25 июля 1980 года, когда в Москве в самом разгаре были Олимпийские игры, умер Владимир Высоцкий
Владимир Дашкевич — автор музыки почти к восьмидесяти кинофильмам, а также симфоний, ораторий, опер, вокальных циклов и мюзиклов. Судьба сталкивала композитора со многими выдающимися людьми, в числе которых и Владимир Высоцкий. Дашкевич не считает себя другом поэта, коих уж очень много появилось в последнее время, но ему есть что рассказать о знаменитом актере.
— Владимир Сергеевич, вас с Высоцким связывали теплые отношения?
— Владимира Семеновича со многими связывали какие-то отношения, и не всегда добрые. В театре его вечно ругали за нарушение дисциплины. Он ведь мог сорваться, уехать куда-нибудь на концерты — в Сибирь, на Дальний Восток. Нужно было заменять его другими актерами, а то и вовсе спектакли отменять. Конечно, никому это не нравилось, Любимов с Давидом Боровским, главным художником Театра на Таганке, все время жаловались: «Что с ним делать?! И работать так невозможно, и отказаться от него нельзя — актер-то он гениальный, как говорится, от Бога». Время от времени Высоцкого пытались наказывать. Однажды Любимов вместо него назначил на роль Гамлета Валерия Золотухина. Потом, правда, одумался. А наше с ним знакомство началось с конфликта.
— Даже так?
— На спектакле «Господин Макинпот», где Высоцкий был назначен на одну из главных ролей, он подошел ко мне и довольно резко сказал: «Володя, в этом театре все песни сочиняю только я». На что я ему не менее твердо и решительно ответил: «А в моих спектаклях песни сочиняю тоже только я». Он, разозлившись, ушел из спектакля. Вместо него эту роль играл Боря Хмельницкий.
— А когда же вы помирились?
— Довольно быстро. Володя ни на кого долго зла не держал. Пару месяцев спустя я на худсовете показывал музыку к спектаклю. В том числе и песню, которую написал специально для Володи — в его манере, хоть он и отказался от роли. Она называется «Люди только мешают». Ее потом спела, да и до сих пор исполняет, Елена Камбурова. Так вот, после худсовета Володя первый подошел и очень тепло и искренне поздравил. Ну, а окончательно он ко мне душевно расположился после фильма «Бумбараш», к которому я написал музыку. Кстати, картина произвела шоковое впечатление на весь театр, после него и карьера Золотухина резко пошла в гору. Все вдруг осознали, что в театре есть лидер, быстро набирающий силу. Высоцкого в то время еще мало кто знал, в тот период Золотухин его обгонял. Недаром Валера до сих пор называет себя Бумбарашем.
— Так у них была дружба или соперничество?
— Дружба-соперничество, я бы так сказал. И во многом она зависела от того, кто сейчас первый. Володя был человеком амбициозным. Но одновременно очень тихим и одиноким. Он совершенно не соответствовал образу главаря или революционного трибуна, как его иногда описывают. Он избегал толпы, никогда не был так называемой душой компании. В театре его любимым местом был закуток, где сидели пожарные. Там всегда работал телевизор, и Володя частенько устраивался вдалеке от всех, смотрел футбол. Но со мной он был откровенен, хотя по-настоящему разговорить его мне удалось только два раза.
— О чем вы говорили?
— Он так потрясающе играл Свидригайлова в «Преступлении и наказании», что однажды я не выдержал, подошел к нему после спектакля и сказал: «Володя, ты так играешь, что, кажется, сейчас просто умрешь на сцене!» Он как-то очень внимательно на меня посмотрел и ответил: «На Свидригайлове я не умру, а вот на «Гамлете» действительно бывают моменты, когда я боюсь не доиграть до финала».
— Я в этом абсолютно уверен! Ощущение скорого конца у него появилось задолго до смерти. Он лучше всех своих друзей (они сейчас так много об этом говорят), знал, что в подобном темпе, в таком бешеном накате, в котором он жил, физически долго выдержать нельзя. Тем не менее будь рядом с ним женщина, занятая не собой, как Марина, а им, все могло бы сложиться по-другому. А Марина — человек довольно эгоистичный, впрочем, как и все французы. Вы не подумайте, я не осуждаю, они же не виноваты, что у них ментальность такая. Хотя она позиционирует себя как русскую актрису, но на самом деле это не так. Уж поверьте мне, я хорошо знаю русских артистов, начиная с самых великих. Они все отдадут за возможность превзойти себя, прыгнуть выше собственной головы. Володя всю жизнь поступал именно так. А Марина в этом смысле актриса очень даже европейская, она ни за что не станет тратиться там, где результата можно достичь более экономными средствами.
— Но ведь он ее любил, столько песен и стихов ей посвятил!
