Інтерв'ю

Яна Зинкевич: Реванш пророссийских сил может закончиться плохо — есть риск потерять страну

12:56 — 27 червня 2019 eye 1097

На съезде партии «Европейская солидарность», прошедшем 9 июня, стало известно, что в первую десятку избирательного списка партии вошла легендарная Яна Зинкевич, командир созданного ею весной 2014 года с нуля медицинского батальона «Госпитальеры» и начальник медицинского управления и реабилитации бойцов Украинской добровольческой армии.

На долю этой красивой, мужественной, стойкой и бесстрашной девушки выпало столько испытаний, что хватит на три жизни. Яна мечтала стать врачом и готовилась к поступлению в медицинский университет. Но в стране началась Революция достоинства, навсегда изменившая ее судьбу. Она ушла на фронт, когда ей было всего 18 лет (родилась 2 июля 1995 года в Ровно). Прямо с Евромайдана. «Я отложила свои мечты и отправилась добровольцем защищать свою страну, не имея ни малейшего представления о боевых действиях», — рассказала она позже.

Вместе с побратимами участвовала в рискованных операциях по освобождению Красноармейска, Карловки, Песок, Первомайска, Авдеевки, Саур-Могилы. Оказывала первую помощь раненым прямо под обстрелами. На своих хрупких плечах вытащила с передовой около двухсот воинов. А на счету ее коллег-«госпитальеров» за пять лет войны более двух с половиной тысяч спасенных человек — и военных, и гражданских.

Однако травмы, несовместимые с жизнью, Яна получила не на поле боя. 5 декабря 2015 года около 4:00 автомобиль полевых медиков попал в страшное ДТП на трассе Днепр — Донецк. Машину, за рулем которой был будущий муж Яны Максим Кораблев, вынесло с дороги, она семь раз перевернулась. Яна потеряла два с половиной литра крови, у нее были сломаны позвоночник, семь ребер и ключица, повреждены внутренние органы, плюс пневмоторакс (скопление крови и воздуха в плевральной полости), контузия сердца и легких, травматический и спинальный шок. В общем, практически не осталось живого места. В таком состоянии она почти час пролежала на промерзшей земле, потом ее 40 минут везли в Днепр в больницу имени Мечникова.

Шансы выжить были минимальными. Яна долго находилась между жизнью и смертью, перенесла несколько тяжелых многочасовых операций. После того как в Израиле ей буквально по частям собрали разбитый позвоночник, началась тяжелейшая длительная реабилитация. Адская боль не прекращалась ни на минуту. Вынести ее казалось просто невозможно.

Но Яна смогла не только выжить. Вскоре она вышла замуж, а 31 октября 2016 года на свет появилась абсолютно здоровая малышка. Даже медики считают это чудом, ведь они предрекали Яне бесплодие. Однако счастье длилось совсем недолго. Спустя несколько дней (!) после рождения Богданы ее биологический отец (именно Кораблев, как было установлено следствием, виноват в той злополучной аварии) предал семью. Но Яна справилась и с этой драмой.

Она очень активна, несмотря на то что передвигается в инвалидной коляске. Например, свой 22-й день рождения в 2017 году отметила на Черной горе в Карпатах, доказав (самой себе в первую очередь), что готова покорить любые вершины. У нее по-прежнему нет ни одной свободной минуты. Работа в «Госпитальерах», учеба в медицинской академии, куда она поступила в 2017-м, общественная деятельность, поездки по Украине, общение с дочерью — это далеко не полный перечень того, чем она занимается. Сейчас в ее жизни снова намечается крутой вираж — поход в большую политику. Яна считает, что в данный момент на этом поприще будет максимально полезна своей любимой Украине.

«Я вернулась с войны совершенно другой»

— Яна, известно, что вы очень серьезный человек, обдумывающий каждый свой шаг. Тяжело далось решение идти в политику?

