевская полиция охотилась за двумя мальчишками 11 и 14 лет, решившими бежать в Америку, «о которой мечтали во сне и наяву». О приметах беглецов писали газеты, за ними шли по пятам сыщики. Но схвачены подростки были лишь спустя три месяца далеко от Киева, в грузинском городе Батуми… В XIX веке, кроме красивых картинок в иллюстрированных журналах, заморские страны напоминали о себе обилием роскошных экзотических растений в киевских домах и парках, мебелью из эбена, красного дерева и пахучего сандала. Горожане уже не представляли себе жизни без чая, кофе, рома, сигар, риса, специй и пряностей. Открывались бакалейные магазины, где торговали заморскими продуктами, цветами и фруктами. Казалось, врата рая наконец-то распахнулись для искателей приключений.
Несколько поколений киевлян выросли с мыслью, что где-то далеко, но все же в пределах досягаемости, существует настоящий мир чудес, куда их почему-то не пускают. Но попасть туда можно, избавившись от надокучливой опеки взрослых. Подобным фантазиям были подвержены в старину даже совсем маленькие дети, имевшие лишь смутное представление о «райских странах». Они время от времени умудрялись бежать из дома в поисках настоящего счастья.
«Два маленьких мальчика Стефан и Леонтий Калавуровы, — сообщала газета «Киевлянин», — родители которых живут в доме по Мало-Владимирской улице (сейчас улица Олеся Гончара. — Авт. ), гуляя во дворе, выбежали на улицу и здесь порешили идти ловить «райских птичек». Вскоре они встретили незнакомого им мальчугана, несколько старше их, разговорились с ним и не замедлили сообщить о своем предприятии. Незнакомец одобрил их намерение и предложил свои услуги, обещая указать место, где можно поймать «райских птичек». Он повел их на Сенную площадь, а затем завел в пустой двор лесного склада. «Вы здесь посидите, — сказал плут детям, — а я пойду принесу вам райских птичек. Только их можно поймать лишь с помощью сапог. Дайте мне ваши сапоги, и я принесу каждому из вас по две птички».
Дети сняли сапоги и охотно дали их мальчишке, а тот не замедлил исчезнуть. Малыши сидели смирно, пока не озябли их ноги. Они долго крепились в ожидании «райских птичек», но наконец не выдержали и громко расплакались. Детей услышал городовой, который и отвел их домой».
С детьми постарше хлопот было еще больше. Они умудрялись проникать в поезда, шедшие на юг. Тщательно скрываясь от глаз полиции, иногда действительно попадали в пределы экзотических стран.
Один из таких дерзких побегов произошел в 1879 году. «Три воспитанника киевских гимназий, — писала пресса, — под влиянием поэтических описаний Майн Рида и Купера решили отправиться в Америку, и с этой целью одним из беглецов тайком было взято на путешествие 200 рублей. Юные эмигранты третьего и второго класса до сих пор не пойманы». О результатах поисков газеты так и не сообщили. Вполне возможно, оборотистые мальчишки сумели распорядиться украденной у родителей суммой, нашли верных проводников и ушли от погони. Быть может, где-то далеко среди пальм и сказочных орхидей они создали процветающую латифундию, жили в мраморных дворцах и объезжали свои владения на спинах слонов? Почему бы немного не помечтать вместе с ними…
Известный киевский психиатр Иван Сикорский (отец знаменитого авиаконструктора) относился к беглым гимназистам довольно скептично. В его глазах они были «малоуспешны в умственной работе» (проще говоря — туповаты), тяготились учением и потому были готовы бежать от своей незавидной доли хоть на край света. Но даже этот суровый ученый признавал, что побег нередко раскрывал скрытые силы души, превращал школьных оболтусов в романтических личностей вроде героя лермонтовской поэмы «Мцыри». «Во время своих скитаний, — пишет Сикорский об одном из киевских беглецов, — он был смел и решителен. Казалось, глядел вдаль и видел будущее. Среди скитаний он испытывал слепое одушевление, силу, смелость, безумную решимость, жил фантазией, которая рисовала ему опасности, неожиданности и отдаленные неясные перспективы».
Впрочем, далеко не все беглецы мечтали об «отдаленных перспективах», о «райских птичках» и теплых волнах океана. Многие киевские мальчишки удовлетворялись странствиями по живописным окраинам самого Киева и были счастливы, вдыхая горький дым костра и запах поджариваемых на нем кусочков старого сала.
«Как только приходила весна, — вспоминал знаменитый артист эстрады Александр Вертинский, — мы устраивали чудесные «пасовки» (от картежного слова «пас». — Авт. ) то на Батыевы горы, то в Голосеевскую пустынь, то в Дарницу. Обычно утром встречались в заранее условленном месте и, оставив ранцы и связки с книгами в какой-нибудь лавочке, шли гулять. Весна еще только высовывала нос на улицу, а мы уже в распахнутых пальто шли ей навстречу. Разводили костер, жарили на палочках старое сало, курили до тошноты, бегали взапуски, собирая хворост, и пили, пили воздух. Украинский воздух! Воистину это были самые счастливые дни моей жизни».
Зимой большая часть злостных прогульщиков уроков оседала в Лавре, смешиваясь с толпами богомольцев и греясь в бесплатных монастырских столовых. В Лавре всегда можно было получить миску борща и кусок хлеба. А те, у кого водились денежки, покупали знаменитые лаврские лакомства. «В монастырской трапезной бесплатно выдавали постный борщ из капусты и черный хлеб, — писал Вертинский. — Этот вид человеколюбия и милосердия богатая Лавра могла себе позволить. А за три копейки можно было купить пирог. Большой пирог! Настоящий «брандер», как мы его называли! Что за дивный вкус был у пирогов! Одни были с горохом, с кислой капустой, другие — с грибами, с кашей, душистые, теплые, на родном подсолнечном масле. Одного такого пирога было достаточно, чтобы утолить любой голод».
