уверяет львовянин Онуфрий Дудок, прошедший несколько(!) фашистских лагерей смерти и около десятка гестаповских тюрем
Сегодня, 27 января, человечество отмечает День освобождения узников Освенцима.
Когда год назад президенты Украины и Польши приняли участие в поминальных днях памяти жертв фашистского лагеря смерти Освенцим, телерепортаж об этом я смотрел в доме моих друзей. И стал свидетелем поразившей меня сцены. 14-летний сын приятелей, глядя на экран, возмущенно и удивленно поднял брови: «Да что там в лагере такого особенного происходило, чтобы это поминовение показывали по всем каналам?!»…
- Когда началась война, мне было 16 лет, — рассказывает «ФАКТАМ» 81-летний Онуфрий Дудок — бывший узник нескольких лагерей смерти, в том числе Освенцима, Маутхаузена. — Работал на спирт-заводе Любиня Великого (Львовская область), на резке торфа. Львовскую область немцы заняли на вторую неделю войны. На работу люди перестали ходить. Но через несколько дней к нам домой явился полицейский: «Чтобы завтра вышел на завод!» Отец попытался за меня заступиться: «Да он еще молодой!» Полицай выхватил нагайку: «На большевиков работать не был молодой?!» Пришлось выйти.
Работали очень тяжело — резали торф, стоя по грудь в воде. А в начале 1942 года нас, несколько десятков рабочих, машиной привезли во Львов. Пару дней продержали в помещении бывшей школы, окруженной колючей проволокой. А затем погрузили в товарные вагоны и повезли. Раз в два-три дня давали жиденький супчик в бумажном стакане.
Прибыли в Германию на какой-то железнодорожный узел, название которого уже и не помню. Поместили в лагерных бараках. Там к военнопленным и гражданским в лагерях относились еще более-менее прилично. Я даже умудрился отправить письмо отцу с сообщением о том, где нахожусь. А тут нас опять погрузили в вагоны и отправили в Нюрнберг.
Здесь лагерь хоть и был за колючей проволокой, но практически не охранялся. Утром после приезда, расспросив прохожих (я неплохо знал немецкий язык), пошел в город на почту, чтобы отправить письмо на родину. На обратном пути меня остановил полицейский: «Документы!» А откуда они у меня в таком возрасте? Забрали в гестапо. Продержали несколько дней, а потом огорошили новостью: «Ты совершил побег из лагеря!» Как оказалось, в мое отсутствие там проводилась проверка, и меня записали в журнал как бежавшего. Несколько месяцев держали под арестом, переводя из одной тюрьмы в другую. В общей сложности прошел около десяти. Врать не буду: ужасов не было — ни избиений, ни пыток. Потом меня вместе с другими заключенными втолкнули в специальные арестантские машины и отвезли уже в «настоящий» концентрационный лагерь.
Выкинули нас из машин — кругом бараки, колючая проволока, вышки с автоматчиками. Построили в огромную очередь перед входом в помещение. У дверей — несколько надзирателей с дубинками и нагайками. Каждого входящего «награждали» 25 ударами. Многие после этого не поднимались. Принял и я свое. От первых десяти ударов боль нестерпимая, но потом спина словно каменеет, и ничего не чувствуешь.
В бараке отвели трехъярусные нары, однако прилечь было невозможно — из-за огромного количества людей спать приходилось сидя. Всех заключенных буквально покрывал слой вшей, которых немцы «выращивали» на нас для каких-то своих опытов. Утром по свистку надо было выскакивать под градом ударов из барака на улицу. А только оказывались на плацу, снова раздавался свисток — нужно бежать в барак. Так нас и гоняли дубинками до обеда. Избиения продолжались каждый день целый месяц. В добавок первую неделю не давали еды. Как объяснили надзиратели, это нас наказывали за допущенные нарушения.
