Отмечая 18 июня свой профессиональный праздник, киевские медики наверняка вспомнят тех своих предшественников, которые прославили не только Киев и Украину — всю Российскую империю Медицинский факультет в университете святого Владимира — вот грядка, на которой взошли таланты кардиологов, офтальмологов, микробиологов, составивших впоследствии славу медицинского Киева. В этом году факультет отмечает 155 лет со дня своего основания.
Медицинский факультет в университете святого Владимира был основан в 1841 году и принял всего 22 студента, которые занимались в арендованном частном помещении в районе улиц Лютеранской и Крещатика. Поскольку в те времена преподаватели не особенно следили за посещением лекций, многие молодые люди предпочитали занятиям дружеские попойки и театральные спектакли. Однако были и такие, что отдавали предпочтение науке. Вот что писал по этому поводу студент Феофил Яновский своему товарищу: «Я так занят, что просто удивляюсь, где медики берут время на посещение театров. Я все время отдаю занятиям и едва справляюсь с ними».
Но и результат у «театралов» и «зубрил» получался разный. Выслушав доклад, который Яновский сделал на заседании Научного клинического общества студентов-медиков города Киева, профессор Меринг — светило судебной медицины — сказал: «Или я, дожив до седин, не научился понимать людей, или ваш коллега будет выдающимся врачом». И Яновский стал выдающимся — его имя носит сегодня Институт фтизиатрии и пульмонологии.
В один прекрасный весенний день дверь дома на Андреевском спуске украсила табличка «Врач Ф. Г. Яновский. Внутренние болезни». К молодому доктору потянулась сначала беднота. Плата за визит была символической, но и от нее Феофил Гаврилович часто отказывался. Зарабатывал же до поры до времени в лазарете Киево-Подольской духовной школы. Была она недалеко от дома, поэтому в лазарет Яновский наведывался по нескольку раз в день. Если же там находился тяжело больной, доктор, взяв подушку, отправлялся в лазарет на ночь. Случалось, что сам дежурить не мог — тогда присылал сиделку, нанятую… за свой счет.
На науку практикующему врачу днем не оставалось времени, приходилось посвящать ей ночные часы. Яновского интересовали инфекционные болезни, но в Киеве не было ни одной лаборатории, способной заниматься их диагностикой. И Феофил Гаврилович поставил вопрос о необходимости развития бактериологических исследований. Благодаря его усилиям лаборатория была организована, став первой в Киеве и одной из лучших в стране. А со временем в городе был открыт Бактериологический институт — одно из первых учреждений такого типа не только в России, но и в Европе!
Важность этого события трудно переоценить: ведь Российская империя по смертности от инфекций занимала чуть ли не первое место в мире. Особенно страдали дети — как от детских инфекций, так и от общих: дизентерии, холеры, тифа, туберкулеза. Феофил Яновский хотел научиться предупреждать болезни.
Предупредить, однако, удавалось далеко не все, далеко не всегда — и доктор Яновский не уставал лечить больных. Отправляясь на вызов, он никогда не знал часа своего возвращения, поскольку часто врача перехватывали по дороге домой. Могли повезти куда угодно — в цыганский табор или притон. В годы, когда бушевали «испанка» и «сыпняк», Яновский мог остановиться, увидев лежащего на улице человека, которого другие обходили стороной. Профессор обязательно щупал пульс: если была хоть малая надежда спасти человека от смерти, он делал все возможное для этого.
Популярность Яновского, однако, не помогла доктору стать состоятельным человеком. Один из памятных гонораров — несколько пустых бутылочек — ими расплатилась мать вылеченного ребенка. Как-то вместо денег рабочий бойни вручил бутылочку с жиром, вытопленным из бычьих сердец — в уверенности, что это средство от дурного глаза. Частенько профессор, вместо того чтобы взять гонорар, сам давал деньги больному на лекарства. Ведь выписать рецепт, зная, что у семьи нет средств купить лекарство, — не значит ему помочь.
Но доктору нужно было содержать свою семью. Доходы приносила сдача в наем жилья. Имея особняк, Феофил Гаврилович жил с семьей и прислугой в девяти комнатах первого этажа, а в подвальном обитали четыре семьи за относительно небольшую плату. Кроме того, Яновские сдавали несколько квартир в доходном доме.
То же самое делал и известный дерматолог Яценко. В собственном особняке на Ярославовом Валу он занимал с семьей 9-комнатную квартиру, а 11 комнат сдавал за две тысячи рублей. Даже Фридрих Меринг, который предрекал Яновскому большое будущее, тоже нажил состояние благодаря не лечебной практике, а помогая… бедноте. За это его любили и вознаграждали… полезной информацией.
