Освободить узницу, уже не способную самостоятельно передвигаться, удалось лишь благодаря усилиям Уполномоченного Верховной Рады Украины по правам человека Нины Карпачевой О крымчанке Зинаиде Волошиной украинскому омбудсмену Нине Карпачевой рассказал Комиссар Совета Европы по правам человека Томас Хаммарберг. В составе группы международных представителей, инспектировавшей местные тюрьмы в Абхазии, он изучал, как в этой не признанной республике содержатся заключенные. Потрясенный судьбой 52-летней Зинаиды Витальевны, господин Хаммарберг обратился к Карпачевой: «Зная вас, Нина Ивановна, убежден, что лишь вы можете спасти эту несчастную женщину». И после 13(!) лет мучительного заточения Волошина действительно вернулась на родину. Только через четыре месяца после того Нина Карпачева вручила ей паспорт гражданки Украины — и сотрудники аппарата Уполномоченного по правам человека разрешили корреспонденту «ФАКТОВ» встретиться и побеседовать с настрадавшейся женщиной. И сегодня бывшая узница абхазской тюрьмы впервые вслух рассказывает о своих злоключениях.
- И почему до сих пор с ходунками передвигаемся?! — притворно хмурится представитель Уполномоченного по правам человека в Крыму Алексей Орловский. — Сама, сама должна уже ходить, Зина. Надо уже и бегать.
- Скоро буду, Алексей Леонтьевич, — улыбается маленькая хрупкая
Зинаида Волошина, которую в начале лета доставили из Абхазии в Крым. На носилках: последние несколько лет даже подняться с тюремной койки она уже не могла…
- В 1987 году я по семейным обстоятельствам с дочкой переехала в Абхазию, — поворачивается ко мне Зинаида Витальевна и еле сдерживая слезы продолжает: — Жила близ Сухуми, работала в цветочном хозяйстве. Старший сын остался с отцом в Крыму, дочка, закончив школу, уехала учиться в Симферополь. Получив телеграмму, что она родила внука, я приехала в Крым, и мы с мужем помирились. Решила выписаться из Абхазии и вернуться в семью.
В Сухуми отправились с дочкой и с внуком. Только приехали туда, как начались боевые действия. И мы, что называется, застряли.
Каждый день только и слышали: там убили кого-то, там зарезали. К нам как-то пришел сосед с чеченцем — хотели Иру изнасиловать. Благо, увидев, что мы с ним деремся, другой сосед заступился, — плачет Волошина. — С тех пор я дочку прятала и мы жили в постоянном страхе. Обращались в милицию, а нам отвечали: мы вам жизнь не гарантируем — как хотите, так и защищайтесь. Люди заселялись в свои брошенные дома, проводили свет. Как-то вечером пошла и я за электриком.
«Подключу, если магарыч есть», — сказал Николай (так его звали). С ним пошел его родственник Елисеев и еще один местный житель Барбой. Поздний вечер, темень. Начали они подключать свет, но случилось замыкание какое-то. Я им сказала: приходите завтра. Николай пошел домой, а Елисеев с Барбоем — к нашим соседям, хотели вроде поговорить с главой семьи Сергеем. Он — армянин, жена — украинка, двое деток у них.
Через некоторое время Елисеев с Барбоем вернулись и говорят: мы всех расстреляли! Я, конечно, не поверила. Они мне: пошли, мол, с нами — сама все увидишь. Надеялась, что это они просто спьяну болтают. А как зашла в тот дом, — рыдает Зинаида Витальевна, — к полу приросла: все убиты, кругом кровь. Кинулась к деткам — тоже мертвые. Спрашиваю: зачем же детей надо было убивать? Свидетелей, говорят, нельзя оставлять. Отвели они меня домой и пригрозили: кому хоть слово скажешь — умрешь. За это дают «вышку», расстрел, и если что — пойдешь вместе с нами. Нас двое, а ты — одна, так что поверят нам, к тому же у нас много родственников в милиции…
17 ноября 1994 года. Тот день я помню до мельчайших подробностей. Елисеева и Барбоя задержали, затем и меня забрали в милицию. Благо, Ирина с сыном успела уехать в Крым. Я была виновата только в том, что не сообщила о преступлении. За это была готова понести наказание. Начальник, увидев меня, приказал: «На обработку ее». — Зинаида Витальевна снова начинает плакать. — Били очень сильно. Потом завели в какую-то комнату и говорят: четыре миллиона рублей даешь — и тебя отпускают. Мой дом, со всем, что в нем было, не стоил даже половины этой суммы. Сказала об этом. Пожали плечами: мол, тогда пусть твои крымские родственники помогут. Да где ж такие деньги взять?!
