Клан профессоров-богачей в городе распался только после того, как обнаружились махинации с банковскими документами Когда в Киеве судили бухгалтера, похитившего в коммерческом банке 934 тысячи рублей, профессор кафедры энциклопедии права Киевского университета Николай Ренненкампф выступал свидетелем. На вопрос судьи о источниках его доходов свидетель отвечал, что как профессор он получает 3 тысячи рублей в год, как городской голова — 6200 рублей, как товарищ управляющего банка — восемь тысяч рублей. Последние слова утонули в дружном хохоте зала. Смеялись потому, что иного ответа никто не ожидал. Дело происходило в 1878 году, и к тому времени все знали, что самые оборотистые профессора водятся в Киеве и что свои немалые капиталы они сколачивают не чтением лекций и научными трудами, но «на стороне» — на совместительских должностях, биржевых подрядах и банковских операциях.
Киевские профессора встали на путь наживы не сразу. Поначалу они жили скромно, занимались наукой. Первым проложил дорожку от университета к банку профессор-юрист Иван Мартынович Вигура. Не оставляя университета, он работал юрисконсультом в Киевской конторе Государственного банка и провернул ряд успешных операций. Исполнял обязанности одного из семи директоров банка. Умер профессор Вигура внезапно, на улице, от сердечного приступа. Говорили, что случилось это на нервной почве, так как к этому времени начала всплывать афера с подложными векселями, в результате которой Киевская контора госбанка не досчиталась двух миллионов рублей.
Но дело Вигуры не пропало зря — другие профессора последовали его примеру. Вскоре появился и лидер киевских ученых дельцов — Николай Христианович Бунге. Тоже юрист, тоже профессор и тоже банкир. Правда, в отличие от скромного «теневика» Вигуры, он был человеком огромнейшего дарования и большой судьбы. Выдающихся заслуг Бунге никто не отрицал. В 1881 году он занял пост министра финансов, а с 1887 года и до смерти возглавлял комитет министров. Он много сделал для налаживания рыночных отношений сначала в Киеве, а потом по всей стране. Содействовал банкам и биржам, способствовал справедливому налогообложению и регламентированию фабричного труда. Одни современники назвали его самым выдающимся экономистом эпохи, творцом русского капитализма. Другие — главарем киевской клики рвачей от науки.
У Бунге было много друзей среди киевских профессоров. Одних он воспитал, выучил и направил по академической стезе. Иные трудились под его руководством в университете и коммерческих структурах. Никого из «своих» без поддержки Бунге не оставлял. Работали в режиме единой команды. Поэтому неудивительно, что многие друзья киевского экономического гения добивались огромных успехов — получали лучшие подряды на организованной Бунге бирже, высокие посты в им же созданном Товариществе взаимного кредита и в Киевском коммерческом банке.
Таких богачей среди мужей науки в Киеве до того никогда не было. Не было их и потом. И что самое главное, — при Бунге профессора перестали стесняться денег. Они считали свои лекторские ставки нищенскими и добывали «настоящие деньги» на стороне. Занимали прибыльные места в коммерческих структурах и на производстве, консультировали в банках или состояли в их правлениях, ходили на биржу и не пропускали ни одной выгодной сделки или подряда.
Ради денег брались за все. Профессор-заводчик Субботин, будучи зятем миллионера Эйсмана, занимался торговлей дровами. Профессор энциклопедии права Ренненкампф вместе с профессором Мерингом учредил Товарищество водочных заводов, отчего киевляне называли их обоих «водочными профессорами». Знаменитый судебный эксперт профессор Эргардт открыл артель, сам изготовлял сапожные колодки и даже ездил в Цюрих на съезд обувщиков (или, как острили его коллеги, — «конгресс сапожников»). Он обеспечивал своими изделиями мастерские, принимал частные заказы… Университетские лекторы строили доходные дома, вникали в банное дело и извоз. Слава об их необычной жадности к деньгам облетела всю империю.
«Некоторые заправилы киевского университета, — острила петербургская газета «Стрекоза», — они же вожаки городской думы и открытые подрядчики киевской городской управы, составляют особую, очень характерную клику… Один киевский профессор царствует в качестве городского головы; другой занят ремонтом казарм пожарных команд; третий, читая в университете философию и историю искусств, поставляет по Днепру дрова для городских больниц; четвертый… содержит на аренде платные вешалки в городском театре; пятый профессор нелегально содержит извозчичью биржу и танцкласс на Подоле и т. д. ».
