30 июля 2015 года возле села Новолуганское на Донетчине командир отделения разведки 81-й десантно-штурмовой бригады ВСУ майор Андрей Гречанов (позывной «Рахман»), возвращавшийся из вылазки в тыл врага в районе Горловки, попал в засаду. В плену его ждал настоящий ад. «Рахман» прошел через все — истязания, карцер, заточение в одиночной камере.
30 ноября его обменяли на начальника службы боевого обеспечения одной из «бригад ДНР» майора Вооруженных сил России Владимира Старкова («заблудившийся» российский КамАЗ с боеприпасами для боевиков задержали 25 июля в Донецкой области), приговоренного к 14 годам лишения свободы «за участие в ведении агрессивной войны против Украины» и позже помилованного президентом.
Сегодня подполковник Гречанов служит заместителем командира 18-го отдельного батальона морской пехоты.
— Андрей, сепаратистские сайты писали, что вас взяли в плен 31 июля, а наши СМИ — что 30-го. Когда это все-таки произошло?
— 30 июля.
— За вами охотились или это просто стечение обстоятельств?
— Позже в Донецке мне сказали, мол, был какой-то перехват связи кого-то из моего окружения, откуда стало понятно, что за операция должна быть и когда мы ее планируем. Но каждый разведчик (я окончил факультет военной разведки Киевского института сухопутных войск) знает, что любая информация должна быть подтверждена несколькими источниками. Подтверждений их словам от других источников нет. Так что до сих пор не могу сказать: это действительно была охота и они хотели похвастать, что вроде бы устроили ловушку, или на самом деле все произошло случайно.
Читайте также: Важен не Донецк, а Курск и Кубань: «киборг» объяснил, почему нельзя отдавать врагу ни пяди украинской земли
— Побывавшие в плену ребята рассказывали, что к офицерам относились более-менее уважительно, а вот над добровольцами издевались по полной.
— Сначала они не знали, что я офицер. Я «косил» под гражданского — эдакого барыгу, который ехал по своим коммерческим делам.
— Изначально вас привезли в Горловку, где, по вашим словам, провели «допрос с элементами инквизиции».
— Применяли пытки током. Когда подключают ток, тело вытягивается в струнку… Плоскогубцами и молотком раздробили пальцы. Позже выяснилось, что еще сломали руку. Особенно усердствовал врач-стоматолог, даже не скрывавший, что он медик. Именно он предлагал: «Давай вырвем тебе все зубы и потом пустим кровь. Поймешь, что скоро тебе конец, и заговоришь».
— Почему такие метаморфозы происходят с людьми? Вот жил себе врач. Наверное, был уважаемым человеком…
— Думаю, он психически больной. Даже там его никто всерьез не воспринимал.
Он взял бильярдный кий, поставил меня на колени и специально бил по пяткам, потом по голени. Отбитая правая голень — его работа. То есть этот коллаборационист пытался показать, насколько он полезный и инициативный. Так издеваться над пленным — это…
Одновременно с этим там присутствовал один солдат, который не участвовал в допросе. Уже под утро он объяснил: «Я был на исповеди у батюшки, и батюшка сказал: «Ваше дело солдатское, но не издевайся над пленными». Этот парень пожал мне руку: «Не знаю, за что, но я тебя уважаю». И подарил две иконы — ангела-хранителя и Николая Чудотворца. Обе до сих пор со мной.
— Этот солдат был из местных или россиянин?
— Не могу сказать.
— В какой момент изверги узнали, что вы офицер?
— Ближе к утру мои руки-ноги привязали к стулу и принесли противогаз. Я решил, что начнут применять какие-то ментовские методы удушения. Боялся этого. Вскоре понял, что бояться надо другого.
Стул повалили вперед. Я оказался на коленях. Притащили темно-синий таз (до сих пор помню цвет) и начали надевать противогаз. Потом хорошо так надавили ножом на шею: «Хватит валять дурака! Или сейчас расскажешь, кто ты, или отрежем тебе голову. По-живому». Вот тогда я понял, что шутки реально закончились.
— Что они хотели услышать?
— Кто я такой. «По тебе видно, что ты военный». Выправку-то никуда не денешь. К тому же у меня есть наколка «ВДВ» и шрамы от осколочных ранений после Донецкого аэропорта. Еще подвел оберег в виде пули, который ношу на груди. 14 октября 2014 года в аэропорту эта пуля попала в запасной магазин автомата и застряла в нем.
Сказал, что я замкомандира 2-го взвода 7-й парашютно-десантной роты, старший сержант Гречихин. Назвал реальное подразделение, где когда-то служил, чтобы потом самому не запутаться в показаниях. Мало ли. По голове ведь тоже постоянно били.
В какой-то момент потребовали: «У вас же там „хто не скаче, той москаль“? Ну давай, сука, вставай и скачи». А я ноги не могу оторвать от пола. Потом: «С кем ты себя позиционируешь — с казаками?» Я оперся о бильярдный стол, поднялся и сказал: «Я русский солдат».
— Кий, бильярдный стол… Где это все было?
— Я так понимаю, или какой-то отель, или комната отдыха какого-то предприятия. Большое такое помещение: телевизор, два дивана и посередине бильярдный стол.
