55 лет назад Украинская повстанческая армия фактически прекратила свое существование
О проживающем в селе Городницы Подволочиского района Тернопольской области Илье Оберишине написана и готовится к выходу книга. Его судьба поражает. Шутка ли: последний командир УПА в Збаражском округе провел в подполье более полувека. Причем 40(!) лет жена Эмилия прятала его от властей на чердаке своего дома. На легальное положение Оберишин перешел в 1991 году — с провозглашением Украиной независимости. Недавно Илье Степановичу исполнилось 87 лет.
Илья Оберишин родился на Ивано-Франковщине. В 17 лет стал членом молодежного подразделения Организации украинских националистов. В 1939 году поступил на физико-математическое отделение Львовского университета. Когда началась война, некоторое время работал учителем. В 1941-м получил псевдоним Стецько и снова отправился на учебу во Львов, в мединститут. По поручению ОУН обеспечивал повстанцев медикаментами.
- В 1944-м, с приходом советов, я перешел в глубокое подполье, — рассказывает Илья Оберишин. — В 1947-м меня включили в группу Службы безопасности при Тернопольском областном проводе (руководстве. — Авт. ) ОУН и с полусотней воинов направили в Збаражский район…
- В 1947 году мужа назначили проводником (руководителем. — Авт. ) УПА по Збаражскому округу, в который входило семь районов. Повстанцы продолжали подпольную борьбу с советской властью, в основном вели агитацию среди местного населения. В открытый бой вступали лишь в крайнем случае, но живым никто не сдавался. Я поддерживала патриотическое движение. Работала учительницей, преподавала историю. Хотела тоже уйти в подполье, но меня убедили, что больше пользы принесу, оставаясь на легальном положении.
- Где вы познакомились с Ильей Степановичем?
- В доме старшей сестры, в 1948 году. Ее муж Василий помогал повстанцам. А в 1949-м мы с Ильей поженились. Мне было 23 года. Венчались тайно, в лесу, в нескольких километрах от села. Обряд проводил старший брат Ильи — священник, специально приехавший для этого из Львова. Действовали по всем правилам конспирации. Свидетелями были моя сестра и один из повстанцев. В лес отправились, как будто за сеном. Соответственно оделись. Сестра несла под мышкой серп и мешок. Еду взяли самую простую: хлеб, картошку. Ничего праздничного не готовили, чтобы не вызвать подозрений. Но, несмотря ни на что, это был счастливый день. Мы с Ильей даже станцевали вальс, тихонько напевая мелодию. Ведь мы были молоды и очень любили друг друга.
Через несколько часов после свадьбы, в полночь, Илья отправился в штаб. Ко мне наведывался крайне редко. Честно говоря, видя, как один за другим гибнут повстанцы, я не верила, что муж останется в живых. А мне хотелось ребенка… Наш с Ильей сын Аркадий появился на свет в 1951 году — во Львове. Крестила я его там же — тайно. Когда вернулась домой, односельчане удивились: молодая учительница, скромная, положительная, и вдруг приезжает с младенцем на руках. Возник вопрос: кто отец ребенка? Правду знала только моя семья, односельчанам я говорила, что вышла замуж во Львове. Даже носила обручальное кольцо. На вопрос, почему муж не приезжает, отвечала: «Это наше личное дело». Естественно, этим «делом» заинтересовались сотрудники госбезопасности, у которых я с 1945 года была на заметке. Вызвали меня в местный отдел МГБ, спрашивают: «Кто отец мальчика?» Я возмутилась: «У вас нет более важных дел?» Надо сказать, допрос они проводили мягко, но настойчиво, продержали весь день до поздней ночи. В конце концов, я вроде как призналась, что специально обманывала односельчан, чтобы не испортить свою репутацию. Сказала, что на самом деле никакого мужа во Львове у меня нет. А от кого ребенок — это уж мое личное дело, с кем хочу, с тем встречаюсь. На том первый допрос закончился. Но я знала, что они не успокоятся.
