До выборов в местные органы власти осталось менее двух недель. Как известно, на пост городского головы Харькова наряду с другими кандидатами баллотируется и действующий мэр Геннадий Кернес. Правда, в связи с болезнью, в сентябре мэр Харькова был госпитализирован в местную больницу, а затем из-за осложнений его перевезли в Германию в берлинскую клинику «Шарите». Это обстоятельство соперники и оппоненты Геннадия Кернеса используют для различных инсинуаций: в последнее время в отечественном информпространстве тиражируются слухи о том, что мэр Харькова после тяжелого инсульта потерял речь и находится на грани смерти.
«ФАКТЫ» обратились за комментариями к среднему сыну Геннадия Кернеса. Даниил Привалов на интервью об отце согласился практически сразу: про мэра Харькова сейчас так много говорят люди, которые не имеют к нему отношения, что пришло время сказать что-то и родственникам.
С Даниилом, молодой копией Геннадия Кернеса, мы встретились в одном из ресторанов Киева за несколько часов до его отлета в Берлин, где в «Шарите» он навестит отца. Даниил заказал зеленый салат с киноа и еще что-то из линейки здорового питания. Из напитков — минеральная вода без газа, на десерт — эспрессо. Говорит, к такой еде приучил его Геннадий Адольфович, адепт здорового образа жизни. А теперь здоровое питание для него еще и бизнес, за счет которого живет семья Даниила.
— Даниил, как ты переживаешь сообщения в СМИ о том, что Геннадий Кернес в коме, он умер?
— Первое. Уровень защиты информации о пациентах в Германии реально отличается от того, как его пытаются представить публике всякие, прости господи, эксперты и политики. Они не могут получить никакой информации из клиники. Никакой. Второе. Когда я вижу все эти сообщения в информпространстве, меня это расстраивает. Люди подхватывают какие-то новости, и чем хуже новость, тем людям больше нравится ее смаковать. Почему-то никто не смакует письмо профессора «Шарите» Норберта Сутторпа, которое Родион (Родион Гайсинский, еще один сын Геннадия Кернеса. — Авт.) выставил у себя в «Инстаграме». Такое письмо в истории клиники давалось только двум людям — Навальному, чтобы снять напряжение вокруг его отравления, и отцу. У клиники нет практики выдавать подобные письма, потому что за такое письмо я могу засудить «Шарите». Но я понимаю, для чего это делается, и, естественно, никаких претензий к «Шарите» не имею, только благодарность. Но я могу засудить некоего Родзинского, который прыгает с канала на канал и несет бред о том, что он позвонил в «Шарите» и там ему по телефону рассказали об инсульте, потере речи и утрате работоспособности Геннадия Кернеса. Кстати, в начале года Родион уже подал в суд на этого персонажа, и тоже из-за COVID. Тогда Родзинский распространял дезу о том, что сам Родион заражен коронавирусом, и нарвался на иск. Сейчас все его имущество арестовано, и Родзинский теперь переключился на отца.
Возвращаюсь к вопросу. Почему-то никто не смакует письмо профессора Сутторпа, в котором ясно написано, что у отца все хорошо и врачи ожидают его полного выздоровления. Это важнейший, серьезнейший и весомейший документ, который снимает любые вопросы. Но почему-то никто о нем не говорит, не обсуждает, никто ему не радуется. А когда какой-то дурачок рассказывает о том, что Кернес в коме — откуда он может знать? Мне, с одной стороны, смешно, а с другой — немного обидно, потому что кто-то спекулирует на теме здоровья и успехов моего отца.
— Ты ведь понимаешь, что сейчас проблемы со здоровьем твоего отца очень многие считают шансом его потопить?
— Я понимаю. Но считаю, что у них ничего не получится по одной простой причине: отец руководствуется (в предвыборной гонке. — Авт.) не эфемерными вещами типа админресурса и еще чего-то, а стоит на доверии горожан, которое получил благодаря своим успехам. Это незыблемые вещи. Такие штуки потопить нельзя. Все, что они могут, это попытаться дезинформировать людей, что он умер, в коме, что у него инсульт и еще что-то. Это все, что они могут сказать. Для них это шанс. Я вижу, как многие люди даже из его некогда близкого окружения ведут себя. Его друзья-товарищи, и это иногда вызывает шок. Поступки некоторых его коллег…
— Имеешь в виду кого-то из команды?
