Известному актеру исполнилось 60 лет
Аристарх Ливанов родился в Киеве. Здесь он уже в 16 лет получил трудовую книжку, где была запись: режиссер детского самодеятельного театра. Учился в Ленинграде, а артистическую карьеру начинал в Волгограде, затем Рязани, Ростове-на-Дону. И хотя стал там лауреатом Государственной премии, решил, что работать нужно только в Москве. В столице Ливанов сменил не один театр. Но зрители, особенно женского пола, сразу обратили на него внимание, ведь в кино он сыграл более 80 ролей. После телесериала «Государственная граница» за ним стойко закрепилось амплуа аристократа-белогвардейца. Потом пошла череда рисковых мачо в остросюжетных фильмах «30-го — уничтожить», «Мы, нижеподписавшиеся», «ТАСС уполномочен заявить». Но изменились времена, и Аристарх Евгеньевич в трех картинах подряд умудрился сыграть сутенера. Сегодня пришло время его киноолигархов и генералов ФСБ в бесчисленных сериалах: «Другая жизнь», «Исцеление любовью», «Сармат».
- У вас такое странное имя — старинное.
- Да уж, представляете? Был маленький, а уже Аристарх.
- Вас назвали в честь деда, вы своего сына назвали в честь отца, а дочь Нину — в честь мамы. Что из детства вы перенесли в свою семью?
- Генетический код, которым богат, я получил от своих родителей, из киевского детства и юности. Я был, особенно в те годы, чрезвычайно требовательным к себе, таким садомазохистом. Мне казалось, что я недостаточно образован и умен, поэтому никому не интересен. Постоянно шел к каким-то вершинам. Порог притязания, говоря языком психологии, был настолько высокий, что я чуть не надорвался. Того, что я хороший, честный, справедливый, добрый, мне казалось недостаточно. А с этим, оказывается, можно жить.
- Как из сегодняшнего дня видится двор вашего детства?
- Я его часто вижу. Эти воспоминания возбудили и поездки в Киев на съемки телесериала «Исцеление любовью». Практически каждый день я проезжал мимо улиц Петропавловской и Первой просеки. Там находился роддом, в котором появился на свет я, а затем и мой младший брат. А на улице Леонтовича (за Владимирским собором) киногруппа сняла квартиру, где проходили съемки. Мне вспомнилось, что впервые я побывал в этом соборе в четыре года. Меня и крестили там вместе с братом. Благодаря этому фильму я вернулся в свое детство.
- А каков ваш сегодняшний дом?
- В Москве у меня замечательный дом. Еще лет 25 назад, проезжая мимо бульвара Карбышева, который мне был глубоко симпатичен, я наблюдал, как ходили люди с палочкой, выгребая осенью листья и собирая грибы. И я говорил своим друзьям: «Вот здесь я буду жить!» Они, конечно, думали, что у меня не все в порядке с головой. Но прошло время, там начали строить дом. Средств, чтобы купить в нем квартиру, у меня не было. Но как-то звезды удачно расположились… Более того, в ста шагах от моего дома теперь живут дочка с маленькой внучечкой. Так что мы по четыре раз в день имеем возможность ходить друг к другу в гости.
- Вы снимались в фильме украинского режиссера Виктора Греся «Черная курица, или Подземные жители». Какое впечатление от этой работы?
- Такого внимания к себе я никогда не испытывал. Хотя моя роль того не стоила — она проходная. Это просто светлый образ отца мальчика, который он помнит, оставшись временно без родителей. Я не смог озвучивать эту роль, так как был занят. Потом Гресь с восторгом мне сказал: «А ты понял, как точно мы нашли под тебя голос?» Действительно, смотрю картину и понимаю, что это я говорю, но не помню, чтобы я это озвучивал.
А еще вспоминаю художника этого фильма — Левченко. Меня, честно говоря, сначала немного раздражало, что на площадке как бы нет никакого движения. Но на ней происходило многое. Художник смотрел на стол и говорил: «Здесь не хватает вишенки». Он кого-то посылал (а время шло), и приносили с рынка вишни. И на белоснежную скатерть он клал одну вишенку. Потом снова строго смотрел: чего еще не хватает? Помню наши съемки на выезде (очень дорогое удовольствие). Оказалось, что сбруя у лошадей, запряженных в белую карету, не соответствовала исторической эпохе, и съемки отменили. Кавалькада развернулась и уехала только потому, что не все было готово. Попали в кадр эти лошади со своей сбруей или нет, я не помню, но какая была высота требований!
- В одном из интервью вы говорили, что кино — это консервная банка, а театр — горячая сковородка.
