6 декабря кардиохирургу с мировым именем Николаю Амосову исполнилось бы 95 лет
«Вы не оказывали помощь ни мне, ни членам моей семьи, но мы прочли все, что Вы написали. На Ваших книгах я воспитала у дочери любовь к медицине. У нее никогда не было вопроса: «Кем быть?» В Ваших работах мы нашли так много: и об умении брать ответственность на себя, и о нравственности, и об этике… Да так в них много — всего не перечислишь. И не надо никаких поучений и наставлений, надо только читать. И мы читали вслух.
А еще мы с дочкой слушали Вас в Одессе… Меня потрясла почему-то Ваша незащищенность. Так много здоровых, сильных, никчемных, и среди них живете Вы, так много сделавший для людей, фактически отдавший свою жизнь им.
Знайте, и в маленьком сибирском городке Назарово у Вас есть искренние друзья.
С глубоким уважением Чуркаева Галина Константиновн
«Наверное, правильно было бы, чтобы об отце рассказывали его ученики», — смутилась дочь Николая Михайловича, когда мы договаривались об интервью. Но только самые близкие люди кардиохирурга знают и помнят его, как никто другой. К моему приходу Екатерина Николаевна подготовила несколько фотографий отца, которые ранее нигде не публиковались, а также письма от людей, которые восхищались талантом Хирурга. Рассказывая о Николае Михайловиче, его дочь не могла сдержать эмоций. Чувствуется, как ей не хватает отца. 12 декабря будет шесть лет, как его нет с нами…
— Помните свой последний подарок отцу?
- Папа всегда смеялся над подарками и говорил, чтобы ему ничего не носили. Потому что это лишний хлам. Последние годы я даже не старалась что-либо придумывать. Главное не это. Важно было прийти, поговорить, поздравить. Единственный подарок, который ему понравился и он им пользовался, — пушистый мягкий плед, который я купила в 1983 году в Москве.
- Как в последние годы отмечаете эти даты — день рождения и день смерти Николая Михайловича?
- Как правило, едем на кладбище с мамой, мужем (супруг Екатерины Амосовой — кардиохирург Владимир Мишалов. — Авт. ), дочкой, моим двоюродным братом и его женой. Привозим цветы. Меня, по-моему, продавцы на базаре знают как женщину, которая два раза в год заказывает корзину гвоздик. Считаю, что гвоздика — самый оптимальный цветок для кладбища. К могиле папы приезжают Татьяна Леонидовна и ее муж Олег Владимирович и другие друзья. В том числе папина верная, преданная секретарь Анна Ивановна Телепова. Это уникальный человек, чистый, светлый, с желанием помогать людям. Она очень любила и уважала папу. Знаю, что несколько хирургов в Институте кардиохирургии садятся за стол и в эти дни вспоминают папу.
- Вы продолжаете мысленно советоваться с отцом?
- Я равняю по нему свою жизнь: этим могу гордиться, а это он бы не одобрил. Не факт, что я не продолжаю потакать своим слабостям, суетности, натуре, но стараюсь поменьше делать того, что отцу бы не понравилось.
- Знаю, вы всегда гордились своим отцом…
- Для меня он был не просто папой, а Личностью! Я это осознавала с раннего детства. И всегда знала, что он меня глубоко любит, но и я, и мама занимали в его жизни второе место. На первом была работа. Мы это понимали, принимали и считали правильным. И, конечно же, гордились им.
- Никогда не было обидно, что он не приехал на какой-то праздник, не успел на торжество, важное для вас?
- Да ну что вы! Для папы праздники никогда не были важны. И я выросла с этим пониманием. Его день рождения не отличался от всех остальных дней. У папы никогда не было слепой родительской любви. Он говорил: «Родство главное не по крови, а по духу». По духу! Так он и жил. Он многое мне прощал, но я хорошо понимала: если стану делать аморальные поступки, он продолжит меня любить, но не будет уважать. Это было бы самым ужасным. В человеческих отношениях — родителей и детей, мужа и жены, любимого с любимой — очень важная составляющая именно уважение.