Как предприниматели профессора действовали ничем не лучше иных безграмотных лавочников. Обсчитать и обжулить было у них первым делом. Тот же профессор Меринг купил у своего друга жандармского генерала Трепова огромную усадьбу, занимавшую весь район теперешней Банковой улицы. И, заранее договорясь с другим своим приятелем профессором Ренненкампфом, в то время занимавшим пост городского головы, выстроил в бывшем Жандармском саду комплекс зданий (теперь на этом месте здание Администрации Президента), который дума обязалась нанимать у него для служб военного округа за 26 тысяч рублей на протяжении 12 лет. Обделав такое прибыльное дельце, профессор не успокоился и изрядно подзаработал на строительстве. «Меринг, — возмущался в дневниках один из его современников, — выстроил дом на шарамыжку, поставил печи низкого качества, приделал замки, которые через месяц поломались, покрыл крышу дырявым железом. Когда к нему обращаются, чтобы он исправил ту или иную «статью», он отвечает: «Кто сломал, тот пусть и исправляет».
Бунге и его компанию в обществе недолюбливали. О них печатались острые фельетоны. Но дальше этого дело не шло. Профессора умели «подмазать» где надо, и избежать шумихи.
Падение группы предприимчивых профессоров произошло внезапно. В 1882 году появились сообщения о махинациях с ипотечными документами в Киевском обществе взаимного кредита. Это было любимое детище Бунге. Здесь служили многие его друзья. В разное время управляющими кредитного банка были профессора Эйсман и Сидоренко, ревизором состоял профессор химии Гарнич-Гарницкий, членом совета — профессор Шульгин. Заседания общества, острил фельетонист, напоминало «не собрание общественного банка, а заседание университетского совета: председательствовал профессор, ораторствовали профессора, докладывали профессора».
Список воротил кредитного общества завершали зять Эйсмана Субботин и его же племянник — товарищ управляющего и кассир банка Ефим Свиридов. Он был единственный «неостепененный» член профессорского кружка.
Свиридов выдавал себя за набожного человека и жертвовал большие деньги на благотворительность. Неугомонные фельетонисты окрестили его «банковым богомольцем». Жил он подчеркнуто скромно, чуть ли не аскетично. Но иногда на него что-то находило, и он закатывал роскошнейшие банкеты, кутил и бросал на ветер огромные деньги.
Сотрудники сравнивали его траты с тем, что он получал в банке, но сколько ни прикидывали, концы с концами не сходились. Наконец, бухгалтер Цитович и контролер Лысенко, заметив, что Свиридов неохотно дает им нужные сведения и справки, начали записывать номера бумаг по ссудным операциям. После долгих наблюдений им удалось выяснить, что Свиридов имел тайных агентов и вместе с ними занимался жульническими операциями с ипотечными документами. Он брал из кладовой заложенные ценные бумаги, передавал их своим людям, а те закладывали их вторично. Таким образом, ссуды под одни и те же ценные бумаги брались два раза. Подставные закладчики за ними, естественно, не являлись, а настоящим владельцам их возвращали по первому же требованию. Благодаря такому нехитрому трюку Свиридов положил себе в карман 320 тысяч рублей (университетский профессор честным трудом мог заработать такую сумму за… 100 лет).
Ипотечный скандал отрезвил многих вкладчиков банка. Дальнейший ход дела показал, что от профессорской братии можно ожидать чего угодно. Профессора не только не осудили «банкового богомольца», но и стали на его защиту. Сработало чувство клановой солидарности.
Спасать Свиридова были готовы не только люди консервативных взглядов, но и либералы из Киевской громады. Самая скверная роль в этой истории досталась доктору греческой словесности Мищенко. Если другие только высказывались в пользу Свиридова, то он, оказавшись на процессе старшиной присяжных, открыто встал на сторону обвиняемого. Оправдательный вердикт потряс всю страну. «Преступление Свиридова, — писала пресса, — отодвинуто на задний план преступными деяниями присяжных. Оправданием Свиридова они подписали себе обвинительный приговор. Перед нами стоит теперь 13 преступников… »
В дело вмешалось правительство. Оправдательный приговор суда отменил Сенат. Свиридова вновь привлекли к суду и сослали в Сибирь. Профессор Мищенко оставил университет и уединился в деревне за переводами Геродота. На кафедре он появился снова лишь в 1889 году. И то не в Киеве, а в Казанском университете…