- Долго думала, кому довериться в таком деликатном вопросе, — продолжает Эмилия Николаевна. — Наконец решилась поговорить с сестрой. Сказала ей, что меня посадят, если не придумаю правдоподобную версию. Мария расплакалась. Я попросила, чтобы Аркадия признал своим сыном ее муж Василий — председатель колхоза, член партии, награжденный орденом Ленина. Сестра не возражала, но сказать мужу об этом не решилась. Я поговорила с шурином сама. И он согласился — несмотря на то, что рисковал в случае разоблачения получить 25 лет лагерей.
Вскоре меня опять вызвали в райотдел МГБ. И я «призналась», что отец Аркадия — муж моей старшей сестры. С тех пор мы с Василием стали показываться вместе на людях, ездить на его машине в театр и кино. Сестра тем временем оставалась дома. Разумеется, люди говорили всякое, но эти слухи были нам на руку, так как снимали с меня подозрение в связях с повстанцами. Позже и на свадьбе у моего сына Василий играл роль его отца…
- Можно представить, какие чувства испытывал при этом настоящий отец…
- За свадьбой Аркадия Илья наблюдал сквозь щель в крыше. Конечно, ему не позавидуешь, но что поделать — у нас не было иного выхода. Женился сын в 70-м. Мне ничего не оставалось, как рассказать невестке правду. Конечно же, для нее это было потрясением. Но невестка ни словом не обмолвилась никому, даже своим родителям…
- А тогда, после вашего «признания», шурина вызывали на допрос?
- Конечно. Опустив голову, он во всем «признался». Дескать, бес попутал — имел с Эмилией интимную связь, поэтому не отрицает, что Аркадий его внебрачный сын. Но для правдоподобия добавил, что не уверен в этом до конца: Эмилия, мол, молодая, красивая, мало ли с кем могла иметь отношения. В общем, ему поверили…
Повстанцев, не прекращавших подпольную деятельность, становилось все меньше. Вскоре Илья Оберишин остался совсем один. В 1951 году в бою с карательным отрядом погибли два его последних побратима.
- В то страшное время мы с мужем почти не встречались, — вспоминает Эмилия Николаевна. — Илья практически не покидал укрытия, оборудованного в нескольких десятках километров от нашего села. А мы так скучали друг за другом. Каждый его приход был для нас обоих праздником…
Советы объявили, что повстанцы, которые явятся с повинной, будут амнистированы, но такой вариант мы даже не обсуждали. Илья не расставался с револьвером. Мы оба знали, что в случае разоблачения последний патрон он оставит для себя. Я не раз с ужасом представляла, что муж умирает в страшных муках, а мы не в силах ему помочь. Готовясь к худшему, выкопала за домом могилу — под видом ямы для хранения свеклы. Слава Богу, не пришлось той ямой воспользоваться.
В 1953 году Илья перебрался к нам в дом. Матрац, набитый соломой, мы поставили на чердаке возле дымохода — чтобы зимой тепло было. В лютые морозы спасался от холода тремя электрическими грелками. Через некоторое время Илья настолько привык к такой жизни, что даже окреп и закалился. Ему не страшна была никакая простуда!
- Вниз муж часто спускался?
- Только когда я и сын были в школе. Соблюдая осторожность, чтобы не быть замеченным с улицы (за нашим домом долгое время следили), что-нибудь делал по хозяйству…. Мог убрать или сварить обед. Правда, у плиты начал стоять, только когда появились газовые баллоны. Печью ведь нельзя было пользоваться — дым тут же выдал бы, что в доме кто-то есть.
Я выписывала для Ильи газеты и журналы. Купила радиоприемник, так что муж был в курсе последних новостей. За годы добровольного заточения он выучил английский язык. А я все эти 40 с лишним лет жила в страхе и тревоге…
- Кажется невероятным, что никто не заметил у вас в доме незнакомца и не донес о нем властям — при советской-то системе!
- Сама до сих пор удивляюсь. Сначала мы жили в родительском доме. Моя вторая сестра вышла замуж, у нее родился сын. Подрастал и мой Аркадий. А от детей уберечь тайну труднее всего, поэтому я решила построить собственный дом. Сама тянула все расходы. Работая учительницей, научилась шить и рисовать. Принимала заказы у односельчан. Словом, зарабатывала как могла. Причем тайно, ведь представители финотдела облагали налогом любой вид индивидуальной трудовой деятельности.
