Любимый несколькими поколениями зрителей 69-летний актер рассказал, что стареть и вспоминать прошлое некогда, ведь у него две дочки-школьницы
Альберт Филозов известный зрителям по картинам «Рыжий, честный, влюбленный», «И это все о нем», «Мэри Поппинс, до свидания!», «Вам и не снилось». Театр «Школа современной пьесы», где он нынче служит, весьма популярен у публики. И хотя с виду Альберт Леонидович кажется застенчивым и скромным, похоже, впечатление это обманчиво.
- Альберт Леонидович, у вас такая необычная фамилия.
- Мой отец приехал в Россию из Польши в 1927 году, и, наверное, его фамилия здесь как-то трансформировалась. А мама — украинка. У моего деда была фамилия Дрозд, у бабки — Тимошевская. Они жили, по-моему, в Херсонской губернии, а в Россию переселились во время столыпинской реформы. Дед, естественно, стал Дроздовым. Бабушка говорила на смеси русского и украинского. Помню, мама говорила ей иногда: «То вы не прави, мамо». За столом, когда собиралась компания, пели «Розпрягайте, хлопцч, коней».
- Вы в школу пошли во время войны, а тогда книжки считались дефицитом…
- У меня не было проблем с книжками, я научился грамоте сам в шесть лет. Но имелась другая проблема — я писал левой рукой, был левшой.
- Что значит был? Это же неисправимо, полушария мозга так устроены.
- Исправимо. У нас поселилась жиличка, бывшая артистка цирка. Она делала босоножки и продавала их. А мы, дети, приносили ей стеклышки, которыми она точила и шлифовала детали. И поскольку со мной заниматься было некому, то она меня этими босоножками била по левой руке. В результате я начал писать правой рукой, но тоже чудовищно, почерк у меня и сейчас не лучший. Очень часто я читал какую-то книжку на уроке, иногда просто витал в облаках. Но память была хорошая. Если мне удавалось прослушать учителя, то получал пятерку, а если нет — двойку. Вот я наблюдаю сейчас за своей дочерью, которая учится в четвертом классе, и во многом в ней себя узнаю: отвечает она правильно, а пишет (сокрушенно качает головой. — Авт. ).
- Вы в армии в оркестре, наверное, каком-то служили?
- Ну что вы, я был сапером в батальоне, потом в отдельном полку связи. Но полгода и в оркестре служил. Моя жена ходила по всяким инстанциям, писала бумаги, и месяцев через восемь эти письма дошли куда положено, и меня направили в Рязанское училище связи, младшим сержантом в оркестр. Две лычки повесили и сделали командиром взвода, под моим началом числилось шесть человек. Я решил сам научиться играть на альте, чтоб не бездельничать, это был самый простой инструмент из имевшихся в оркестре. Полгода выступал вторым альтом, пока меня не перевели в отдельный полк связи в Москву, где я уже служил в качестве связиста. Бегал, конечно, к жене в самоволку.
- Так вы рано, выходит, женились?
- В двадцать лет.
- Видимо, не случайно в вашей биографии появился спектакль под названием «Взрослая дочь молодого человека». Сейчас он уже стал фактом истории, а в то время, когда вы его играли, какие ощущения испытывали?
- Он и теперь вспоминается как счастье. Думаю, Анатолий Васильев, который его поставил, один из самых интересных в России режиссеров. Он не просто делает спектакль, а меняет актера в соответствии со своей идеей в ту сторону, какую ему нужно. В общей сложности у меня с ним связано десять лет жизни, самых счастливых, хотя и самых трудных, потому что он и себя мучил, и других.
- Конечно, такая работа здоровья стоит.
- Не только в здоровье дело, у меня же семья, и ее надо кормить. А у Васильева надо полностью отдаться искусству и существовать только для него. Ну, хорошо, я могу отдаться, а кто моих детей будет содержать?
- У вас в «Серсо» были очень сильные партнеры — Алексей Петренко, Наталья Андрейченко. Ваши отношения на сцене выглядели абсолютно гармонично, а вне сцены как они складывались?