— Пушкин тоже посвятил стихотворение «Я помню чудное мгновенье» Анне Павловне Керн. А на следующий день написал письмо одному из своих друзей, где, как сказали бы сейчас, в непарламентских выражениях охарактеризовал то, что между ними произошло. Не стоит в поэзии верить конкретике. Он писал не о ней, а о чем-то, что ему мерещилось.
— Зачем же тогда на ней женился?
— Думаю, его привлек некий романтический флер: как же, жена — француженка! Ему льстило, что Марина живет в Париже. Его во Франции знают в качестве русского кумира, а в России — как мужа Марины Влади. Если хотите услышать мое мнение, то он на самом деле любил только одну женщину — свою вторую жену Людмилу Абрамову, родившую ему детей. И если бы она все время была рядом с ним, возможно, его жизнь сложилась бы не так трагично. Вообще, все разговоры о женщинах, которые его любили-обожали, на мой взгляд, полная ерунда. Они обожали не его, а некий выдуманный образ, который, как это часто бывает, потом сами не могли отделить от реального человека.
— До сих существует негласный спор: одни называют Высоцкого замечательным бардом, но не более того, другие говорят, что он был настоящим поэтом. А вы как считаете?
— Он был и тем, и другим. Настоящим, большим поэтом с потрясающим чувством слова и певцом с фантастическим диапазоном голоса. Об этом почему-то мало кто говорит, а ведь у него было две с половиной октавы, это очень хорошо видно по песне «Гамаюн». Никто из бардов такими свойствами не обладал, у них голоса коротенькие. Да что барды! Мало кто из нынешних звезд может похвастаться подобным диапазоном, за исключением разве что Кобзона. Остальные просто не умеют петь, их исполнение — фикция, за них все делают звукорежиссеры.
А Володя был исключительно одарен, у него к тому же на таком огромном диапазоне нет ни одного «шва» — перехода от регистра к регистру. Я, композитор, не понимаю, как можно так петь! Даже у больших мастеров эти «швы» слышны, а у него голос был цельный, как сплав. Пожалуй, кроме Вертинского, нельзя больше назвать человека, который так же мастерски владел бы искусством вокала. Я уже не говорю о том, как гипнотически влиял Высоцкий на зрителей. Юлик Ким, который очень любил Володю, терпеть не мог выступать с ним в одном концерте. Он говорил, что после Высоцкого бесполезно выходить на сцену, зал просто не включался.
— Когда вы видели Владимира Семеновича в последний раз?
— Незадолго до его смерти, возле дома Володи на Малой Грузинской. Я был в гостях. И когда вышел на улицу, увидел Володю, стоявшего в темноте. Мы с ним говорили, но создавалось впечатление, будто он уже где-то не здесь, и привыкает к тому, что его земная жизнь заканчивается. И его это не пугало. Знаете, что интересно? С одной стороны, жаль, что он умер так рано. Ведь только незадолго до смерти у него пошла поэзия высокого класса, по стилю, форме, богатейшему лексикону, отличающаяся от его первых приблатненных песен, как небо от земли. Мы с Булатом Окуджавой много об этом говорили. Булат в разное время относился к Володе по-разному, но за несколько месяцев до его смерти мы с ним сошлись во мнении, что Высоцкий начал преображаться в крупную поэтическую личность. А с другой стороны, мне кажется, он прошел свой путь до конца.
Он ведь первым почувствовал, что наша страна разрушается. Никто этого тогда не предвидел, не ощущал, не понимал, о чем он поет. Да многие и сейчас не понимают! А ведь его «чуть помедленнее, кони!» — обращение ко всем нам: давайте попробуем что-нибудь сделать, чтобы удержать нашу страну хотя бы на краю. Не удержали! А он, возможно, когда об этом спел, решил, что свое дело сделал. У него на лице было написано облегчение. И хоть говорили, что Высоцкий не дописал и не допел, у него самого, я уверен, было ощущение, что начатое дело доведено до конца.
А потом были эти похороны во время Олимпиады, когда мы с Юликом Кимом пробирались к театру через многочисленные милицейские кордоны. Тяжелейшая картина! Пожалуй, в моей жизни было всего три таких эпизода. Второй — такая же неожиданная смерть Андрюши Миронова. И третий — совсем недавно, когда мы сделали картину «Веселые похороны, или Ниоткуда с любовью» по книге Людмилы Улицкой, где Саша Абдулов совершенно гениально сыграл… собственную смерть. Когда я смотрел, у меня мурашки по коже бежали.
— Вы чем-то объединяете этих трех актеров?
— Да, они относятся к типу артистов, представители которого не умеют восстанавливаться. Поэтому так быстро и сгорают. Это то, чего не могла понять и за что очень ругала Высоцкого Марина Влади. У них за границей принцип другой: тратить столько, сколько потом сможешь компенсировать. Расходовать больше не рационально. Правильно? Конечно. Но одна беда — русский человек вполсилы ничего делать не может.