И еще не было спасения от пыли — за год человек вдыхал ее столько, что хватило бы на пару кирпичей
15 февраля — особый день для воинов-интернационалистов. Ровно 17 лет назад завершилась десятилетняя афганская кампания, унесшая жизни 15 тысяч советских солдат. С начала боевых действий в Афганистане в 1979 году из Украины было призвано 160 тысяч человек, 3290 из них — погибли, 70 — пропали без вести, 4628 — остались инвалидами. Каждый, кто служил там, вынес свои воспоминания, свою боль… К ним относится и полковник Виктор Савченко, человек, дважды побывавший на той войне. В первый раз в 1983 году — командиром разведки вертолетного полка, второй в 1985-м — командиром эскадрильи вертолетов Ми-8.
— Когда наш Ил-76 приземлился в международном аэропорту в Кандагаре и открылась рампа (грузовой люк), мне показалось, что я оказался под соплом двигателей — в лицо ударила струя горячего сухого воздуха, ну совсем, как в сауне — градусов под 45! — вспоминает Виктор Савченко. — Возле самолета меня встречал командир разведки вертолетного полка, на смену которому я прилетел. Он и привез меня в расположение части. Хорошо помню свое первое задание: необходимо было произвести фотосъемку местности, по которой готовился авиаудар, — до его нанесения и после. И хотя мы все время находились на приличной высоте, сознание того, что нас могут сбить, не покидало меня.
Когда вернулся с задания и спустился с вертолета на землю, долго не мог унять дрожь в коленках. После этого вылета были десятки других. Мы на Ми-8 выполняли фотосъемку, высаживали десант, проводили поисково-спасательные операции. В силу своей универсальности винтокрылые машины применялись для решения широкого круга задач.
Без преувеличения можно сказать, что вертолеты вынесли на себе всю тяжесть войны. И ни для кого не было секретом, что одни из самых больших потерь в афганской войне несли именно вертолетчики. Особенно летавшие на Ми-24 — вертолете огневой поддержки. Наибольшие потери были при сопровождении колонн с горючим, за которыми буквально охотились душманы. Для отражения их нападения приходилось летать на низких высотах, чтобы случайно не поразить реактивными снарядами своих. А полеты на низкой высоте делали наши винтокрылые машины особенно уязвимыми. Сколько молодых ребят-вертолетчиков погибло в таких боях! Иногда по два экипажа в месяц из одной эскадрильи теряли…
На память приходит одна операция. Тогда восемь бортов Ми-8 с десантниками вылетели из Кабула в район Газни, где должны были на высокогорной площадке высадить десант. Нас прикрывали Ми-24. К месту высадки мы добрались благополучно. Моя машина первой опустилась на площадку в горах на высоте 2 тысячи метров. Справа — отвесная скала. Смотрю, с ее вершины в сторону вертолета летит сноп огня. Как выяснилось, на вершине скалы душманы установили зенитную горную установку, замаскировав стволы тряпками. Пока духи не начали стрелять, никто ее и не заметил. К счастью, нас она не достала — мы оказались в мертвой зоне. Прикрывавший нас Ми-24, в котором находился командир звена капитан Синько, пошел за скалу и напоролся на вторую зенитную установку. Его вертолет загорелся. Летчик-штурман выпрыгнул с парашютом, крича Синько: «Прыгай!» Но командир выпрыгнуть не успел — вертолет врезался в скалу, и Синько разбился вместе с машиной. Парашют штурмана из-за малой высоты не успел полностью раскрыться, и от удара об скалу он тоже погиб. После их гибели один из наших прапорщиков написал песню, которая стала известна не только в Афганистане, — «В горах под Газни погиб вертолетчик… »
Но это произошло позже, а тогда операция продолжалась так же неудачно, как и началась. Во время посадки сбили «восьмерку». К счастью, никто не погиб, хоть помощник командира экипажа был тяжело ранен. После высадки десанта площадка, на которую спустились наши ребята, превратилась в кромешный ад. Шквал пулеметного и минометного огня обрушился на залегших между камнями солдат. Видимо, душманы знали о предстоящей операции и подготовили ловушку. До наступления темноты под шквалом огня десантники не могли оторвать головы от земли. И только ночью, найдя в скале расщелину, стали выбираться из ловушки. Как мне потом рассказывали, когда они шли в кромешной темноте вдоль скалы друг за другом, с правой стороны вдруг зажегся факел. А они стоят вдоль стенки — только стреляй. Все в напряжении замерли. Кое-кто стал прощаться с жизнью, но… факел догорел, а огонь так никто и не открыл. Десантники и члены сбитого экипажа благополучно добрались до так называемой «зеленой зоны», где их уже ждали свои. С собой они вынесли тела погибших товарищей. Их потом отправили в Союз. Когда «черный тюльпан» (самолет, который перевозил погибших. — Авт. ) взлетал, мы отдали погибшим последние почести — боевые вертолеты прошли на малых высотах, отстреливая сигнальные ракеты.