Я видела, как к папе относятся люди и как он к ним относится. На лесть он был абсолютно не падок. Ему говорили много хороших слов, но от этого он не размякал, не расплывался, оставался критичным по отношению к себе. Был очень требователен к сотрудникам, не всегда, наверное, справедлив. Но поскольку он еще больше требовал от себя, его прощали. Да и сам он просил прощения, когда считал, что был неправ. Даже передо мной, девочкой, извинялся. Когда вспылил, был неправ, приходил уставшим домой, а я попадала под горячую руку…
- Никто. Идея о возможности операции возникла у нас с мужем. Это один из поступков в моей жизни, которым я горжусь.
- Наверное, страшно было даже думать об операции?
- Да не то слово! Ужасно страшно. Я уже достаточно долгое время работала врачом-кардиологом и четко понимала: очень высокий риск умереть. Но это было гуманно. По отношению к папе в первую очередь. Он же по ночам задыхался. Удушье — одно из самых страшных чувств. С каждым днем становилось бы все хуже и хуже. А после такой операции смерть легкая. И маме будет легче, считала я. Это все произойдет не у нее на глазах.
- Как Николай Михайлович оценивал свои шансы?
- Папа по жизни был реалистом, но реалистом со склонностью к оптимизму. Не таким, который видит подводные камни, страхи и препятствия, а реалистом, понимающим: многие обострения проходят сами и нужно просто подождать, не паниковать. Он реально понимал, что есть шанс, но четко знал и о риске. Он был измучен удушьем. И уже сам хотел, чтобы ему сделали операцию. Ему долго оформляли иностранный паспорт. А визу в Германию открыли в течение одного дня: утром отдали паспорт, днем забрали с визой. И я сразу же пошла за билетами. Знала, каким самолетом лучше лететь, потому что папин ученик Анатолий Викторович Руденко — один из лучших кардиохирургов в Украине — стажировался в этой клинике. Мне повезло: были места на самолет, который улетал на следующий день. Позвонила родителям, сказала, чтобы собирались. Предложила свою помощь. Но по голосам поняла: они хотят побыть вдвоем. Утром, когда мы с мужем и дочкой заехали за родителями, чтобы ехать в «Борисполь», у папы в руках был маленький дипломат. В нем лежали пара белья и тапки, которые он носил в клинике. Такие, знаете, совдеповские тапки из грубой кожи, их даже здоровый человек не смог бы носить. А он — такой маленький, сухонький… Что еще может вместить дипломат? С этим мы и поехали.
У нас была договоренность, что город Киев оплатит операцию. Потому что Николай Амосов — почетный гражданин столицы. Но обещания — это одно. Нужно быть готовым ко всему. Поэтому папа снял все свои сбережения, которые копил себе на новый кардиостимулятор. У нас совершенно не было времени оформлять банковскую карточку. Да и какие карточки? 1998 год! Мы успели обменять часть суммы на чеки, остальное я взяла наличными. У нас получилось около половины стоимости операции. Думала: если деньги от города не придут, хоть часть оплатим сами.
Прилетели в Германию ночью. Папу госпитализировали. Причем сразу в реанимацию. Операцию нужно было делать срочно. В течение четырех дней ко мне каждый день вежливо подходили: «Скажите, где ваши деньги? Их уже выслали из Киева?» А я сижу с папиными деньгами и понимаю: могу ими заплатить, но тогда лишу отца всех сбережений. И тяну время. Мне объясняют: «Ваши соотечественники уже так поступали. Их оперировали, а деньги не приходили». Чувствовала я себя тогда прескверно. Мне уже было много лет, я заведовала кафедрой, была профессором… И такое унижение. Звонила мужу, который в свою очередь дергал киевские власти. В общем, деньги пришли. И я сохранила отцовские. Так при себе и проносила — в кармане, закрытом на молнию. Боялась, что потеряю или украдут.
Как же я тогда хотела домой! Казалось, приедем в Киев, встану на колени и буду целовать асфальт. Конечно же, когда мы вернулись, я его не целовала. Но этот путь, наверное, можно сравнить с дорогой из плена…
Знаете, что удивительно? Немецкие хирурги совершенно не говорили о рисках. Они были уверены: все будет хорошо. Да, не сразу, потому что пациенту 85 лет, но относились спокойно к этой ситуации. Не квохтали, хотя послеоперационные дни были тяжелыми. Но после этого шунтирования папа прожил еще два года, практически не употребляя лекарств. Спасибо профессору Керферу.