- Кто кроме близких родственников знал, что в доме прячется воин УПА?
- Только моя семья. Мама не раз плакала, говорила, что в случае чего пострадают все. Да, я запирала двери на ключ, но ведь могла и забыть. Однажды, в 1961 году, так и случилось. И надо же — именно в тот момент в дом зашла почтальон — без стука. А Илья, уверенный, что дверь заперта, спокойно спустился с чердака, расположился за столом, что-то писал. Подняв глаза и увидев перед собой почтальоншу, в первый момент растерялся, но быстро взял себя в руки, поблагодарил, проводил ее к выходу. Как мы переживали, что она донесет! Ведь большинство почтальонов были агентами госбезопасности. А выглядел Илья очень даже подозрительно: его бледность — от отсутствия свежего воздуха и солнечных лучей — сразу бросалась в глаза… В общем, муж решил на время уйти. Перебивался, как только мог. Более месяца жил в лесу. Пока было тепло, ночевал в стогах сена. Питался в основном ягодами, грибами. С наступлением холодов стал ночевать в Тернополе на вокзале. У Ильи было с собой немного денег — на них покупал скудную еду. Домой вернулся под зиму. Как сейчас помню: захожу в летнюю кухню за углем, смотрю — знакомый силуэт. Радости было! Кстати, почтальон, из-за которой муж почти год скитался, на нас не донесла. Либо ничего не поняла, либо была из числа тех немногих, кто не сотрудничал со спецслужбами.
- Когда сын узнал правду об отце?
- В 12 лет. Я долго готовила его к этому, объясняла Аркадию, чем грозит нашей семье утечка информации. Мальчик обещал, что будет молчать. Знакомство прошло нормально. Правда, поначалу Аркадий стеснялся, но быстро привык. Лишь однажды он невольно чуть не выдал отца. В тот день к сыну пришел друг. Дети хотели поиграть в футбол, но я им запретила, мяч забросила на чердак. Дождавшись моего ухода, Аркадий подошел к лестнице и громким шепотом попросил отца сбросить мяч. Друг услышал это, рассказал своим родителям. Спасибо им, что не донесли на нас.
- Слава Богу, мы дожили до лучших времен, — продолжает Эмилия Оберишин. — Не передать словами нашу радость, когда была принята Декларация о независимости Украины. Потом был референдум, провозглашение независимости — самый большой праздник в нашей с Ильей жизни. В декабре 1991-го муж наконец вышел из добровольного заточения. И в тот же день уехал в Тернополь, в представительство Народного Руха. Илье не сразу поверили. Но он подробно рассказал, где и какие бои происходили, какой схрон когда был открыт и что в нем было. В СБУ всю эту информацию подтвердили… В Народном Рухе мужу в торжественной обстановке выдали паспорт гражданина Украины, подарили новый костюм. Хотя с одеждой у Ильи проблем не было. Много лет назад я купила ему хороший импортный костюм — на случай ареста. Не хотела, чтобы его вывели в старой одежде…
- В родном селе, наверное, разговоров было?!
- Мы не сразу решились открыть землякам нашу тайну. Долгое время не показывались на людях вдвоем. Илья жил и работал в Тернополе, я — в Городницах.
- Чего же вы боялись? Ведь советской системы больше не существовало.
- Опасались, что уволят с работы сына. Вот и прожили порознь еще десять лет. Домой Илья, конечно же, приезжал, но под видом старого знакомого. А потом мои сестры рассказали односельчанам, что на самом деле это мой муж. Удивлению земляков не было предела!
Илья возглавлял областное общество «Мемориал». Написал и издал книгу мемуаров «Полвека в подполье». Сейчас на пенсии — работать здоровье не позволяет. Государство выделило ему 75 гривен социальной помощи. При Президенте Ющенко добавили еще 250 гривен. Плюс моя пенсия — чуть больше 400 гривен. Так и живем. Но мы на судьбу не жалуемся. Нам посчастливилось пожить в независимой Украине, где можно свободно, не боясь доноса и ареста, выражать свои мысли. Сейчас все, кому не лень, критикуют власть. А попробовали бы сказать неосторожное слово при советах! Так что мы ни о чем не жалеем.