Лавра была надежным пристанищем для беглых гимназистов. Снисхождение монахов к бродяжничеству школьной молодежи возмущало горожан. В октябре 1883 года пресса с тревогой сообщала о судьбе 11-летнего мальчика, который почти две недели не появлялся ни дома, ни в школе, питаясь в Лавре и шатаясь по городу. «Это уже второй случай, — писала одна из газет, — исчезновения детей в течение прошлой недели. В обоих случаях дети ушли из дома вследствие угроз быть наказанными, если будут плохо учиться в школе. Говорят, школьники очень часто появляются в Лавре, где их не задерживают для возвращения родителям, а напротив, кормят и даже помогают деньгами, развивая этим путем тунеядство».
Дети рассказывали полицейским жуткие истории, и те невольно верили им. Так, в апреле 1885 года в одной из газет была напечатана заметка «Загадочный случай», где вполне серьезно пересказывалась жуткая «исповедь» 8-летней бродяжки Веры Рыжковой: «… Родители ее умерли, а ее, равно как и брата, и сестру (младших), взяла к себе тетя. На днях она со всеми детьми отправилась гулять по берегу Днепра. Брата и сестру тетя на ее глазах потопила, а ее привела в Лавру, где и оставила. При этом девочка рассказала подробности, как маленький брат ее кричал, барахтался в воде. Полицией приняты самые энергичные меры к розыску тети… » Однако через пару дней выяснилось, что беглянка «живет у матери, а не у тети, и что у нее есть сестра и брат, но более взрослые, которые живы и с которыми никакого происшествия не было. Девочка была возвращена матери… »
В конце ХIХ века горожане уже привыкли к бродяжничеству подростков. Газетчики перестали бить тревогу по поводу очередного сезонного исчезновения того или иного гимназиста. Злостных прогульщиков ругали, наказывали, но из гимназий не исключали. Родители и педагоги уже знали, что между беглым гимназистом и бродягой большая разница. Лишь немногие ученики действительно переставали учиться и постепенно опускались на дно. Другие, бывало, погуляют немного, «перебесятся» и возвращаются за парты.
Упомянутый уже психиатр Сикорский создал даже теорию о бродяжничестве как проявлении свойственного молодежи невроза, побороть который способна лишь чуткость близких. В своих «Основах теоретической и практической психиатрии» он рассказывает странную историю «молодого беглеца, лет 17-ти, сына образованных родителей», который жил со старшим братом, «горячо любившим и воспитывающим его». И тем не менее юноша был подвержен какому-то странному психозу. «Время от времени, — пишет ученый, — молодой человек впадал в томительное состояние духа, «задыхался в комнатной атмосфере», как выражался он. Такое состояние наступало внезапно и заставляло больного искать воздуха и простора. Выйдя однажды из дома даже без шапки, он отошел далеко и тут только стал думать, куда бы направиться. Ему пришло в голову идти из Киева в Екатеринодар, где жила его мать. Ночь застала его на лесной дороге. Ночевал на дереве, боясь нападения диких зверей. Далее его гнало вперед «чувство величия и страха» «как бы от какой-то преследующей его опасности». «Так прошло несколько дней и с наступившим утомлением и успокоением больной заявил о себе властям, которые имели о нем телеграммы от брата. Хотя молодой беглец давал себе и брату слово избегать дальнейших приключений, но время от времени повторял их».
Последняя волна гимназических побегов произошла в 1914 году и была связана с подъемом патриотических настроений в начале Первой мировой войны. «Само слово «война», — вспоминал знаменитый танцовщик и балетмейстер, урожденный киевлянин Серж Лифарь, — кружила и пьянила юные головы. Закружилась и моя девятилетняя голова, и я стал бредить войной и составлять планы бегства на таинственный и соблазнительный «фронт»… Вместе со мной задумали бежать старший брат Василий и еще один наш товарищ,
12-летний гимназист. Мы стали усиленно готовиться к побегу: тайком заготавливали консервы и сухари, запасались финскими ножами, фляжками; нам удалось достать даже несколько австрийских штыков — свежие с фронта! — и мы считали наш «арсенал» и нашу «амуницию» не только достаточными, но и богатыми и солидными.
В назначенный день — как лихорадочно ожидался он! — мы пробрались на вокзал, забрались под товарный вагон отправляющегося на фронт эшелона и стали ждать, когда поезд тронется и повезет нас на «передовые позиции»… Проходит час, другой, третий… И вдруг около вагона раздаются медленные знакомые шаги и затем знакомый голос: «Здесь они… »
Постыднейшим для нас образом отец извлекает из-под вагона сперва брата, потом меня, и ведет нас, низко опустивших наши недавно гордые и горячие победные головы, домой… Оказывается, заговор был раскрыт старшей сестрой Евгенией… Еще безграничнее стало наше горе, когда через несколько месяцев наш товарищ, которого никто не задерживал, никто не вытаскивал из-под вагона, вернулся в Киев с солдатским «Георгием» на груди… »
В наше время дети также оставляют свои семьи. Но не из романтических побуждений. Их гонят на улицу убогий быт родителей, бедность, пьянство, жестокость. Нынешние бродяжки «райских птичек» уже не ищут. О них они вряд ли слыхали…