- С Алексеем Петренко нас очень многое связывает, с ним мы дружны до сих пор. Даже сделали спектакль на двоих, это была пьеса ленинградского публициста Носова, называлась «Дон Педро». Мы ее с Лешей по сей день играли бы, если б он не заболел. Он внезапно слег, перенес инфаркт. Теперь Петренко в театре не работает, хотя каждый раз, когда видимся, говорит: «Вот хорошо бы… » Однако силы уже не те. К тому же Леша много снимается. Но когда мы встречаемся за столом, всегда поем украинские песни.
- А вы за рубежом снимались?
- Да, но у наших режиссеров. В «Тегеране-43» мы Париж снимали в Париже с Аленом Делоном, Германию — в Германии. Только Тегеран снимали в Баку, потому что у них революция как раз произошла, и нас туда не пустили. А старый Баку очень похож на старый Тегеран.
- Вы, кажется, преподавали в Англии?
- Да. У меня во ВГИКе был английский курс, и одна из моих студенток организовала в Бирмингеме русскую актерскую школу, в которую несколько лет летом приезжают студенты из Англии.
- Они отличаются от наших студентов?
- Очень, потому что платят свои деньги и учатся добросовестно. А за наших если и платит папа или какой-то банк, они этого не ценят. У английских студентов кто-то работал официанткой, кто-то продал машину, чтоб учиться. И они этого не стыдятся, знают, за что платят.
- Какими критериями вы руководствуетесь при выборе роли? В сериалах соглашаетесь работать?
- Соглашаюсь, потому что, как в свое время очень верно сказал Джигарханян, которого все время ругали, что он много снимается: «Я артист и должен играть». Нужно этот инструмент упражнять, не говоря о том, что перед зрителем надо появляться, иначе забудет. Стараюсь, конечно, выдерживать линию, чтоб совсем уж пошлятины не было. И пока мне особенно ни за что не стыдно. Я не снимался в фильмах про мафию, когда мне стали предлагать роли крестных отцов. Отвечал, что не могу это играть, поскольку не знаю, что значит держать миллион в руках.
- Вы сказали, что не держали в руках миллион, а самый крупный гонорар за что получили?
- За кино. Это заслуга Леонида Нечаева, у которого я играл в одном сериале на «Мосфильме». Всем знакома ситуация, когда какой-то дядя платит наличными долларами, а расписываешься ты за другую сумму. Но Нечаев потребовал у министерства культуры, чтобы с нами рассчитались как положено, поскольку это был их совместный проект с фондом Ролана Быкова, и я получил десять тысяч долларов. Это единственный раз, когда расплатились по-честному и все налоги были отданы.
- Интересно, вас сейчас ностальгия по временам «Автопортрета» и «Серсо» не одолевает?
- Нет, я никогда не оборачиваюсь назад, не говорю «а помнишь… ». Я полюбил настоящее. У меня две дочки-школьницы, и я думаю, ничего прекрасней этого нет.
- Как зовут дочерей?
- Анастасия и Анна. Мы их по святцам называли. Настя родилась 21 марта, а Аня — 25 марта.
- Это ваш второй брак?
- Третий (застенчиво улыбается). Я познакомился с женой в Киеве, на студии Довженко, у нас с ней разница в возрасте двадцать лет. Наташа была заместителем директора картины, в которой я снимался. Она киевлянка. Когда приезжаю на гастроли, меня встречают тесть и теща. Я им передачи привожу.
- И какой фильм свел вас с будущей женой?
- «Янки при дворе короля Артура» Виктора Греся. Он всегда приходит на мои спектакли. Последний раз, когда виделись, гуляли с ним по Лавре, навестили те места, где когда-то снималась «Черная курица», там сейчас так красиво стало. Где раньше было загажено, страшно, теперь все приведено в порядок. Летом мы с женой вместе в Киев приезжаем, она бывает у родителей регулярно.
- Успеваете воспитанием дочек заниматься?
- Я не успеваю даже насладиться общением с ними. Иногда только в поездках высыпаюсь, дома мне не дают. Аня сейчас меняется, учиться и плохому, и хорошему от старшей, потому что Настя уже многое знает.
