Сегодня секс-символу российского кино, активно снимающемуся и в Голливуде, исполняется 45 лет
Паровоз трудно стронуть с места, но потом его и остановить непросто. Эту истину в очередной раз доказывает режиссер Алексей Учитель, снимающий в окрестностях Петербурга картину под рабочим названием «Поезд». События фильма разворачиваются на заброшенном полустанке, куда с фронта приезжает вчерашний танкист… Большинство кинопроектов заморожено из-за нагрянувшего кризиса, но Учитель не прекращает съемок. Паровоз набрал ход… Главную роль в картине играет Владимир Машков, которому 27 ноября исполняется 45 лет. Разговор с актером состоялся прямо на съемочной площадке.
— Слух дошел, будто гордыня Машкова заела.
— Кто сказал? Фамилии, имена.
— Ну как же? Вам за Давида Марковича Гоцмана из «Ликвидации» ТЭФИ присудили, а вы не приехали за призом, проигнорировали.
— Картина маслом! Да разве можно такое говорить? Что ж вы меня, а? Верно, «за» не приехал. Награду получил продюсер Рубен Дишдишян. Позвонил мне и сказал: «Ты выиграл. Ура!» Я ответил, что счастлив и горд. И это правда. Вот вернусь в Москву и обязательно заберу Орфея. Словом, зря мои пороки ищете. Не найдете. Я безжалостно их искореняю. Самая жестокая борьба где идет? Правильно, внутри нас. Вот и борюсь… А то, ишь, в гордыне обвинили! Меня прямо захлестнуло всего, отойти не могу! Это же смертный грех. Вы в курсах? Решили припечатать первым вопросиком, да? Я думал, аккуратненько будете подбираться, издалека, а вы сразу — бац! — и вскрылись, козыри выложили. Мигом стало все с вами понятно, со шпиеном засланным.
— И что мне, провалившему задание, теперь делать?
— Думать, а после спрашивать! Вы же не на виллу в Калифорнию приехали, а на съемочную площадку под Питером. В день, когда в Москве награду вручали, я по требованию режиссера в восьмой раз нырял в шестиградусную воду. Снимали очередной дубль.
— Говорят, чуть не утопли?
— Чуть-чуть не считается.
— И все-таки?
— Закрутило в буруне, потянуло сильным течением в омут, но рядом были профессионалы. Рука моего друга — каскадера Славы — оказалась в нужном месте и не отдала меня пучине. Природа не терпит легкомыслия, требует серьезного отношения. Тем более река, где рафтингисты соревнуются. Зеванул самую малость и — все.
— Это был последний дубль?
— Летчики говорят: крайний. Так мне больше нравится. Солнце село, и в тот день мы уже не снимали. А с утра опять полез в ледяную воду.
— Не роптали?
— На съемочной площадке есть два человека, которых слушаюсь беспрекословно: режиссер и оператор. Если бы не доверял им, не стал бы работать. Ни дня. А как иначе? Но обычно я попадаю в хорошие руки, мне везет на встречи с профи, понимающими в ремесле больше моего. Не перестаю у них учиться. Вот и сейчас продолжаю.
— Нынче у вас Учитель с большой буквы. Фамилия у человека такая… Долго Алексей Ефимович обхаживал вас с предложениями сыграть у него?
— Мне это не надо. Когда что-то нравится, сразу соглашаюсь, а если нет — просить бесполезно. Мы давно говорили о сотрудничестве, но раньше не складывалось, а тут вот срослось. К съемкам я начал готовиться загодя, за несколько месяцев. И физически, и морально. Люблю довести организм до кондиции, чтобы он роли соответствовал.
— Учитель говорил, будто вы специально с полсотни военных фильмов посмотрели.
— Может, и больше. Не считал. Повторяю, мне важно было пропитаться тем временем, проникнуться.
— А орден, что у вас на гимнастерке, настоящий?
— Надеюсь, бутафорский. Нелепо щеголять с чужой боевой наградой. Пусть и на съемочной площадке. На последнюю Отечественную из нашей семьи ходили папа и дедушка. Оба были танкистами, заслужили вот по такой же Красной Звезде. Отец окончил Челябинское танковое училище, прошел с боями до Варшавы, где получил тяжелое ранение и польский боевой крест.
