17-летняя харьковская студентка погибла после операции по поводу аппендицита по оплошности врачей
Уговаривая дочку, жаловавшуюся на несильную боль в животе, поехать на консультацию к доктору, 38-летняя Лариса Задорожная не могла себе даже представить, что через несколько часов ее девочки не станет. Комиссия харьковского отдела здравоохранения признала, что в смерти девушки однозначно виноват врач-анестезиолог, отвечающий за наркоз во время операции. Самое ужасное — по результатам вскрытия тела выяснилось, что в данном случае можно было вообще… обойтись без хирургического вмешательства.
На фотографии улыбающейся девушки, стоящей на телевизоре в гостиной, отчетливо видны слова: «До свидания, Кристина Задорожная».
- Последний дочкин портрет, со школьного выпуска. Мы на поминках поставили его в рамку, и только потом потом дошел смысл надписи. Просто ужасно, — промокает глаза мама погибшей Лариса.
По ее словам, началось все с того, что у Кристины, которая в тот момент находилась в гостях, разболелся живот. Девушка позвонила родителям, и те сразу же приехали за ней.
- Хотели везти ее в больницу, но через некоторое время дочери стало получше: «У меня уже абсолютно ничего не болит», — уверяла Кристина. Наутро я на всякий случай не пустила ее на занятия, — рассказала Лариса. — Опять уговаривала дочку поехать в больницу. Видела же, что ей нездоровится, — бледная, не ест ничего. Но Кристина, чтобы доказать, что у нее ничего не болит, даже взялась за уборку квартиры. Было уже часа четыре, когда я все-таки уговорила ее: «Только на консультацию, детка, тут нечего бояться!» Когда Кристина садилась в такси, она вдруг внимательно посмотрела на меня: «Мама, если я умру, как вы будете жить?»
Мы поехали в областную травматологическую больницу, которая находится неподалеку от нашего дома. Дежурный хирург, выглядевший очень уставшим, посмотрел Кристинку, вздохнул: «Как не хотелось бы тебя резать, девочка!» — и послал ее на анализ крови. Когда мы вернулись с результатом, он покачал головой: «Очень жаль, но без операции не обойтись».
Дочка хватала меня за руки: «Мамочка, будь со мной!» Я терпеливо объясняла ей, что родственникам присутствовать при хирургическом вмешательстве не разрешается, что я могу ее проводить лишь до двери операционной. «Пусть хоть так! — воскликнула Кристина и вложила мне в ладонь свои серебряные сережки. — Но я хочу, чтобы мои сережки остались у тебя». Больше дочку живой я не видела…
Пока шла операция, мы с мужем сидели в коридорчике перед хирургическим блоком. Примчался парень Кристины. Тоже очень волновался. Операция длилась минут тридцать- сорок. Потом вышел хирург, пригласил меня в кабинет. Заверил, что операция прошла хорошо. А еще, улыбнувшись, добавил: «У вас, мне кажется, будет много внуков!» — Я спросила: «Почему вы так думаете?» — «Я через разрез видел ее яичник. Здоровый, розовый! Так что готовьтесь быть бабушкой!» Я вышла от доктора счастливая. Хирург посоветовал нам ехать домой — все равно дочка еще час-полтора будет приходить в себя после наркоза. «А уж в реанимации ребенок не останется без присмотра!» — добавил он. Мы и поехали.
Дома тоже было какое-то радостное настроение. Мужчины засели играть в компьютерные игры, мы с младшей дочкой быстренько соорудили на стол. Казалось, что проблема уже решена. Приблизительно через полтора часа в квартире раздался телефонный звонок. Из больницы. Звонил наш хирург: «Вам нужно приехать». Я вначале даже обрадовалась: «Она проснулась, хочет нас видеть? — потом испугалась: — Может, плачет?» В трубке была тишина. Потом врач скороговоркой сказал: «Плачет, плачет, приезжайте», — и отсоединился.
Мы примчались в больницу. Было около половины девятого вечера. Хирург завел меня в кабинет и сказал: «У вашей дочери была остановка сердца. Сейчас мы делаем все возможное». Вместе с ним мы поднялись на шестой этаж, к отделению реанимации. Врач попросил нас подождать немного — сейчас, мол, он позовет анестезиолога, принимавшего участие в операции. Через пару минут он вышел в сопровождении мужчины лет сорока. У того лицо было красное, глаза остекленевшие. Он показался мне нетрезвым. Хирург отчеканил: «А вот теперь объясните матери, что произошло во время операции!»