«Он всю еврейскую бедноту лечил даром, — приводит мнение современника историк Анатолий Макаров. — Никогда не брал с них денег… Вследствие этого Меринг приобрел громадную популярность среди низшего класса… и для того, чтобы его отблагодарить, евреи постоянно сообщали ему… о различных домах и имениях, относительно которых можно было предполагать, что они могут быть перепроданы на выгодных условиях. Меринг, руководствуясь советами… постоянно покупал и продавал различные имения… И, в сущности, состояние нажил именно на этих операциях».
Впрочем, состоятельности своей профессор не демонстрировал. Он ездил в фаэтоне, запряженном двумя старыми клячами, и когда те появлялись на улице, все знали: едет Меринг! Коммерсант и врач уживались в Фридрихе Меринге, друг другу не мешая. Более того, в критические моменты жизни врач преобладал.
Подкосила Меринга слоновья болезнь: по мере того как он худел, распухала нога, и за несколько дней до смерти, лежа в постели, профессор описывал коллеге эту болезнь, как тот впоследствии вспоминал, «самым хладнокровным образом, как будто был даже доволен, что сумел так хорошо ее определить, и предвидел, что ему остается жить только несколько дней».
Такое — до самопожертвования! — отношение к врачебному делу демонстрировали все лучшие киевские медики. Например, Данила Заболотный, изучая холеру, в 1893 году выпил живую холерную культуру и доказал целесообразность иммунизации. Это помогло впоследствии обуздывать эпидемии холеры, чумы, сыпного тифа.
Вообще, слово «впервые» сопровождало киевских врачей, куда бы ни ступила их нога. Василий Образцов вместе с Николаем Стражеско впервые в мире поставил прижизненный диагноз тромбоза коронарных сосудов сердца и впервые описал клиническую картину инфаркта миокарда. Александр Яценко первым предложил и выполнил пересадку кожи после огнестрельных ранений.
Все эти новшества, однако, нужно было где-то применять, не говоря о том, чтобы лечить больных апробированными методами. За больницы поклон купцам Михаилу Дегтяреву и Фаддею Попову, сахарозаводчику Николе Терещенко, лесопромышленнику Семену Могилевцеву… В отличие от тех нынешних «меценатов», которые поддерживают в основном развлекательную индустрию, эти люди финансировали государственно значимые проекты. Как рассказывает киевовед Виталий Ковалинский, нынешняя областная, а в дни зарождения еврейская больница была создана и финансировалась в большой степени сахарозаводчиком Абрамом Бродским, которому строительство обошлось в 169 тысяч рублей.
Кстати, решить вопрос о месте строительства того или иного лечебного заведения было не так уж просто. Долго велись дебаты, например, о расположении еврейской больницы. Специальная думская комиссия решила: располагаясь на Бульварно-Кудрявской, это лечебное учреждение будет «вредно влиять на общественное здоровье путем распространения заразных болезней». В результате под больницу выделили чрезвычайно неудобный участок на Баггоутовской.
Хотя считалась больница еврейской, обслуживала она людей, не делая различий между национальностями. И — быстро расширялась. Если при открытии в 1885 году она имела 100 коек, то к 1914-му на территории лечебницы выросло 14 зданий! Деньги на ее нужды давали также сахарозаводчик Моисей Гальперин, строительный подрядчик Лев Гинзбург, предприниматель Соломон Френкель…
Никола Терещенко затеял больницу для чернорабочих (нынешний «Охматдет») и готов был содержать ее на свои средства, но его поддержали Дегтярев и Попов. Городская власть шла навстречу гражданской инициативе. Нужна земля? Пожалуйста! Для больницы чернорабочих выделили место по Кадетскому шоссе. Корпус с паркетными полами! Со временем был учрежден особый фонд в 20 тысяч рублей, проценты с него шли на пособие, которое выздоравливающие получали при выписке.
Михаил Дегтярев построил церковь на территории Александровской (впоследствии Октябрьской) больницы: с дубовым иконостасом, паркетными полами, калориферным отоплением… Семен Попов подарил городу глазную больницу, а на лечебницу для хронических больных пожертвовал деньги владелец крупной гостиницы Григорий Гладынюк.
Входя в положение медиков, которые не в состоянии были прокормиться своими трудами, некоторые меценаты старались им помочь, в частности с жильем. На территории больницы чернорабочих Терещенко предусмотрел дом для врачей. Подумал он и о жилье для сестер милосердия Общества Красного Креста. Увидев в деятельности Общины сестер милосердия большую пользу для несостоятельных граждан, Никола Артемьевич дал деньги на строительство помещения и для приема больных, и для проживания сестер.
Основные постройки медицинского назначения уцелели, служили киевлянам в советские времена, служат и сейчас. Сохранить бы в них еще и дух такого отношения к больным, которое демонстрировали лучшие киевские медики. «Врач должен вылечить больного, если сможет, но облегчить его страдания обязан», — говорил Феофил Яновский, и этому следовали все те, чьи имена навечно остались в истории киевской медицины.