Когда Волошину посадили в одиночную камеру, она объявила голодовку. Одиннадцать дней ничего не ела…
- Как-то ночью во время прогулки милиционеры при мне говорили Елисееву и Барбою: мол, вы же мужчины, возьмите всю вину на себя, женщину за собой не тяните. Те пообещали так и сделать. А на суде оказалось, что якобы я пожаловалась им на Сергея и попросила «разобраться». В общем, обвинили меня во всем, — плачет собеседница. — Два года сидела в тюрьме, ждала суда. Кормили хуже, чем собак: полбулки хлеба в сутки, и все. Иногда я даже встать не могла, так как от голода голова кружилась. Но держалась, ждала справедливости. Один следователь хотел помочь, взял мое дело, а вскоре сказал, что бессилен и мне грозит «вышка». Адвокат соседки по камере — старенькая русская женщина Веденеева — тоже попыталась помочь, но ей пригрозили, что распрощается с работой… Словом, ждать помощи мне было неоткуда.
Насмотрелась я в той тюрьме всего, — признается Волошина. — После войны задерживали много грузин, так им и уши отрезали, и насиловали, что угодно могли сделать. Мы в «кормушки» (окошко в двери, через которое заключенным подавали еду. — Авт. ) не раз видели: весь коридор в крови, приходит милиция, грузин-заключенных выводят и заставляют маленькими тряпочками все вытирать… А женщин нас там было всего две.
Суд состоялся только через два года. Волошину приговорили к высшей мере наказания — расстрелу.
Пересмотра дела Зинаида Витальевна так и не дождалась.
- То документы теряли, то просто стопорили, — вспоминает она. — Зампрокурора района, который сначала расследовал дело, перешел на работу в прокуратуру по надзору, а судья, который выносил приговор, — в Верховный суд. Понятно, что оба они оставляли свой же приговор в силе. Через три с половиной года перевели в Сухуми — в изолятор временного содержания при МВД.
Когда меня туда перевозили, сами милиционеры предостерегали: никакого лишнего слова, там приговор выносят «технично» — сажают человека в карцер, а утром находят уже повешенным. Даже Библию мне подарили. Вот я и сидела — тихо. Одна из женщин в моей камере была верующая, так она мне все по Библии разъясняла. И я четко поняла: никто, кроме Бога, мне не поможет, — плачет Волошина. — Каждый день молилась и просила Господа о помощи.
- Сухумская милиция наверняка знала, что вы осуждены незаконно?
- Там все решали деньги. Идешь в прокуратуру, договариваешься со следователем, платишь — и тебя отпускают…
- Тяжело было осознавать, что НИКОГДА не выйдете на свободу?
- Я знала, что у меня «вышка» и нет никакой возможности что-то изменить. Поэтому все время старалась находить себе какую-то работу — вышивала, цветы делала, читала. И все держала в себе. Потому, наверное, и заболела.
Еще во время первых допросов (в Дранде) меня сильно ударили по плечу, потом оно все время ныло. И когда в сухумской тюрьме начальник в гневе снова сильно ударил по тому же месту, меня будто током прошило. Я слегла и уже не смогла подняться. Жутко болело все тело, только на анальгине и держалась. Слава Богу, и заключенные, и милиция относились ко мне хорошо. Хлопотала и русская община. И за меня, и за Барбоя, которому тоже «вышку» дали. А Елисеева, который, собственно, и расстрелял семью Сергея, приговорили к 12 годам…
Несмотря ни на что, Волошина продолжала писать письма в различные инстанции и настаивала на пересмотре дела.