Но мужчина, не смутившись, тут же набросился на нас. «Родители? А что же вы скрыли, что у девочки слабое сердце? Что у нее аллергия? Что она, оказывается, ела перед операцией?» Я почувствовала себя бесконечно виноватой во всем. Уже много позже я поняла, что он нес чушь. На самом деле дочка сутки ничего не ела, сердце у нее здоровое, на аллергию никогда не жаловалась. Ведь она училась в Академии Внутренних войск, перед поступлением туда прошла строжайшую медицинскую комиссию. Да и как мы могли что-то «скрыть», если перед операцией с анестезиологом вовсе не беседовали. Хотя он просто обязан был поговорить с родителями.
- Но тогда я об этом не думала, — вздохнула Лариса. — Я смотрела на этого врача, как на Бога, готова была руки ему целовать — ведь там, за дверью реанимационного отделения, он спасал нашу дочь. Из другого источника узнала, что этот человек был просто пьян!
Всю ночь мы с мужем Виктором и другом дочки Володей сидели на стульчиках в коридоре. Хирург выглядывал к нам примерно каждые полчаса. Новости, которые он приносил, были неутешительными. Сначала, по его словам, у Кристины развился отек легких. Потом, когда легкие вроде бы очистились, возникло другое грозное осложнение: отек головного мозга.
Все это продолжалось долго, очень долго. Мы потеряли счет времени. Нам предложили отдохнуть в пустующей палате. Мужчины пошли туда, я осталась сидеть в коридоре. Иногда мимо проходили медсестры. Девочки пили кофе, смеялись, и мне казалось, что все должно кончиться хорошо. Я не могла ни о чем другом думать. Только молилась. В течение восьми часов Кристина боролась за жизнь.
В половине пятого утра двери лифта раскрылись, оттуда вышли оба врача. Хирург и анестезиолог. Хирург сказал: «Ну, если можешь, говори». Помню, как я кричала, что это ошибка, Кристине всего 17 лет, она не могла умереть. Потом я попросила пустить меня к ней, но мне отказали. Оба повернулись и ушли. Я осталась в коридоре одна. Билась головой о двери лифта, потом поползла в ту палату, где спал муж.
Кристину похоронили в подвенечном платье. Провожая девушку в последний путь, ее 18-летний друг тихо сказал несостоявшейся теще: «Чувствую себя глубоким стариком, которому больше незачем жить».
- После похорон муж просыпался по утрам, спрашивал: «А где Кристина?» Затем вливал в себя стакан водки и снова ложился. Это при том, что он практически не пил! За месяц довел себя до такого состояния, что не мог подняться с постели. Мы боялись, что его разобьет паралич. Спасать Виктора пришлось в столичной больнице, две недели я провела у его постели. Как ни странно, но болезнь мужа помогла мне самой удержаться на ногах и не раскиснуть.
В справке о смерти Кристины Задорожной, полученной родителями в больнице, причиной был указан «анафилактический шок». Однако вскоре после трагедии на их домашний адрес пришло письмо, подписанное одним из работников отделения реанимации. В нем — суровые слова о том, что анестезиолог (указана фамилия) «проморгал» пациентку, потому что был пьян. В письме говорится, что этот врач постоянно пил на работе и при этом шел на сложнейшие операции, о том, что в больнице процветают стяжательство и мздоимство. «На всех этажах больные платят за жизнь и смерть врачам в карманы», — заключил автор.
- Лариса, а вы платили за операцию?
- Ну конечно! Сразу, когда хирург сказал, что без операции не обойтись, я спросила, сколько это будет стоить. Он ответил: «Триста долларов». Я передала деньги сразу после операции, когда он сообщил, что все прошло хорошо. Но через два часа, когда он вызвал нас в больницу, то сразу завел в кабинет и отдал купюры. Мол, произошло осложнение, и деньги брать он не вправе.
Районная прокуратура возбудила уголовное дело по факту смерти пациентки. В больнице началась детальная проверка этого случая, которую проводила комиссия из облздрава.
В течение двух месяцев после смерти дочери Лариса Задорожная хотела встретиться с врачами и подробнее расспросить их о том, что же все-таки случилось во время операции. Почему умерла юная девочка? Но узнать это оказалось непросто. Хирург, проводивший операцию, уволился на следующий день после смерти Кристины. Анестезиолог срочно уехал в дальнюю командировку, а вернувшись, также написал заявление «по собственному желанию». Администрация больницы явно избегала встреч, ссылаясь на то, что «идет следствие».
Слова Ларисы Задорожной подтвердились, когда мы с ней пришли в областную травматологическую больницу. Медикам явно не хотелось встречаться с женщиной. Руководство согласилось на разговор с корреспондентом «ФАКТОВ» без особой охоты.