— Конечно. Основной аргумент в пользу моего решения — я понимаю, что сейчас именно в парламенте смогу принести большую пользу, чем где-либо на местном уровне или в зоне боевых действий. Дело в том, что я, как и сотни тысяч украинцев, в последнее время ощущаю угрозу российского реванша во всех его проявлениях. Объединение пророссийских сил, какое мы наблюдаем, может закончиться, мягко говоря, для нас очень плохо. Есть серьезный риск просто потерять страну.

— У вас нет ощущения, что сейчас все намного страшнее, чем даже в самые горячие периоды весны-лета 2014 года?

На самом деле это правда. Я лично боюсь, что может случиться потеря еще какой-то части наших территорий. Речь прежде всего о тех регионах, где зафиксированы наибольшие симпатии к России. Это Харьковская, Одесская, Запорожская, Николаевская и другие области. Увы, там не такой большой процент проукраинского населения, как хотелось бы. Хотя, к счастью, даже эти немногочисленные силы уже продемонстрировали в 2014-м, что умеют бороться и давать отпор сепаратистам. Думаю, что так просто эти области не сдадутся ни при каких обстоятельствах.

Еще очень страшит возможность утраты нашей национальной идентичности. Вы же видите, как дерзко и нагло некоторые деятели нападают на Закон «Про забезпечення функціонування української мови як державної» (принят 25 апреля этого года. — Авт.), хотя там речь идет про лагідну українізацію, ни в чье личное пространство никто вторгаться не будет, в положениях документа об этом четко сказано. Сегодня такой закон очень актуален, нужен и важен.

— В марте нынешнего года вы выступили с мощной речью в офисе НАТО. Говорили о трудностях возвращения с войны, депрессиях и самоубийствах ветеранов. Вы впервые публично рассказали о том, что вас тоже не миновало посттравматическое стрессовое расстройство, как его называют специалисты.

— Эта тема для меня относится к разряду первостепенных, поскольку пережила все это сама. На нее есть большой общественный запрос. В нашей среде говорят: «С войны возможно прийти, но невозможно вернуться». В начале войны я получила довольно сложную контузию, последствия которой с годами проявляются все заметнее. Потом была эта авария. Тем не менее могу констатировать, что больше всего все-таки пострадала моя психика. У меня была достаточно длительная депрессия.

Читайте также: Командир медбригады Яна Зинкевич: «Парни от боли ругаются матом, а я… радуюсь — значит, в сознании!»

— Сколько она длилась?

— Где-то полтора года.

— В чем проявлялась?

Это повышенное чувство справедливости и непонимание, почему все так происходит в обществе. Было очень сложно принять мирную жизнь. В то время как на передовой гибнут ребята, тут проходят какие-то дискотеки и т. д. Еще неприятие событий, какие я пережила на фронте, и непринятие себя новой. Я вернулась с войны совершенно другой. Сменились цели, приоритеты и ценности. То, что раньше для меня было важным, отошло на второй план. Мирная жизнь казалась пресной. Контакты с другими людьми, в том числе и с семьей, стали малозначащими. Самое главное — были полная самоизоляция и нежелание жить.

«Хочу, чтобы люди с инвалидностью имели доступ везде»

— В вашей речи в НАТО прозвучало: «Когда я служила в самых активных точках фронта, в тяжелые времена, то даже представить не могла, с какими трудностями мне придется столкнуться дальше. Я не могла даже подумать, что через два года после окончания беззаботной и мирной жизни выпью все лекарства, которые найду в квартире, пытаясь покончить жизнь самоубийством». Как вы справились с этим ужасом?

В какой-то момент пришло понимание, что надо что-то делать, что долго так продолжаться не может. Обратилась к специалистам. Со мной постоянно занимался психотерапевт. Плюс было лечение антидепрессантами.

Еще цитата из вашего доклада. «Каждый, кто слышит сейчас мои слова, может помочь предотвратить самоубийства ветеранов в Украине. Одно самоубийство ветерана — это уже слишком много. Мы как нация стремимся, чтобы уровень самоубийств в нашей стране был равен нулю», — сказали вы тогда в Брюсселе. Что должно государство делать для людей с синдромом комбатанта?