- Наконец меня перевели из штрафного лагеря в обычный, — продолжает рассказ Онуфрий Дудок. — Стало немного полегче. Нас водили под конвоем на работу: копать траншеи, таскать камни, складывать деревянные дома. Но зимой 1942-1943 годов на заключенных снова надели кандалы и повезли в лагерь Шлесенбург. Встречать нас вышел лично комендант: «У нас тут жизни нет — к нам привозят умирать! Кому это не нравится, может уходить!» Мы поняли, что уйти — это броситься под выстрелы пулеметчиков на вышках. Затем всех погнали нагайками в баню на дезинфекцию — мыться ледяной водой. Там же выдали арестантскую полосатую одежду — «зебру». Втолковали, как вести себя в лагере. Например, когда навстречу идет немец, надо остановиться, снять шапку, вытянуться по стойке смирно и ждать, пока тот не пройдет мимо.
Между бараками ходить запрещалось категорически, но узники, в поисках земляков, умудрялись, рискуя жизнью, пробираться под покровом темноты в соседние помещения. Вот так подросток Онуфрий и познакомился с одним поляком. Новый знакомый спросил его: «За что сидишь?» — «Да ничего не сделал, поэтому, думаю, должны скоро выпустить!» Поляк грустно улыбнулся: «Глупый! Отсюда никого не освобождают, так тут и сгинем все! А чтобы выжить, научись «работать» глазами! Иначе пропадешь». Так Онуфрий получил первый урок выживания в лагере смерти.
Взрослые узники в основном трудились на каменоломнях. Подростков же заставляли выполнять «лагерную» работу: каждое утро выносить горы трупов из бараков и на тележке везти их в крематорий, убирать помещения и территорию… Когда возраст Онуфрия подошел к 18, его тоже перевели на работу в каменоломню. Погибнуть там можно было на каждом шагу, но особенно опасным был нижний ярус.
- Там было действительно ужасно! — вспоминает бывший заключенный. — Пришлось научиться «работать» глазами, то есть быть предельно внимательным. Поскольку с высоты постоянно сыпались огромные камни, сметая всех на своем пути. Немцы подгоняли: «Неси! Грузи в вагонетки!» А чуть замешкаешься, подбегали надсмотрщики, вооруженные черенком от кирки: удар по голове — и нет человека. Сколько на моих глазах погибло людей! Утром на работы выходило 1200 человек, вечером возвращалось 600-700. Потом слышал, что из привезенных в лагерь более 12 тысяч испанцев уцелело меньше тысячи…
Зимой 1943-го узников построили на плацу, осмотрели и самым истощенным поставили красной краской на лбу отметку, записав номера. Получил ее и Онуфрий. Всех помеченных повели под конвоем автоматчиков и служебных собак на железнодорожный вокзал. Там выдали по куску хлеба, предупредив: «Это на два дня дороги!» Но изголодавшиеся люди съели все еще до погрузки в товарные вагоны. Везли очень долго, на одной станции простояли неделю. Дверей не открывали, есть и пить не давали. Чтобы утолить жажду, несчастные лизали покрытые инеем железные заклепки и проволоку. Всех умерших складывали в штабеля в другом конце вагона. Наконец прибыли на место — в лагерь смерти Освенцим.
Узников построили в колонны, переписали номера уцелевших, заставили погрузить трупы на грузовик и погнали в лагерь. В окружении вооруженных эсэсовцев с собаками шли более десяти километров. Отставших просто пристреливали или затравливали псами. В лагере изможденных пленных еще несколько часов продержали на плацу. Лишь под вечер на них пришел посмотреть комендант в сопровождении высокопоставленных офицеров. Онуфрий слышал, как он, осмотрев новеньких, брезгливо сказал своей свите: «В газовую камеру не отправлять. На них газа жалко. Сами умрут!» И действительно, из 200 человек, прибывших вместе с Онуфрием, осталось всего восемь.
Узников заставляли разгружать вагоны с военной техникой, которую потом ремонтировали или разбирали на подземном заводе. В бараках спали по трое на одних нарах, правда, выдали одеяла. Чуть больше, по сравнению, с предыдущим лагерем, давали пойла под названием «суп» и хлеба, состоявшего наполовину из опилок.