— Отцовские награды сохранились?
— Ничего не осталось, при переездах пропало. Есть только фото, где папа и дед с орденами… Эта роль что-то вроде моего привета.
— У вас есть встречные предложения?
— Не у меня. У вашего учителя Олега Табакова. Он давным-давно рассказывал в интервью, что мог бы оставить на Машкова театр, но Володька, дескать, все играет, никак не остановится.
— Интересные вещи узнаю, уважаемый! Я встречался на днях с Олегом Павловичем, но ничего похожего он не говорил. И, кажется, не собирался. С какой, собственно, стати? Табаков в фантастической форме. Это гигант, король, лев, титан! Без всякого пафоса заявляю: Олег Павлович — прирожденный руководитель. Так и напишите.
— Значит, не отдаст?
— Разве что-то падает? Наоборот — все в надежных руках, крепнет и процветает. Это все его. По праву!
— Но у вас ведь был режиссерский опыт. И вполне успешный.
— «№ 13» до сих пор в МХТ идет. С аншлагами. Ребята хорошо играют.
— Продолжение на бис не последует?
— Как Бог даст и карта ляжет. Мне пока бы с вот этой конкретной ролью у Учителя управиться.
— Ясно, уходите от ответа.
— Секунду! Объясняю: это не мой жанр. Мне не нравится руководить. И потом: в театре, кроме творчества, полно всяких других вопросов — хозяйственных, финансовых, организационных… Ничего в них не понимаю и не хочу. Зачем лезть не в свое дело?
— И никаких амбиций?
— Ну не специалист я широкого профиля! Театр требует полного погружения, в него нельзя заглянуть на минутку по дороге, им надо жить. Не люблю разбрасываться, предпочитаю сосредоточиться на чем-то одном. Сейчас это кино. Может, заметили: давно не снимаюсь в нескольких картинах параллельно. Так работают американцы. Если человек занят в фильме, на время съемок он уходит из театра, отказывается от иных проектов. Российским актерам эта роскошь часто не по карману, но я могу позволить. Не умею совмещать. И режиссера уважаю, который ждет от меня стопроцентной отдачи. Кроме того, в кино все не так, как в театре. И даже не так, как в жизни. Не знаю, сумею ли внятно объяснить, но это другая реальность, сотканная из малейших нюансов. Стоит оператору чуть изменить ракурс или режиссеру задать иную атмосферу на съемочной площадке, и происходит чудо. Или не происходит… Персонажи делают меня другим. Как-то раз сидел в компании с доктором философии. Говорили о том о сем, а потом неожиданно последовал вопрос: «Скажите, Владимир, сыгранные роли влияют на вашу судьбу?» Я даже растерялся в первую секунду, ответил, мол, надо бы сначала определиться, что есть судьба и все такое прочее. Словом, уклонился. А потом долго думал и понял: в чем-то действительно влияют. Просто в последнее время я играл людей, которые во многом лучше меня.
— В том числе и киллер из «Домового»?
— Он же человек увлеченный и профессиональный. Этому не грех поучиться. Не по части убийств, а в отношении к делу. Нет, определенно почти мои герои лучше, чем я. Встречались такие же. Но хуже не было.
— Напраслину возводите, Владимир.
— Почему? Констатирую. Они же герои.
— Но и вы вроде бы символ.
— Вот про это точно ничего не знаю и не понимаю. Да и вообще: лексика какая-то не наша, не русская.
— Зато там, где теперь проводите большую часть времени, она в чести.
— Я сейчас здесь, в России. И давно уже.
— Голливудские каникулы?
— Да не уезжал я никуда! Не чухаете вы, не врубаетесь: я, как разведчик, живу практически без родины. Курсирую туда-сюда. Технологии передовые смотрю, нашим передаю. Но об этом пока рассказывать нельзя. Рано, рассекретить можете.
— И давно двойную жизнь ведете?