- Снится ли вам отец?
- Маме часто. Мне редко. Наверное, это хорошо…
- Часто ли перебираете бумаги Николая Михайловича, его книги?
- Я разобрала весь архив в первый год после смерти отца и больше к этому не возвращаюсь. Лишний раз фотографии не перебираю. Я до сих пор не видела ни одного из видеофильма, которые есть у нас дома. Стараюсь не смотреть сюжеты об отце по телевидению. Директор медицинской библиотеки Раиса Павленко предложила выпустить книгу с перечнем всех папиных авторских изданий в серии Академии наук Украины. В этой книге будет одна вступительная статья по кибернетике, вторая — с точки зрения хирургии.
Знаете, что мы задумали сделать? Еще при жизни папа, единственный из Советского Союза, вошел в список выдающихся кардиохирургов мира. Книгу о них издали в Штатах. Об Амосове статью написал американец. Вот ее обязательно переведем и опубликуем в этой книге.
- В институте, который носит имя Николая Михайловича, до сих пор нет мемориального кабинета?
- Нет. Мне кажется, это плохо. Но инициатива должна исходить от института и Академии наук. Хотя, с другой стороны, институт под руководством папиного ученика Геннадия Васильевича Кнышова, Героя Украины, прекрасно работает. Я слышала несколько докладов о результатах. Они мирового уровня. Сейчас, по моему мнению, это самое сильное медицинское учреждение Украины. Для папы это было бы очень важно. Нет кабинета? Ну что ж поделаешь… Хотя такая память имеет значение для морального воспитания поколений.
- Если возникнет такая идея, вы дадите фотографии, письма пациентов?
- Большую часть документов я уже передала Академии наук Украины. Старший научный сотрудник Закусило очень трепетно отнесся к созданию папиного архива. Там много подлинников. Часть находится в Музее истории медицины, в том числе папина пишущая машинка, гипсовый бюст работы Кавалеридзе. Себе оставила несколько вещей, к которым привязана сентиментально. А самое главное — в памяти.
- Николай Михайлович жил аскетично, много двигался, разработал специальные упражнения. Все это действительно помогло продлить его годы?
- Безусловно. Только сейчас в западных публикациях появляются результаты 20-летних наблюдений за клинически здоровыми людьми. Даже небольшая физическая активность не просто улучшает качество жизни, а увеличивает ее продолжительность. Но большинство людей сидят, лежат и перемещаются от одного стула к другому посредством машины. Коллеги над папой посмеивались: кардиохирург писал книги о здоровом образе жизни, читал лекции населению. А он считал, что от этого не меньшая польза, чем от операций. Хирургически можно помочь ограниченному количеству людей, большинство останутся инвалидами. А немедикаментозная профилактика и оздоровление образа жизни принесет гораздо больше пользы. Все это сейчас подтверждается.
- Вы придерживаетесь правил, разработанных вашим отцом?
- Десять лет уже занимаюсь степ-аэробикой. Лет пять делаю гимнастику для глаз по Норбекову. Слежу за своим весом. Питаюсь правильно. Не курю. Единственное, мало отдыхаю…
- А двигаетесь много? Вы ведь уже столько лет водите машину…
- Двигаюсь мало. Села за руль через год после папиной смерти. У меня была потребность ездить на кладбище каждый день. Сначала меня возили таксисты, потом офисная машина моих больных. Но мне неприятно было находиться там в присутствии чужих людей. И мы купили автомобиль. Первый маршрут, который я освоила: дом-кладбище-работа. Признаюсь, мне было страшно. В возрасте более сорока лет, с неидеальным зрением в городе Киеве сесть за руль купленной в кредит машины… Я ее и стукнула на кладбище, когда неудачно разворачивалась. Знаете, папа бы не одобрил, что я проезжаю по территории кладбища. Нужно оставлять автомобиль возле ворот, а дальше идти пешком. Для меня смягчающим обстоятельством является то, что так делают все. Хотя для папы это не было бы оправданием…