Читайте также: Боевики безжалостно бросали своих людей на штурм ДАПа, а «киборги» их крошили, — полковник ВСУ
— Почему сказали, что вы русский солдат?
— Ну, с чего наша страна начиналась? Русь же была. Когда сейчас слушаю эти пропагандистские россказни и мифы про Россию, меня наизнанку выворачивает. Они пытаются присвоить себе нашу историю.
В общем, после надевания противогаза я сказал: «Хорошо, я все понял. Все скажу, но пусть останется только старший». А они: «Да ты нас реально задолбал (разумеется, был другой глагол). Ты что, еще условия нам тут будешь ставить?» Куда деваться? Признался, что военный.
Кстати, при экзекуции присутствовали два мужчины в гражданском. Они не били, ничего такого не делали. Просто наблюдали, как двое-трое меня лупят. Когда избиение на 5—10—15 минут прекращалось, эти штатские подходили и спокойно спрашивали: «Ну что, кто ты, откуда?» Я опять за свое: «Да я барыга, мы приехали по своим делам. Что за беспредел! Что вы творите?» Они без эмоций: «Давайте дальше». И опять все по-новой.
— Вы общались с главарем боевиков «ДНР» Захарченко. Когда это было? Что можете о нем сказать?
— После Горловки меня переправили в Донецк, там я находился в подвале бывшего управления СБУ.
Где-то в сентябре меня привезли к Захарченко — с завязанными глазами и связанными руками. В приемной обыскали, развязали. В кабинет завел высокий крепкий сопровождающий.
В тот момент, когда меня заводили, из компьютера Захарченко звучала песня: «Аэропорт, аэропорт, сюда уже не приземлится борт». (песня «Аэропорт» воспевает «подвиг» боевиков. — Авт.). Захарченко встал из-за стола и воскликнул: «Вот это „в цвет“ завели!» («в цвет» на блатном жаргоне — безошибочно, точно. — Авт.). Это были его первые слова. Потом он сказал: «Ты у нас уже второй месяц гостишь, а мы еще не познакомились». Он мне в глаза заявил, что я не пленный, а заложник. Предлагал сотрудничество — командовать батальоном «ДНР».
— Что ответили?
— Что никто не любит предателей. Это я знаю точно. В любой армии никто никогда не будет воспринимать предателя как нормального командира.
После этой встречи больше никаких экзекуций ко мне не применяли.
— А какое впечатление произвел тогдашний «министр обороны ДНР» Кононов?
— Это мелкое злобное создание. С его слов, он занимался разведением бойцовских собак. Может, от псов такого нахватался. Или он такой по жизни вообще.
— Где-то прочла, что у вас были мысли о суициде.
— Нет, точно нет.
Не сойти с ума помогала вера в Господа. Я обращался к своему ангелу-хранителю и Николаю Чудотворцу и постоянно думал: надо жить, надо терпеть.
Четыре месяца провел в одиночестве. Боялся реально с катушек слететь. Как-то решил, что у меня начались галлюцинации. Лежал в какой-то полудреме. Смотрю, шелохнулся матрац. Пригляделся: да нет, показалось. Потом опять что-то задвигалось. Глянул, а между нарами и матрацем завелись маленькие крысята. Выдохнул: пока с головой все нормально.
— Вы вообще ни с кем, кроме боевиков и персонала, не общались?
— Ни с кем. На дальняк меня водили крайним, чтобы ни я никого не видел, ни меня никто.
Читайте также: Комбат Олег Кузьминых: «Ребята, чьи имена будут носить школы и улицы, были отважными и очень скромными»
— Что такое дальняк?
— Я принципиально не хотел использовать феню. Там же окошко в дверях — это кормушка, кровать — шконка, туалет — дальняк. Но за четыре месяца как-то само прилипло.
На улицу меня вообще не выводили. Когда ждал машину перед обменом, от свежего воздуха закружилась голова.
Что касается суицида. Я был ценным сидельцем. Мне даже бритву не давали, хотя просил. Говорили: «Да ты сейчас вскроешься, не дай Бог». Отвечал: «Пацаны, если бы я хотел, есть масса всяких средств».
А вот когда уже на обмен готовили (позже узнал, что было 18 попыток меня обменять), велели: «Иди в душ, помойся, побрейся». Спросил: «Можно я не буду бороду брить?» Они: «Нет, сбривай». У меня было две зубные щетки: одной чистил зубы, другой расчесывал бороду. Сначала она мешала, потом привык.
— Что почувствовали, когда 30 ноября для вас закончился ад?
— У меня случился нервный срыв. Потому что я понял, что никому не нужен.
Меня опросили 2 и 3 декабря и сказали: «Все, можешь ехать в воинскую часть». Потом поводили, как мартышку на поводке, на один канал, на второй, пофотографировали. Пригласили: «Приди четвертого числа в Дом офицеров. Ты будешь награжден». Я пришел, посидел и ушел оттуда.
Произошел нервный срыв. Вообще не понимал, что со мной творится. Вроде вижу, что я уже в другом месте. Но мозгами еще там, в Донецке… Не хочется в подробности вдаваться. Всего не опишешь.