- В конце концов нас помиловали, заменив «вышку» на 15 лет строгого режима, — вздыхает Зинаида Витальевна. — Начальник тюрьмы решил меня через Красный Крест отправить домой, в Крым. Созвонился с родственниками, подготовил документы. Но судья — тот самый, который мне «вышку» дал, — отказал, поскольку мой паспорт из архива «потерялся». Я была прописана в Абхазии, и там документ можно было восстановить, но никто этого не стал делать. А потом в тюрьме произошло ЧП: с первого этажа убежали почти все, у кого были «вышки». Осталась только я и еще один заключенный, тоже не способный передвигаться. Начальника уволили. Так я потеряла, как мне тогда казалось, последний шанс обрести свободу.
Здоровье Зинаиды Волошиной ухудшалось с каждым днем. В конце концов сжалился над ней уже судья. Пообещал: если будут документы от родных, что они готовы принять Зинаиду, тогда ее освободят.
- Если твои родственники тебя не заберут, — сказали мне, — умрешь здесь, здесь же тебя и закопают; не один уже тут такой закопан, — плачет Волошина. — Я очень боялась, что меня «уберут». Поэтому, когда давали обезболивающие таблетки без упаковки, я их не пила, выбрасывала. Хотя мучилась страшно, ведь пять последних лет была приковала к нарам.
Однако принять лежачую женщину оказалась готова только ее пожилая мама, которая сама еле ходит. Остальные родственники отказались. Правда, Волошиной об этом не сказали. Она же в это время продолжала молиться Богу, веря, что небо защитит невиновную. А вскоре приехали с инспекцией представители ООН из разных стран, и одна заключенная попросила Комиссара Совета Европы по правам человека помочь Волошиной.
- Это Бог послал ее мне, — снова плачет Волошина. — Перед Пасхой приехал Валерий Селин, представитель Нины Ивановны Карпачевой, привез от нее всем нашим женщинам много подарков, даже кулич пасхальный. Сказал мне: «Скоро мы вас заберем, но сначала — в больницу, а потом уже к дочери. Готовьтесь!» На какой-то проездной документ вместо паспорта фотографировали меня, лежачую, прямо в камере…
Только когда Селин приехал снова и сказал мне: «Зина, одевайтесь, я за вами», — я поверила, что это наяву. Даже не успела толком попрощаться с девочками, как меня вместе с матрасом понесли в «скорую»… До границы с Российской Федерацией доехали, а нас не пропускают: справка из тюрьмы для них — не документ. Целый день стояли. Созвонились с Ниной Ивановной, она вышла на Черномырдина, тот позвонил в Сочи, а оттуда — на границу. И, наконец, — домой!
При подъезде к паромной переправе в Краснодарском крае мне сказали, что Карпачева будет меня встречать, — вытирает слезы Волошина. — Когда в четыре утра паром пришел к крымскому берегу, я увидела и ее, и свою дочь Ирину, которую Нина Ивановна подвела к носилкам. Мы расстались 13 лет назад…
А через пять часов дороги — Симферополь. В машине скорой помощи со мной все время были Ирина и Нина Ивановна. Общение с ними для меня было лучшим лекарством.
Нина Ивановна определила меня в Республиканскую больницу имени Семашко, там обследовали и назначили лечение. Врачи сотворили чудо — и я уже почти сама хожу, — наконец-то улыбается Зинаида Витальевна. — А недавно Нина Ивановна самолично вручила мне паспорт гражданки Украины. Надеюсь, я смогу еще с ней увидеться, пообщаться. Она — удивительный человек! И те, кто работают рядом с ней, тоже! Дочка ко мне приезжает, никак не наговоримся с ней. Вот видите, Бог выполнил два моих желания — из тюрьмы я вышла, и здоровье возвращается. Есть еще третье, заветное — соединиться с семьей. Молюсь об этом каждый день. Соберу всех, попрошу у них прощения, а там — на все воля Божья…
P. S. 15-летний срок Зинаиды Волошиной истек бы лишь в 2012 году, так как пять лет в ожидании расстрела по местным законам… не засчитываются.