Известный сатирик заканчивает писать сценарий к новой комедии и готовится отпраздновать 30-летний юбилей творческой деятельности
Родился Аркадий Инин в Харькове, окончил тамошний политехнический институт. Запросто мог стать рядовым советским инженером, но, видимо, судьбе было угодно, чтобы он стал известным писателем. Студенческий театр, капустники и КВН сделали свое дело. Через 8 лет работы по специальности инженер Инин поступает во ВГИК и начинает профессионально заниматься драматургией. На его счету — сценарии к сорока комедиям, любимым миллионами. «Одиноким предоставляется общежитие», «Отцы и деды», «Однажды 20 лет спустя», «На Дерибасовской хорошая погода, или На Брайтон-Бич опять идут дожди», «Частный детектив, или Операция «Кооперация». Из-под его пера вышли несколько пьес и двадцать книжек. Он — один из крестных отцов легендарной телепрограммы «Вокруг смеха».
Со своей женой Инной Александровной Инин прожил сорок пять лет. У них два сына. Дима окончил ВГИК, стал продюсером и подарил Аркадию Яковлевичу внука Пашку, младший, Костя, студент журфака МГУ. Кстати, в свои 67 Аркадий Инин в прекрасной форме — надо видеть, как он лихо отплясывал на дискотеке во время одного из кинофестивалей. Да и, вообще, порой создается впечатление, что он остался большим ребенком.
— Аркадий Яковлевич, вас-то самого легко развеселить?
— Я не смешливый, но и не закрыт для юмора. Смеюсь, когда смешно.
— Обычно ведь юмористы в жизни очень скучные, нудные и даже мрачноватые люди…
— Это правда. И меня это касается. Но не все такие. Я знаю юмористов оживленных и нескучных. Вова Вишневский, например. Сыплет направо и налево своими афоризмами… А если говорить об эталоне соответствия этой формуле, то самый яркий представитель, конечно же, Арканов. Он — образец такого мрачного, замкнутого в жизни юмориста. Хотя, я считаю, мужчина вообще не должен быть разговорчивым, а в общении с женой может запросто пользоваться всего несколькими фразами: «Что на обед?», «Кто звонил?» Правда, это мало радует домашних, потому что женщине всегда хочется поговорить. Но моя жена, например, уже привыкла.
— Как вы с ней познакомились?
— Мы вместе учились в Харьковском политехническом институте, на одном курсе.
— Долго обхаживали?
— Наверное, с полгода. Поженились на пятом курсе. Оба были сопливыми, молодыми, неискушенными в любовных ухищрениях…
— А как же конфетно-букетный период?
— Цветы — дарил, стихи — не читал. Вообще, наше общение проходило больше в самодеятельности. Мы были в агитбригаде, где Инна пела в квартете, а я был конферансье… Так что на творческой почве и сошлись. Поездки по колхо-о-озам!.. Гуляние, выпивание, естественно.
— Свадьбу с размахом праздновали?
— Гуляли в институтской столовой. У нас было множество друзей, которые сделали нам комсомольскую свадьбу. 200 человек пришло. Потом по свадебному же списку мы собирали взаймы деньги на первую кооперативную квартиру. Тогда двухкомнатная в Харькове стоила 3600 рублей. С двухсот человек, гулявших на нашей свадьбе, мы собрали по 20 рублей — получилось четыре тысячи. 20 рублей было не такой уж большой суммой. Поэтому нас не особо дергали: «Где мои 20 рублей?!» Но мы все долги отдали! Зарплата у меня была сперва 90 рублей, потом 120. Ну, Инка тоже работала, инженером. Так что мы отдали все до копейки, но не спеша.
— Повезло вам — по общагам не скитались…
— Сразу после свадьбы еще несколько месяцев пожили. Нам в общежитии «Гигант» Харьковского политеха выделили для жилья… душевую. Девятиметровую. Забили деревяшками дырки и жили среди труб. Надо сказать, чудно себя чувствовали.
— Помните, на что потратили первый гонорар?
— Не-ет, конечно.
— Тогда признавайтесь, на что последний спустили?