— Нет, к команде вопросов нет, она у него сплоченная. Игорь Терехов (первый зам городского головы Харькова. — Авт.) и другие — они лучшие из лучших, я считаю. Они реально его команда, на которую можно опереться в такие трудные минуты. Я говорю именно о бывших, и все понимают, о ком я говорю.
— Ты собираешься в Германию?
— Да, я лечу туда и планирую увидеть отца, потому что его состояние значительно лучше. Его все-таки собираются переводить в другое отделение. Были некоторые ограничения, которые делали контакт с ним невозможным. Первое — реанимация, это абсолютно стерильное помещение, в которое, к сожалению, нет доступа. Второе — у него был ковид, а значит, контакт невозможен. Сейчас у него коронавирус ушел, и отца планируют переводить из полностью закрытого в более открытое отделение.
— Из реанимации в палату интенсивной терапии?
— Из палаты интенсивной в палату средней терапии. В реанимации он давно уже не находится. Касательно спекуляций. Я разговаривал с врачом, у отца нет инсульта, потери речи и всей той чуши, на которой спекулируют его противники. Что есть, так это то, что ковид обострил последствия ранения. Сильно обострил. А чтобы убрать обострение, необходимо какое-то время и усилия врачей. Но повторю, об инсульте, каком-то изменении мозговой деятельности, потери речи вопрос не стоит.
— В понедельник, 12 октября, губернатор Харьковской области заявил, что, по его информации, состояние у Кернеса плохое и он до выборов не вернется в Харьков. Такие предположения имеют основания?
— Мне кажется, что Кучеру надо заниматься своими делами, а не делами Геннадия Адольфовича. Ему пора показать, что он может сделать, а не то, чего не может, как ему кажется, сделать Геннадий Адольфович. Пусть расскажет, что может сделать он, кроме того, что высасывать из пальца или других мест какую-то чушь, связанную с мэром.
— Даниил, известно, что ты сын Геннадия Кернеса, но почему не носишь его фамилию?
— Это было общим решением родителей, что я буду носить фамилию мамы. Прошло время, я вырос и понял, что с такой схожестью на отца его фамилия у меня на лбу отпечатана. Так что я Привалов, но сын Геннадия Кернеса.
— Какое у тебя самое первое и яркое воспоминание об отце?
— Я родился и сразу спросил: «Где мой папа?» (Смеется.) А если серьезно, то первое воспоминание об отце — это четкая картинка перед глазами: папа и пудель по кличке Шерри. Не помню, дома это было или на улице, но помню серого пса и отца.
— Папа всегда любил собак?
— Болеет собаками…
— Твой отец неоднократно говорил в интервью, что никогда не был рабом своих детей. Что это означает с точки зрения сына?
— Я искренне не понимаю этой фразы. На мой взгляд, это выражалось в чрезмерной требовательности. И отчасти необъективной строгости. То, что прощал кому-то, он никогда не прощал детям. Это было как-то достаточно сложно понять. Любой вопрос, с которым ты к нему обращался, он воспринимал как попытку на него наехать. Лишь повзрослев, я понял, что он таким образом учил нас быть максимально самостоятельными. Ты понимал, что он не будет решать твои проблемы (не важно, бытовые или какие-то твои факапы или залеты) и учился рассчитывать только на себя. В результате я считаю, что это очень неплохо.
— Как это — быть сыном мэра второго города Украины?
— Во-первых, я горжусь отцом. Потому что не просто являюсь сыном мэра, а самого успешного мэра в истории независимой Украины. Это круто. Считаю его прекрасным примером для подражания. Минус в том, что из-за его постоянной занятости на работе реально страдала семья. Еще минус — всем его детям надо держать очень высокую планку, не подкачать. Ведь на самом деле на нас очень большая ответственность — не бросить тень на отца.