— Как-то делала интервью с освобожденным из плена парнем. Он сказал: «Мне бы только добраться до Донбасса, я там всех порву». У вас нет желания мстить?
— Точно нет. Когда меня посадили в карцер (это метра четыре в длину, полтора в ширину, жарко, душно), не мог ничего есть, так как началась такая клаустрофобия, что спасала только молитва. Приходила санинструктор Аня. Она знала, кто я. Для нее я был врагом. Но она вела себя, как положено медику. Даже уговаривала: «Андрей, ну ты же был в аэропорту. Ты же киборг. Соберись. И поешь». Как я могу быть негативно настроенным к этой девочке, которая мне оказывала медицинскую помощь? А к тем, кто мне сигареты приносил или зубную пасту? Зубы после допросов в Горловке сильно ломило…
Для сравнения. Когда я попал к нашим докторам и показал свои эпикризы, один врач спросил: «Я что, должен во все это поверить?»
Скажу, что даже россиян не считаю врагами. Разумеется, не тех, кто пошел на нас с войной, тут все однозначно. Но обычных людей — не считаю. Нельзя сравнивать Россию, какая была в 1990-х, и нынешнюю. Это совсем разные государства.
— После произошедшего не было мысли бросить службу?
— Нет.
— На фронте бываете?
— Я там не бываю — я там живу. Когда некоторые сержанты в кураже, например, иногда предлагают: «А давай перейдем речку», спрашиваю: «Что ты хочешь узнать?» — «Кто там». Объясняю: «Я и так тебе скажу, кто там. Не надо показывать свою джигитовку». Сейчас моя задача не столько уничтожить противника, сколько сберечь отличных парней моего батальона. То есть немножко поменялся формат.
А плен — это хороший жизненный опыт.
— Да не дай Бог никому…
— Ничего хуже плена быть не может. Где-то прочитал фразу, с которой полностью согласен: «Плен — худшая форма рабства».
Вообще для меня воспоминания о случившемся начинаются 29 июля. Всегда в этот день поминаю и буду поминать своего водителя Сашу Кирилюка. Он даже не подозревал, что это его последняя ночь. Не знаю, спал ли он накануне… Я живой, как бы меня ни ломали. А он погиб. У меня было два водителя. Оба погибли прямо рядом со мной.
— Расскажите немного о том, чем занимались до войны. Где началась ваша военная карьера?
— Был командиром взвода разведроты 25-й бригады, потом — замом командира роты 7-й парашютно-десантной роты, замом командира и командиром 2-й зенитно-артиллерийской батареи. В 2008 году перешел в командование Сухопутных войск.
25-я бригада — это бывший 217-й парашютно-десантный полк, а до 1993 года — 98-я Свирская гвардейская ордена Кутузова воздушно-десантная дивизия РФ (Иваново). Я туда пришел в 1996 году, через три года после ее разделения (в мае 1993 года дивизия была разделена между Украиной, Россией и Молдовой. — Авт.). Искренне считал, что это моя дивизия, мои однополчане. И когда в 2014 году российские войска вошли на нашу территорию, вообще этого не понимал. Такая каша в голове была.
В 2014—2015 годах бойцы 217-го полка стояли под Ясиноватой. Применяли свой боевой опыт…
— За это время ни с кем из прежних сослуживцев россиян не виделись?
— Как-то на допросе офицер в балаклаве спросил: «Ты меня узнаешь?» Ответил, что узнаю. Он отреагировал: «Ты опасный человек». Голос и правда был знакомый, но, кто это, не могу даже сейчас сказать.
— Вы были одним из последних бойцов, покинувших Донецкий аэропорт. Почему вас называют киборгом номер один?
— Думаю, что ничем особенным не отличился. Моя заслуга в том, что я там был четыре раза. Причем дважды выходил пешком и опять возвращался. Два раза это было в январе 2015 года, когда боевики практически отбили терминал.
— Почему у вас позывной «Рахман»?
— Мне нравится арабская культура, нравится ислам. Первое имя Аллаха — Рахман. Рахман означает «милость». Я всегда даю людям шанс — первый, второй…
— Завершающий вопрос. Почему вы стали военным?
— Для меня примером с самого детства был дед-фронтовик. Я уроженец Днепропетровской области. Мама — художник, отец — водитель. Наши с дедом судьбы очень похожи. Дед тоже был в плену. Он попал к фашистам под Новомосковском, я — к боевикам под Новолуганским. У обоих в тот период было по одной звездочке на погонах: он был младшим лейтенантом, я — майором.
Не хотелось бы еще вот какой параллели. Во время гитлеровской оккупации некоторые осуждающе говорили вслед моей бабушке: «У Лены муж офицер Красной армии». Боюсь, чтобы не дошло до такого, что кто-то скажет о моей жене: «А вот у Тани муж офицер». К этому уже идет…
Как ранее сообщали «ФАКТЫ», покидая Донецкий аэропорт последним, киборг «Рахман» смог спасти и вывести оттуда полтора десятка бойцов.
Фото в заголовке стоп-кадр hromadske.tv