— Последний? Дай бог, не последний! Сейчас все деньги вкладываю в безумное мероприятие под названием «дача». Терпеть не могу свежий воздух, все эти дачные дела, ненавижу гуляния по лесу! Про огороды вообще молчу. Это выше моих сил. А жену всю жизнь тянет к природе. Она всегда мечтала о даче. Я же отбрыкивался: «Нет! НИКОГДА!» Во-первых, не представляю сельскую жизнь, во-вторых, машины у нас нет. Как туда ездить? Года два назад я подумал: «Ну что же, бедная женщина прожила со мной 45 лет, жалко ее…»
— … И сделали подарок?
— Пообещал, что куплю дачу, если она найдет дом в пяти минутах ходьбы от электрички. И ни минутой больше. Она нашла домик в 55 километрах от Москвы в поселке художников — Абрамцеве, там, кстати, находится музей Васнецова. Я купил дачу с условием, что появляться на ней не буду. «Ну и не надо!» — сказала Инна и около года прожила там одна. Кайфует, совершенно счастлива! Я пытался было ее образумить: «Дура! Одна в доме? Зачем тебе это надо? Что ты делаешь?.. ««Ты не понимаешь. Это счастье!» — ответила она. Ну, счастье, так счастье. И все бы ничего, но на даче стала протекать крыша. Пришли строители, посмотрели. Выяснилось, что сгнили стропила. Пошли смотреть несущую стену — оказалось, она треснула пополам сверху донизу. (Смеется.) Полезли ниже — глядь, а у дома вообще нет фундамента! Дом без фундамента! Хотя 50 лет стоял прекрасно и все было нормально. (Смеется.)
Короче, приезжаю я как-то из экспедиции, жена дома… «Чего сидишь? — спрашиваю. — Выходной ведь. Чего не на даче?» «А дачи нет… «— отвечает она. В общем, разломали весь дом и начали строительство с нуля. Теперь там возводится дворец, как я его называю. Деревянный, не коттедж, но все равно все бабки уходят туда.
На прежней даче я, кстати, был всего пару раз. Однажды меня вывезли туда журналисты какого-то журнала, чтобы сфотографировать на фоне дома. Второй раз я там Новый год встречал. На стройку меня теперь сын часто вывозит. Я уже думаю: может, действительно на старости лет полюбить природу? Но пока не получается.
— Комфорт, значит, любите?
— А как же?! На старой даче туалет стоял во дворе, и это тоже было одной из моих отмазок. Говорил, никогда в жизни не приеду в дом, где сортир на улице! Так вот, на новой даче туалет находится внутри. Так что мне все труднее и труднее отмахиваться от этого дела. Нет, я люблю элементарный комфорт… Не надо никаких джакузи! Только необходимое — душ, унитаз… Могу даже без биде обходиться!
— У вас, наверное, как и у каждого творческого человека, кабинет свой имеется?
— А как же! Мне очень повезло. Я всегда говорю, что на работу езжу в тапочках. Потому что в лифте. Живу недалеко от станции метро «Аэропорт». При строительстве нам, членам Союза писателей, выделили чердак, где мы смогли обустроиться. Это о-о-очень удобно. Моя квартира находится на четвертом этаже, мастерская — на 17-м. Рядом живет Мережко. У нас и квартиры, и кабинеты через стенку. На одной площадке со мной Эдик Успенский, в нашем же доме — Радзинский Эдик, но у него, по-моему, мастерской нет.
— Вы как-то в одном интервью сказали, что терпеть не можете, когда вас называют сатириком…
— Ты что, мои интервью читаешь? Делать тебе нечего! Какой я сатирик?! Сатирик — он клеймит, он бич сатиры.
— Инин — это ведь псевдоним?
