Ровно 21 год назад на Чернобыльской атомной станции произошло еще одно ЧП, последствия которого, по утверждению бывшего донецкого пожарного Станислава Богатыренко, могли быть еще более ужасающими, чем предыдущая катастрофа О пожаре 1986 года, произошедшем на Чернобыльской атомной электростанции 23 мая — почти через месяц после аварии, случившейся на четвертом энергоблоке, и сейчас мало что известно. Но, по мнению ликвидатора Станислава Богатыренко, последствия возгорания электропроводки в 40 метрах(!) от развороченного реактора могли быть куда серьезнее Чернобыльской катастрофы. Если бы персонал станции вовремя не заметил огонь и пожарные, рискуя жизнью и здоровьем, не загасили пламя, то радиус зоны отчуждения вокруг Припяти был бы не 30 километров, а в десятки раз больше.
Как только стало известно о катастрофе на ЧАЭС, старший инженер испытательной пожарной лаборатории Управления пожарной охраны Донецкой области Станислав Богатыренко сам попросился в Чернобыль.
- Я написал рапорт с просьбой направить меня на ЧАЭС, так как у меня есть опыт ликвидации последствий подобных аварий — до работы в пожарной охране я служил командиром заправочного отделения в ракетных войсках, — вспоминает Станислав Богатыренко. — Просьбу удовлетворили: в День Победы, 9 мая 1986 года, меня подняли прямо из-за праздничного стола и вместе с 20 коллегами из Донецкой области на самолете спецрейсом направили в Киев.
Прибывшая из Донецка группа ликвидаторов во главе с Богатыренко расконсервировала и перегнала на станцию мощную пожарную технику из «запасников» в городе Вишневое под Киевом. На Станислава Богатыренко возложили функции помощника по оперативной работе начальника штаба пожарной охраны города Чернобыля. Он отправлял вновь прибывших пожарных-ликвидаторов на станцию, консультировал, принимал их работу.
- Чернобыль встретил нас такой ясной и теплой погодой, что новобранцы отказывались верить в опасность: приходилось уговаривать товарищей надевать защитные средства и не валяться на траве, которая чудовищно «фонила», — рассказывает Станислав Богатыренко. — Для убедительности показывал им облезлых кошек и собак. Люди приезжали со всего Советского Союза, и не все хорошо ориентировались в том, что им предстояло делать. И я взял на себя роль «проводника»: сопровождал и новичков, и журналистов, и начальство. Товарищи даже прозвали меня Сталкером. Помню, как-то по команде «сверху» мне пришлось объехать территорию ЧАЭС, чтобы переписать инвентарные номера техники, участвовавшей в тушении пожара и подлежащей эвакуации в близлежащие могильники. Абсурд какой-то — ведь техника подлежала утилизации!
Для откачки воды к мощным пожарным насосным станциям, качавшим 110 литров жидкости в секунду под давлением 16 атмосфер, присоединили пожарные рукава большого диаметра, которые тянулись более чем на километр — от станции до хранилищ-отстойников. Часть пути пролегала по обочине дороги, по которой шла тяжелая техника. 19 мая Богатыренко с дежурным караулом, объезжая территорию станции, обнаружил порыв пожарных рукавов. Кто-то, скорее всего, на танке выехал на обочину и раздавил гайку, соединяющую пожарные шланги, даже не заметив этого.
Радиоактивная вода из прорыва хлестала фонтаном. Через несколько секунд Богатыренко и сержант-водитель Анатолий Иванов (тоже донецкий пожарный) стояли в радиоактивном озере уже по колено! Повреждение надо было ликвидировать немедленно. Наехав на пожарный шланг колесом 12-тонного пожарного «Урала» выше места разрыва, ребята заменили поврежденные рукава и попытались их соединить. Но давление воды было такой силы, что даже 12-тонная машина не могла удержать бившую из шланга струю! Соединить рукава удалось лишь с пятой попытки. Людей, пытавшихся это сделать, струя отбрасывала на метр-полтора. Пропитанные «грязной» водой респираторы пришлось снять и дышать чернобыльским воздухом. Во время одной из неудачных попыток ликвидировать порыв, когда Богатыренко отдавал команду, очередная струя воды ударила ему прямо в рот. Инстинктивно он сделал несколько глотков.
- Внутренности словно обожгло, — вспоминает бывший пожарный. — Аварию через 20 минут все-таки устранили. Но если врачи заставили троих караульных, «купавшихся» вместе со мной, выпить по три литра раствора марганца, то мне пришлось влить в себя… четыре таких бутыля. Жжение понемногу утихло.
Врачам, настаивавшим на отправке Богатыренко на «большую землю», Станислав оставил расписку в том, что он остается на станции по доброй воле и от госпитализации отказывается. А через три дня произошел пожар…
23 мая в начале третьего утра Станислава Богатыренко растолкал дежурный: «Тревога: пожар на станции, на четвертом блоке!» Запах дыма услышал персонал ЧАЭС.