Гарантировать психологическую помощь не на бумаге. Сейчас, невзирая на то, что есть большой запрос на нее, ветеранам не к кому обратиться, так как мало специалистов такого профиля, а те, что есть, недостаточно квалифицированные. От них нередко можно услышать странные некорректные вопросы типа: «Ты действительно убивал людей? Тебе это не снится?»

У нас нет современных центров оказания помощи, где ветеран чувствовал бы себя в безопасности. Те, что существуют, — совковые. Лучший пример, как это могло бы выглядеть, — Veteran Hub в Киеве (административный центр оказания услуг по социальной, психологической, юридической поддержке ветеранов и образовательная платформа; это совместный проект Фонда Елены Пинчук, Виктора Пинчука и «Всеукраинского общественного объединения Общественная организация «Побратими». — Авт.). Там работает целый комплекс специалистов, к которым можно обратиться: психологи, консультанты, юристы. Туда может прийти любой ветеран. Очень важно, что он там в окружении своих, поскольку Veteran Hub действует по принципу «равный — равному». То есть ветерану помогает ветеран, который уже прошел этап реабилитации. Фронтовики гражданским, к сожалению, не всегда доверяют. В принципе, я их понимаю. Сама такая. Мне намного легче обратиться за помощью к тому, для кого война не пустой звук.

Читайте также: У меня всегда была в кармане граната, ведь добровольцам в плен попадать нельзя, — Яна Зинкевич

Так что я уже определила приоритеты своей деятельности в качестве депутата. Это немалый спектр направлений. Естественно, хочу заниматься вопросами социальной адаптации ветеранов и военнослужащих, чтобы не дать забыть тех, кто потерял на войне самое ценное — жизнь или здоровье. А еще борьбой с дискриминацией всех категорий, в том числе ветеранов (вы знаете, что ветеранов не берут на работу, потому что они ветераны?), женщин и людей с инвалидностью. Я хочу, чтобы люди с инвалидностью имели доступ везде. А у нас даже Верховная Рада — не инклюзивное место. В том здании есть ступеньки.

Однако может случиться так, что в первое время нам в парламенте будет не до этих проблем, хотя и крайне важных. Есть вероятность, что перво-наперво надо будет заниматься защитой национальной идентичности и нашей независимости.

— Вы заявили: «Я иду в парламент, чтобы не допустить угрозы российского реванша». Как, на ваш взгляд, нужно бороться с «русским миром»?

Очень просто. Поддерживать программу вступления Украины в Евросоюз и членства в НАТО. Не поддаваться на провокации и манипуляции. Нам всем нужно понять, что в противном случае это может стать поводом уже для открытого введения российских войск на нашу территорию. Кремль не упустит такой возможности. Поэтому каждому следует максимально осторожно и обдуманно себя вести.

Гражданскому обществу — быть более активным и поддерживать правильные проукраинские инициативы, от кого бы они ни исходили. Обязательно усиливать нашу армию. Каждому — готовиться к возможным военным действиям, осваивать азы гражданской обороны с детства. Не знаю, неминуема ли эскалация войны или очередная революция. Если пророссийский шабаш будет набирать обороты, то нужно готовиться к худшим сценариям развития событий.

— Вы лично верите, что мы сможем выстоять?

Если бы не была в этом уверена, не шла бы в политику. Я и сейчас верю, что реванш можно остановить. Мы обязаны это сделать. Да, будет сложно, может, будут утраты, но у нас нет иных вариантов. Мы должны завершить то, что начали в 2014 году. И победить. Знаете, как и все, кто видел войну, я больше всего ее не хочу. Я хочу мира и созидания. И чтобы моя дочь жила в стране, которой она будет гордиться.

Я призываю всех, кому дорога Украина, прийти на выборы и не дать пророссийским силам шанса получить большое количество мест в парламенте.

Все подробности о нынешней парламентской избирательной кампании читайте в спецтеме «ФАКТОВ» Выборы — 2019.

Фото из Facebook