В конце 1944 года Онуфрия перевели в очередной лагерь смерти — Маутхаузен. Здесь узников заставляли строить каналы и водозаборы. В остальном все было как в Освенциме: голод, болезни, издевательства, избиения, казни, крематорий. Тем временем война подходила к концу. Эсэсовцы спешно сожгли документацию и, передав охрану пленных войскам вермахта, уехали. Но вскоре вернулись и под завывания сирен загнали заключенных в недостроенный туннель, ведущий в подземный завод, намереваясь завалить вход и пустить газ. Но солдаты и офицеры вермахта не дали им провести массовую казнь: они боялись, что им придется отвечать за это злодеяние перед приближавшимися войсками союзников. И эсэсовцы убрались.
Оставшиеся немцы стали готовиться к сдаче в плен американцам. Вывесили на сторожевых вышках белые флаги. На работы заключенных уже не выводили. Между тем в лагере кончилась еда. Чтобы заглушить чувство голода, узники пили в огромном количестве воду и пухли от этого. Люди умирали как мухи! Трупы уже не сжигали в крематории, и они валялись везде. В январе 45-го в ворота въехал джип с несколькими американскими солдатами. Часть уцелевших узников бросилась со слезами радости на глазах к ним, другая — принялась убивать ненавистных охранников, третья — побежала громить продовольственные склады сдававшихся немецких солдат. У Онуфрия не было сил ни на что, он отправился в своей барак и лег спать…
- Как можно было выжить тогда в лагере смерти? — задумчиво трет подбородок Онуфрий Михайлович. — Один секрет — «работать глазами» — я уже вам назвал. Затем — быть молодым: физиологически подростку требуется меньше еды и питья. Как правило, надзиратели к ним меньше придирались, не давали тяжелой работы. Да и взрослые пленники, стремясь, чтобы хоть мальчишки уцелели и рассказали об этом аде, подкармливали нас. В-третьих, хоть немного знать немецкий язык. Если военнопленный не понимал команд, не мог понять, что от него хотят, его запросто могли пристрелить. Я же, слыша недовольное бурчание немца, вытягивался перед ним по стойке смирно и по-немецки извинялся. Тот удовлетворенно кивал: «Культурный парень!» Мог даже бросить к ногам окурок сигареты, который я потом менял на хлеб.
Я понимал: надо выжить! Сначала, помню, никак не мог проглотить свекольный жмых, что нам давали вместо еды. Не шло и все! Хотя знал: если не буду есть, умру! А потом приноровился: засуну ложку с жмыхом в рот и держу, чтобы свыкнуться и не вырвать. А потом, предварительно занюхав дымом с крематория, глотаю…
- Десять лет назад мы с нашими немецкими коллегами решили создать в столице Галичины организацию, которая бы помогала жертвам диктаторских режимов, — рассказывает «ФАКТАМ» директор Медико-социального центра для потерпевших в годы диктаторских режимов при Львовской областной организации Общества Красного Креста Нина Добренька. — Сейчас у нас на учете около 400 бывших узников лагерей — стареньких и больных людей, многие из которых не имеют семей.
Наши медики оказывают им врачебную помощь, проводят приемы, консультации. Раньше бесплатно выделяли и лекарственные препараты, которые присылали из Германии, но из-за проблем с оформлением документации на таможнях Украины пришлось от этого отказаться.
Несмотря на мизерное финансирование, нам удалось создать в центре своеобразный клуб, где старики находят себе занятие по душе: поют в хоре, вяжут и шьют, играют в шахматы, ведут политические диспуты. Однако, признаюсь, горько сознавать, что наше общество практически забыло о людях, которые чудом пережили лагеря смерти, как немецкие, так и советские…
P. S. Материал подготовлен при содействии Львовской областной организации Общества Красного Креста.