— Все началось в 1997-м с «Вора», номинировавшегося на «Оскар». Картина собрала в Штатах отличную прессу, попала в курс лекций, который читают в киношколах. Меня заметил Майкл Рэдфорд, английский режиссер, снявший замечательный фильм «Почтальон» с Филиппом Нуаре. Я сыграл у него в «Танцах «В голубой игуане». Потом были другие роли.
— Сколько у вас набралось картин в Америке?
— Не помню. Шесть. Или семь. Разве дело в количестве?
— Новые предложения есть?
— Лежат сценарии, читаю. Найду что-нибудь интересное, буду сниматься.
— В роли очередного русского?
— А кого мне еще играть, если я и есть русский? И горжусь, что гражданин России.
— Прекрасно! Только в Голливуде почему-то спросом пользуются плохие парни в ушанках и валенках.
— Мы разные — и плохие, и хорошие. Но ничего оскорбительного по отношению к моему народу и стране я себе не позволял. Никаких нелепых персонажей, ереси или пасквилей!
— А звали?
— Сколько угодно! Заходи — будешь сниматься без остановки. Артисты постоянно нужны. Всякие. Российскую актерскую школу за океаном высоко ценят. Другое дело, что у наших людей нередки сложности с языком, лень нам английский учить.
— Вы его освоили?
— Может, разговор о ядерной физике не сумею долго поддерживать, об адронном коллайдере буду рассуждать в общих чертах и мысли о мощном экономическом кризисе сформулирую вкратце, а в остальном — no problem. Правда, умные люди советуют не касаться еще двух тем — политики и религии, близко к ним не подходить, чтобы не поссориться.
— Значит, все ограничивается трудностями перевода?
— Любому человеку нужно время, чтобы привыкнуть к новому месту. Но все равно не надо сравнивать заокеанский кинематограф с российским. Некорректно. Глупо требовать здесь того, что позволяют себе там. Америкосы, прямо скажем, маленько жируют, у нас не те возможности. Но, кстати, и отлаженность голливудского механизма, его технологичность порой утомляет, лишая процесс творческого начала, импровизации. Там с тобой не возятся. Наш режиссер может еще поуговаривать, если сразу что-то не получилось, а в Голливуде надо выходить и работать. Ты в полном фарше, условия идеальные, но и спрос жесткий. Не справился — goodbye, больше не позовут. Нужно готовиться, правильно оценивая ситуацию и соотнося силы. Конечно, когда человек впервые попадает в Голливуд, у него может быть шок.
— И вы через это прошли?
— Я все в жизни получал в гомеопатических дозах и переваривал без отрицательных последствий для организма. Учился долго, понимаете? Три раза на первом курсе, дважды на втором… В сумме лет десять за студенческой партой набралось.
— Сами виноваты, Владимир. Ваш буйный нрав.
— Я и не спорю.
— Зато теперь вы в шоколаде. Вроде бы даже отказываетесь выходить на площадку меньше, чем за полтора «лимона» зеленых.
— Давайте не распространять грязные инсинуации. Могу, глядя прямо вам в глаза, заявить: это наглая ложь!
— А что плохого в миллионе?
— Да ничего! Если он есть. Но ведь нет! Пусть газетчики, которые о нем пишут, вернут хотя бы половину. Украденную у меня, артиста Машкова.
— И яхту с виллой на Беверли Хиллз тоже?
— На это даже не рассчитываю.
— Значит, обижают янки русского артиста? Недоплачивают? Неужели их Брэд Питт лучше нашего Владимира Машкова?
— Брэд — звезда. Как он сыграл в «Fight Club»! По-русски — в «Бойцовском клубе». Блистательная работа! О чем речь? Журналисты! Берегите артистов, они веселят народ… Что вы без нас делали бы? Даже телевизор скучно было бы включать.
— А вы его смотрите?
— Обязательно! Как говорил покойный академик Дмитрий Сергеевич Лихачев, царствие ему небесное: «Чтобы понять степень нашего падения».
— И глубоко, по-вашему, мы пали?
— По-моему, резерв еще есть, дно не достигнуто… А если серьезно, главное, чтобы не было войны. Это уже не про кино. Про жизнь. За всех отвечать не могу, но я так чувствую. Нам чужого не надо, но и своего не отдадим. Чье бы оно ни было, как шутит мой друг…