- Разум отказывался это принять: второй пожар на аварийной атомной станции?! — вспоминает ликвидатор. — Когда я подбежал к пожарному штабу, там уже было полно народу — по тревоге подняли всех.
Начальник караула Владимир Чухарев (работавший до аварии на ЧАЭС начальником пожарной части Ленинградской атомной станции) нашел источник возгорания: на четвертом аварийном энергоблоке в одном из помещений машинного зала горел короб с электрокабелями, подвешенный под потолком на высоте шести метров. Огонь мог распространиться в любую точку станции, в том числе и в развалины четвертого реактора. Пожар, по мнению моего собеседника, начался, скорее всего, потому, что сразу после аварии станцию обесточили самым простым способом: шли и просто рубили провода топором. Где-то, видимо, «не дорубили», и, когда подали напряжение, в одном из коробов проводку «закоротило», кабель загорелся.
- Если первый взрыв на ЧАЭС 26 апреля 1986 года был тепловой, то 23 мая речь шла уже о возможности ядерного взрыва, — делится своими воспоминаниями ликвидатор. — Дело в том, что после аварии на станции в большом количестве было разлито турбинное масло (турбина реактора электростанции фактически вращается в масле). Масла на станции, по сведениям персонала, было около 800 тонн. А в случае возгорания его очень сложно было потушить. Если бы масло загорелось, Европа превратилась бы в один большой Чернобыль, — считает Станислав Богатыренко.
Рядом с очагом возгорания радиационный фон был более 200 рентген в час. Определить уровень радиации точнее дозиметрист не смог — прибор зашкаливало.
- Мы нашли лестницу, что было непросто — станция была обесточена и мы светили себе только фонариками, — рассказывает Станислав Богатыренко. — И забравшись, словно акробат, под потолок, я по коробам, как по балкам, добрался до очага возгорания. А стоявшие внизу товарищи, взгромоздившись друг на друга, подали мне пожарный багор длиной два с половиной метра.
«Танцуя» на раскаленном коробе, Богатыренко с неимоверным усилием отогнул тугой металлический лист, туда подали пожарный рукав. После чего выполнившая свою работу пожарная команда помчалась обратно — дозиметрист уже минут 15 умолял товарищей покинуть зону.
- Он, как будильник, напоминал о грозящей нам смертельной опасности: «Прошло пять минут, десять, восемнадцать», — с улыбкой вспоминает собеседник. — Предельной нормой пребывания были десять минут.
Аварийный короб охладили. Второй пятерке пожарных было легче: они шли к месту ЧП, ориентируясь по пожарному рукаву. Всего начальник штаба подполковник Максимчук отправил туда еще 10 команд.
- Благодаря Владимиру Михайловичу Максимчуку (сотруднику Главного управления пожарной охраны СССР. — Авт. ), руководившему работой пожарного штаба на атомной станции, в тушении этого возгорания участвовало лишь пятьдесят пять офицеров, а не сотни поднятых по тревоге человек, — рассказывает Станислав Борисович. — Начальство, напротив, требовало от него послать к месту ЧП гораздо больше людей. Но Максимчук как настоящий профессионал не пошел на бессмысленные жертвы. В 8. 30 23 мая возгорание ликвидировали. Но пожар сам по себе выеденного яйца не стоил — страшны были последствия…
Официально зафиксированная доза в 109 рентген, которую «хватанул» Богатыренко, — самая большая среди всех ликвидаторов из Донецкой области. Сразу после пожара его вместе с другими участниками тушения срочно увезли в киевский госпиталь. Там ликвидаторов второго «локального» ЧП посещали даже министры! Выдали аж по 300 рублей — без всякой расписки! Дескать, это — аванс, а «далi — буде». Увы, «далi»… не было. Тогдашний президент СССР Михаил Горбачев не подписал список представленных к высоким наградам, решив не пополнять число «псевдогероев», коих развелось много.
Богатыренко к Новому 1987 году выдали медаль «За отвагу на пожаре». А свои льготы он вскоре автоматически потерял: не стал проходить очередную комиссию по инвалидности. В мирной жизни бывший ликвидатор старался прокормить семью и предпочитал спасать себя сам — вплоть до 2000 года… Пока внезапные обмороки и другие характерные для ликвидаторов атомной аварии болячки не заставили Станислава Борисовича вновь пройти обследование. Человеку, которому радиоактивное «озеро» было «по колено», как и загоревшийся в 40 метрах от развалин реактора короб, инвалидность нужна для того, чтобы, как он сам говорит, его «правильно лечили». Никаких наград за тушение «засекреченного пожара» донецкий ликвидатор так и не получил. Кроме ордена «За мужество» третьей степени, которым его наградили по Указу Президента Украины от 21 апреля 2006 года в родном главном управлении МЧС Украины в Донецкой области.