— Ты достаточно не публичен. Пожалуй, Кирилл Кернес еще более не публичная персона. Это связано именно с этим?
— Отчасти да. У меня сложилось так, что в 16 лет я уехал в Киев и поступил в Институт международных отношений, отучился, и моя жизнь шла своим чередом. Это к вопросу: «Не быть рабом своих детей». Ведь в Украине как принято? Если ты чиновник, то твои дети становятся участниками каких-то бизнесов. У нас в семье такого нет. У каждого своя жизнь, которая не связана с родом деятельности отца. Я, например, живу в Киеве и занимаюсь своим бизнесом, связанным со здоровым питанием. Вместе со своей женой создал семейную компанию, она переросла в большое предприятие, на котором работают сто человек и продукция которого экспортируется в десятки разных стран. Но поскольку скандалов с моим участием нет, то ни я, ни моя жена, ни наша с ней компания никому не интересны. И слава Богу, что это так.
— Вас три брата. Родион же тебе брат, ты так считаешь?
— Брат, конечно.
— Как складываются взаимоотношения?
— У нас никогда не стоял вопрос: брат — не брат. В детстве нам с Кириллом отец четко объяснял, что Родион наш брат. И, в принципе, когда мы выросли, наши отношения не просто называются братскими, они таковыми и являются по сути. Это подтверждено не просто словами, а делами и ощущениями, зрелыми отношениями, которые есть у троих родственных людей.
— Вы конкурируете за внимание отца? Ведь он безумно занятой человек, у него мало времени на семью.
— В детстве случались вспышки ревности, конкуренция за внимание, еще что-то, но все это носило здоровый характер. Все дети, у которых есть братья и сестры, переживают подобную историю.
— Покушение на Геннадия Кернеса. 28 апреля 2014 года.
— Четко помню тот день. Я очень долго и хорошо с ним говорил. Мы были в гостинице, в которой живет отец, и он готовился к пробежке. Сидел в гетрах, майке, кепке, очках, часах. Мы с ним поговорили. Душевно поговорили. Он сказал, что побегает, а ты, мол, пока иди домой, переоденься, вернешься и продолжим разговор. Я вышел из гостиницы очень счастливый, поехал домой, принял душ. И тут мне звонит охрана отца, сказали, что такая есть ситуация. Я ее сначала всерьез не воспринял, потому что как-то такого не ожидаешь. Конечно, испугался, но даже предположить не мог, что все настолько серьезно. Я думал, что какой-то дурачок из воздушки выстрелил. И помню, как приехал в 4-ю неотложку, а мне говорят, что заезд невозможен. Объяснил охране больницы, кто я, куда я, к кому, меня пропустили. Зашел, скажу честно, очень сильно переживал. Но все мои сомнения развеялись после того, как отца прооперировали. Он лежал в палате после операции, и у меня была возможность зайти к нему. Я его увидел. Это было жуткое зрелище. Но мне было ясно, что он выживет, потому что есть люди, которые даже без сознания выглядят как живые, а есть — как неживые. Касательно него в тот момент у меня гора с плеч упала. Я понял, что все будет ок. Да, жутко, кошмар. Ранение сумасшедшее. Но, наверное, на уровне сыновье-отеческих взаимосвязей каких-то, эмоциональных ниточек я почувствовал, что угрозы нет.
— А что чувствуешь в сегодняшней ситуации?
— Есть точно такое же ощущение. Четкое, понятное. Очень сложно видеться с отцом в силу определенных ограничений, потому что тогда это был Харьков и у меня был доступ в больницу. Сейчас это Германия, ковид и дальше, чем в холл клиники, не зайдешь. Это очень сильно все осложняет. Но уверен, все будет ок.
Читайте также: «Иногда ты смеешься»: жена заболевшего Кернеса сделала трогательный пост
Тем временем коронавирус настиг гендиректора «Укрпочты» Игоря Смелянского. А повторно заболевшая COVID-19 Яна Зинкевич рассказала «ФАКТАМ» о борьбе с недугом.