- Этот случай — пятно на всю больницу, — вздохнул главный врач областной травматологической больницы профессор Евгений Яковцев. — Не должно было быть этой смерти!
- Что же все-таки произошло тогда в операционной?
- Когда операция подходила к концу — осталось наложить всего три шва, а по времени это не более минуты, девочка начала выходить из наркоза. В момент болевого спазма сработали мышцы диафрагмы, в результате некоторое количество желудочного сока выбросилось в пищевод, а затем попало в трахею. Так называемый синдром Мендельсона. Произошла рефлекторная остановка сердца. Затем, хоть сердце и запустили, начались остальные осложнения.
- В чем была ошибка врача?
- Ну, это не то чтобы ошибка. В тот момент, когда произошел спазм, нужно было изменить тактику введения наркоза и сделать санацию (чистку) трахеи. Тогда мы могли бы считать, что он сделал абсолютно все. А так — нет. Но эти действия заняли бы 10-15 минут, поэтому анестезиолог решил ничего не делать.
- Грубо говоря, решил дополнительно не морочиться? Некоторые считают, что он был просто пьян!
- У меня в больнице уже лет десять никто не пьет, — твердо заявил Е. Яковцев. — Я, когда занял руководящее кресло, решительно пресек эту практику — бывало, хирурги, и не только они, могли принять сто граммов после операции. И этого доктора, о котором идет речь, я встречал за 15 минут до операции. Могу поручиться, что он был совершенно трезв. Да он вообще не пьет.
Впрочем, в заключение беседы профессор заверил, что в его планы не входит покрывать виновных: «Степень вины установит прокуратура. И пускай каждый ответит по заслугам! Скажут: «Виновен и главврач», — значит, надо наказать и меня!»
Неприятный разговор продолжался в кабинете заведующего отделением реанимации. После моих многочисленных просьб туда пригласили и мать умершей пациентки.
- Да у нашего доктора дефект дикции, вот и могло показаться, что он пьян! — выступил в защиту бывшего подчиненного завотделением реанимации Александр Бабалян. — Он — опытный специалист, стаж работы 18 лет. Имеет высшую категорию, сертифицирован во взрослой и детской анестезиологии. Он был абсолютно трезвый. Просто после той операции на человеке лица не было. Он был просто в шоке от случившегося!
- А я, значит, не в шоке, когда он мне сообщил о смерти дочери! — всхлипнула Лариса. — А он мне даже стакан воды не подал…
- А то, что вы относительно хирурга рассказали, что он вам каждые полчаса докладывал о состоянии девушки, — так это вообще непрофессиональные действия, — возмущался главный реаниматолог больницы. — Врач не должен так делать!
И все-таки чувствовалось в этих разговорах, что сотрудники отделения реанимации больше винят в случившемся хирурга, а цех хирургов — валит на анестезиолога.
- И вообще, — разошелся заведующий реанимацией. — Положение дел в медицине — это рентгеновский снимок нашего больного общества! Посмотрите на нашу больницу, на эту бедность, потеки на стенах. Мы укомплектованы респираторами только на шестьдесят процентов! Кроме того…
- Александр Владимирович, ну не распаляйтесь вы так! Не бедно живут врачи. Вон за один аппендицит по 300 долларов берут.
- Кто? — поперхнулся заведующий отделением.
Потом, выслушав от нас подробности о получении и возвращении «благодарности», неодобрительно покачал головой:
- Зачем же было брать, когда барышня еще из наркоза не вышла? Нехорошо…
Последний разговор состоялся в управлении здравоохранения облгосадминистрации.
- Комиссия, возглавляемая главным детским анестезиологом области, работала в больнице по этому случаю несколько недель, — сказала заместитель начальника управления Татьяна Ефименко. — Определять, был ли врач пьян во время операции или нет, мы не можем. Это дело прокуратуры. Но то, что многое не было сделано в полном объеме, — факт. Согласно методике проведения детских операций, девочку надо было понаблюдать какое-то время. Оперировать ребенка или нет, должно было решаться коллегиально. Если оперировать, то полностью подготовить ее к операции. Взять все необходимые анализы. Обязательно промыть желудок. Это сделано не было. Но что самое печальное — вскрытие показало, что в данном конкретном случае характер воспаления аппендикса был таков, что вообще можно было обойтись без хирургического вмешательства. А девочку сразу положили на стол.
P. S. Кристина с девяти лет мечтала быть… милиционером. Еще ребенком говорила матери: «Если я спасу хоть одного безвинно пострадавшего человека, то жизнь прожита не зря». Увы, не успела.
Хотя, может, увольнение нерадивого врача — это не одна спасенная жизнь?