- Конечно, кино — это консервы. Но они могут быть и высококачественными. А в театре всегда горячо. Самое важное, что там я имею возможность в данный момент овладевать сознанием, настроением, душой зрителя. Играя князя Мышкина в «Идиоте», точно знал, что сейчас сделаю паузу — и половина дам опустят голову, достанут платки и утрут слезу. Этими мгновениями я повелевал не как князь Мышкин, а как исполнитель, потому что знал, как натянуть эту струну, ослабить ее, оборвать и вызвать чувство благодарности за то, что вот, надо же, как придумал Достоевский. Спасибо ему, театру и немножко Аристарху Ливанову. А в кино я могу очаровать только режиссера и операторов. Если ты играешь истинно и точно, то даже осветители начинают думать: «Его же сейчас убьют, что он себе позволяет?» Я превращаю этих равнодушных людей, которые все видели, в зрителей. Но для этого нужно быть интересным и не повторяться в дублях.
- Вы сейчас не служите в каком-то одном театре, поэтому имеете право выбирать.
- Я отказался от трех предложений. Во-первых, материал. Мне предлагают сыграть трансвестита. Получается, вот, мол, как долго он скрывал свою истинную ориентацию. Мне не все равно, каким способом деньги зарабатывать. Кроме таланта, надо еще и совесть иметь. Я сам себе хозяин. Снимаюсь там, где считаю нужным, выбираю материал, который не очень похож на предыдущий, потому что в ролях люблю заглядывать туда, куда еще не хаживал.
- Из 160 ролей, сыгранных вами в кино и театре, есть такая, которая бы вас не отпускала?
- Самый длинный шлейф в душе оставила роль Сальери. В Театре Моссовета не ожидали, что я смогу ее так интересно сыграть. Помню голос Риты Тереховой, которая не стала подниматься наверх по крутой лестнице в мою гримерку, а сложила руки рупором и снизу закричала: «Ливанов, браво!» Не могу сказать, что у нас с ней в театре были такие уж дивные отношения, но после этой победы она пересмотрела их.
- Да. Это глупость, конечно, потому что у каждого своя профессия. Я трижды чуть не погиб. У меня был разрыв слухового нерва (до сих пор не слышу на левое ухо). Другое дело, что расстреливать в кадре вместо меня кого-то другого не стали бы — я сам должен был это сделать. Но попался не достаточно профессиональный пиротехник, который поставил мне и Михееву (артист из Куйбышева) такой заряд, из-за которого я получил увечье.
А в 1980 году на съемках фильма «Девушка и Гранд» мне пообещали, что дадут тренера. Но никто палец о палец так и не ударил. Чтобы прочувствовать лошадь, я прочел две книжки «Как держаться в седле». Но объяснить об этом лошади не смог, потому что она (хоть я и играл в свое время казака Григория Мелехова) сразу почувствовала, что в седле я сижу впервые. А моя супруга занималась конным спортом и дала мне совет: «Шагом неинтересно, рысью — это тряска, а вот если ты коня пошлешь в галоп, то это уже как бы сидишь в кресле». В общем, когда лошадь начала «козлить» ногами, у меня перед глазами всплыла цитата из учебника: «В этом случае нужно освободить стремена и на 40 секунд покинуть седло». Я покинул седло, но «парашют не раскрылся». Это было в апреле на ипподроме Пятигорска, когда земля была еще твердая…
Никогда не забуду съемки фильма «Людмила», где была сцена штурма бронепоезда. Режиссер стал меня провоцировать: «Ты что, сам этого не можешь сделать?» Я попробовал. В вагоне арендованного бронепоезда была всего лишь одна ручка, оказавшаяся целой. Я должен был за нее хвататься, когда догонял поезд. А проверить, как она держится и выдержит ли меня, никто не удосужился. Если бы эта ручка вылетела, я бы стопроцентно оказался под колесами открытой платформы, шедшей за вагоном. Мне за страх заплатили 13 рублей 50 копеек.
- Ваш герой в чеховском «Медведе» говорит, что все в этой жизни делается ради женщин.
- У меня в семье жена, дочка, внучка, еще и собака Муза. А я один-единственный. С женой Ларисой мы уже вместе более 30 лет, я ее встретил в Ростовском ТЮЗе, где она работала помощником режиссера.
- Аристарх Евгеньевич, женщины вам часто признавались в любви?
- Артистам очень полезно влюбляться. Причем неразделенной любовью, являющейся достаточно серьезным плацдармом для красок, которыми он должен владеть.
- Вы хорошо играете на гитаре и поете.
- Как-то я был на гастролях в Японии. Расхулиганился там, в хорошем смысле слова и сказал ведущему концерта, что сейчас должна прозвучать песня, которая тронет душу. И стал рассказывать содержание песни на японский лад, чтобы ее поняли: «Представьте: ночь, луна сияет, плывет джонка, в джонке гейша поет, а самурай в зарослях сакуры слушает и вспоминает, как они любили друг друга». Это была песня «Нiч яка мiсячна».
- Гейши и самураи все поняли?
- Японцы ничего не поняли, а наши — рухнули.