- В ком из своих «рыбок» вы себя больше узнаете?
- Наверное, в старшей. Потому что младшая совсем ни на кого не похожа, сама в себя пошла. Настю еще можно обуздать и как-то на нее подействовать, а у Ани характер совершенно неуправляемый.
- Понятно, что по ушедшим годам вам печалиться просто некогда. Ну а музыку того времени вы любите?
- Да, конечно. Мне подарили на компактах «Антологию джаза», в которой есть буквально все. В том числе и «Чуча», которая звучала у нас во «Взрослой дочери молодого человека». Я с удовольствием ставлю ее по утрам и делаю под нее зарядку, потому что она заставляет шевелиться. Люблю «Времена года» Вивальди и часто их слушаю. К сожалению, сейчас у меня остается мало времени для посещения консерватории. К поп-культуре у меня никогда не было особого интереса. Хотя когда мы только познакомились с женой, даже ходили на дискотеку.
- Вы, судя по всему, следите за своей формой?
- Следить надо, потому как профессия обязывает. Один из наших спектаклей «Прекрасное лекарство от тоски» по пьесе Семена Злотника как раз о двух балетных людях, которых мы играем с балериной Людмилой Семенякой. Там мы с ней танго танцуем, я делаю всяческие экзерсисы, а для этого обязательно надо соблюдать форму. У нас на этом спектакле был замечательный балетмейстер Михаил Лавровский, и он мне показал, как некоторые вещи обозначаются, поскольку я выступаю в роли бывшего балетмейстера и кое-что просто изображаю. Конечно, все это обман. Я не станцую так, как балетные, и спину, может, не всегда хорошо держу не так, во всяком случае, как Семеняка. Вообще, у меня раньше было несколько превратное представление о балете, точнее, о мужчинах в балете.
- Что вы имеете в виду?
- Оказалось, помимо всего прочего, балетным мужчинам надо обладать большой физической силой, чтобы поднимать балерин. Это я понял по своей роли. Надо быть очень выносливым. Конечно, когда мы поем — мы на самом деле не поем, и когда танцуем — мы не танцуем, но профессия драматического актера вся ведь и состоит из обмана.
- Уточним — возвышенного, художественного обмана. А что в нем вызывает волнение и трепет у такого опытного профессионала, как вы?
- Меня совершенно потряс кукольный спектакль «Сталинградская битва» Резо Габриадзе. Я пошел смотреть его с дочкой, ничего ей не рассказав про Сталинград. Но Настя смотрела очень внимательно. Габриадзе изложил историю битвы с точки зрения фельдмаршала Паулюса и обыкновенного муравья. Это глобальный, философский и поэтичный взгляд на войну, я бы сказал, толстовский. И еще мне запомнился «Вишневый сад», который я когда-то видел у Стрелера. В нем Фирса играл итальянец, человек с лицом крестного отца мафии, да еще и с астматическим дыханием. Когда он говорил «Забыли, уехали», на это так страшно и больно было смотреть! Я ничего подобного в России не видел.
- Альберт Леонидович, вы играете спектакль «Прекрасное лекарство от тоски», а что для вас самого может стать таким лекарством?
- Классическая музыка, лес, море, одиночество. Для того чтобы выздороветь, мне надо уйти в себя, а потом на природу. Я никогда никому не плачусь в жилетку. Мне в такие моменты надо спрятаться от всех.
- Вроде все знают, что такое любовь, а определение и объяснение люди ей толком дать не могут…
- Я думаю, как огонь бывает разный — обжигающий и тот, у которого можно согреться — так и любовь бывает разная. Она не зависит от возраста, может вспыхнуть или погаснуть, когда начинается семейная жизнь между двумя людьми. Это не встречи, не романтика, а совсем другое. Это я теперь понял.
- Только сейчас, пройдя через три брака?
- Да. И хорошо, что у меня разный огонь был. Сейчас мне даже трудно сказать, какой лучше и какой хуже. Никто не лучше и никто не хуже. Любовь просто разная, вот и все. И, слава Богу, что это так.