Самое страшное для нас началось, когда у душманов на вооружении появились американские «Стингеры»: если до этого еще можно было уйти от обстрела, поднявшись, например, на большую высоту, то от «Стингера» уйти было невозможно. Не помогали и так называемые «Липы» — установки, которые должны были «отводить» ракету от вертолета. Запас «ловушек», которые отстреливались, отвлекая ракету более высокой температурой, был не бесконечен. Их экономили, применяя, только когда пролетали над местностью, где, по нашей информации, находились «Стингеры».
Для защиты от пуль и осколков экипажи получали защитные шлемы и бронежилеты, однако желающих надевать их было немного. Двухкилограммовый шлем не давал повернуть голову, а в тяжелом бронежилете можно было в два счета «свариться в собственном соку». Для защиты от пуль их вешали за сиденьем, сбоку на блистере (дверца вертолета. — Авт. ) или укладывали под ноги. Летчикам и техникам и без того приходилось нелегко: летом обшивка накалялась так, что было невозможно дотронуться до нее. В кабине было сущее пекло. Ничто не спасало от проникающей всюду, лезущей в нос, глаза и липнувшей к телу пыли — за год человек вдыхал такое ее количество, что хватило бы на пару кирпичей.
— В 1985 году я попал в 50-й отдельный смешанный авиационный полк, — рассказывает Виктор Кириллович. — В полку были не только вертолеты, но и транспортные и боевые самолеты. 45-летний замкомандира полка подполковник Иван Пиянзин мог отказаться идти в Афганистан (пенсионный возраст для военных — 45 лет. — Авт. ). А через месяц после своего дня рождения, 21 февраля, Иван Федорович был сбит. В тот трагический день он взлетел на Ми-24, чтобы произвести разведку местности вокруг аэродрома. Когда вертолет поднялся приблизительно на километровую высоту, со стороны дороги, проходившей рядом с командно-диспетчерским пунктом, был выпущен «Стингер». Ракета вошла под правый пилон вертолета и взорвалась. Летчик-оператор Зайцев успел выпрыгнуть из машины, а командир погиб. Вы себе не можете представить, как больно терять боевых друзей. Ведь буквально за пару минут до его гибели я сидел с Иваном Федоровичем в классе, беседовал с ним — и вот его уже нет…
22 марта 1986 года чуть не стал последним днем и для самого Савченко.
— В день наши экипажи выполняли по пять-шесть вылетов, — продолжает полковник. — Чтобы выйти из-под огня душманов, мы ввели маневры с большими перегрузками, категорически запрещенные в Союзе виражи с креном до 90 градусов, истребительные боевые развороты. Многие летчики говорили, что летать по-настоящему их научил Афганистан. Однако на родине о своих достижениях в пилотаже предпочитали не распространяться — ограничения там никто не отменял. День 22 марта 1986 года чуть не стал для меня последним.
Мы вылетели на фотосъемку площадки, на которую планировалось высадить десант. Летим на высоте около 2200 метров — и вдруг сильнейший удар куда-то в заднюю часть вертолета. Кабину развернуло, и я увидел перед собой заднюю балку своей машины с вращающимся винтом. Оказалось, «Стингер» буквально отрубил нам ее. Кабину вертолета стало сильно вращать, а затем она сорвалась в штопор, падая вниз по спирали. Штурман успел выпрыгнуть. Я же попытался освободиться от привязных ремней. Тянусь рукой к защелке, а центробежная сила отбрасывает мою руку куда-то за голову. Снова тянусь. На этот раз руку отбрасывает куда-то за спину. Тогда я крепко прижал ее к телу и стал потихоньку тянуться к защелке ремня. Когда я наконец освободился и выпрыгнул, до земли оставалось метров 100. Парашют едва успел раскрыться, как я оказался на земле. Чуть позже приземлился и мой штурман… Борттехник, старший лейтенант Алексей Емельшин тогда погиб.
В октябре 1986 года Виктор Савченко вернулся в свою часть, расположенную в Александрии. С тех пор прошло уже 20 лет. О достойно выполненном «интернациональном долге» полковнику напоминают ордена Боевого Красного Знамени и Красной Звезды и летная книжка, в которой зафиксированы 385 боевых вылетов. В настоящее время он — начальник службы безопасности полетов Управления авиации Внутренних войск МВД Украины.
— Часто слышу: «Что вы делали в Афганистане? Кто вас туда звал? Мы вас туда не посылали», — говорит Савченко. — Это очень больно слышать! Ведь все, кто прошел Афганистан, — военные, они принимали присягу и выполняли приказ. Когда началась афганская кампания, в нашем тогда еще социалистическом обществе сильны были такие понятия, как долг перед Родиной, патриотизм, интернационализм и братская солидарность. Мы больше сочувствовали афганцам, терпевшим бедствия от гражданской войны, чем своему соседу по лестничной площадке. Многое из той войны осталось, что называется, за кадром как и равнодушное отношение государства к тем, кого с цветами и музыкой встречали в 1989 году.
Последними Афганистан покинули вертолетчики. 15 февраля в 9. 45 утра БТР с командующим армией Борисом Громовым, замыкавший уходившие колонны, пересек мост на Государственной границе СССР. И лишь после этого, получив доклад о выходе «первого», Ми-8 сняли пять групп прикрытия и покинули территорию Афганистана.