— Моя настоящая фамилия — Гуревич. Поначалу я взял псевдоним Гай. Почему, даже не знаю — просто красивое украинское слово. Как-то на меня написали эпиграмму: «Если б Гаю божий дар, родился бы второй Гайдар!» Потом я хотел стать Арканом, но опоздал — Арканов уже был. Короче говоря, пошел простым путем. Большинство сатириков и юмористов берут псевдоним, производный от имени жены или любимой девушки. Раньше это было очень модно. Так появились на свет Анин, Танин, Маринин, Галин. Я стал Ининым. И все разговоры о том, что смена фамилии нужна была, потому что я не мог печататься как Гуревич, — брехня полная! Считалось, что у юмориста должен быть псевдоним. И у Арканова, и у Гриши Горина та же история… У них вообще смешно получилось: один был Офштейном, другой — Штейнбоком. Их, наоборот, уговаривали: представляете, какая пара? Офштейн-Штейнбок. Говорят, что Горин расшифровывается как «Гриша Офштейн Решил Изменить Национальность».
— Жена теперь тоже Инина?
— Она была Гуревич, но теперь вернула свою девичью фамилию — Иванова. Говорит, замуж выходила только потому, что мечтала сменить свою фамилию, поскольку Иванову просто терпеть не могла.
— Зато, наверное, известная фамилия помогала в прежние времена очередей и дефицита. Без блата, небось, не обходилось?
— Я учился этому у Вити Мережко. Он всегда умел и умеет дружить с нужными людьми. Среди его знакомых были слесари автосервиса, мясники… Все было, чего врать! Кстати, кинематографисты получали заказы, причем сказочные! Банка зеленого горошка, сгущенки, шпрот, кусок сервелата (граммов 300), масло — это было счастьем. Да, баночка красной икры еще. В общем, голодных не было. Марина Влади все говорила о разнице между СССР и Францией. Там в магазинах было все, а в гостях ничего. В России же в магазинах — ничего, а на столе — все.
— С Влади общались?
— Мы вместе с Володей, с ней и ее сыном Владимиром, пацанчиком лет восьми, отдыхали в Пицунде в Доме отдыха. Помню, смешная история случилась. Бабы наши киношные мучились-гадали, сколько лет Марине? Ну что еще баб интересует? Так же не спросишь… И они решили на кривой козе подъехать к малому: «Владимир, сколько лет маме?» И вдруг этот французик так вскипел и на ломаном русском отвечает: «Нельзя спросить, сколько лет женщина! Никогда нельзя спросить, сколько лет женщина!»
— А от общения с Высоцким какое осталось впечатление?
— Очень маленькое. Есть такой анекдот. Старый большевик рассказывает о встрече с Лениным. «Однажды я на Пражской конференции подошел к человеку, который сделал доклад, — такому маленькому, противному, с рыженькой бородкой — и говорю: «Вы не правы по позициям о взносах партии». А он мне говорит: «А пошел ты на… «Потом я встретил этого маленького, противного в Цюрихе, на подпольном собрании, и сказал ему: «Мне кажется, что позиция Мартова более верная, чем ваша». Он мне: «А пошел ты… «Третий раз я встретил его в туалете, возле писсуара, в Петербурге. Маленький, противный, бородка такая рыжая. Я ему сказал: «Товарищ, мне кажется, что вы вот тут вот мимо писсуара… «Он мне: «Да пошел ты… «Это была моя третья встреча с Ильичом». Вот так же примерно у меня было с Володей Высоцким. Один раз я попросил его написать песню для моего фильма — он мне отказал, второй раз попросил — отказал…
— Без «пошел ты»?
— Без «пошел ты». Он сказал: «Мне это неинтересно». И в третий раз отказал. Вот это была моя третья встреча с Высоцким. (Смеется.)
— Вам посчастливилось работать с великим Гайдаем?
— Это действительно счастье, хотя работать с ним было нелегко — он человек сложный, самоед. Гайдай меня очень радовал. Есть три пунктуальных человека в кино и вообще на планете: Гайдай, Саша Зацепин — композитор и я. У меня на этой почве просто болезнь, фобия. Гайдай, если приходил на минутку раньше положенных, допустим, двенадцати часов, стоял под дверью и звонил ровно в двенадцать. Эта пунктуальность нас очень сближала. Он всегда был на «вы», сколько мы с ним ни работали! Никогда не матерился, не рассказывал анекдотов. Когда ему что-то не нравилось в обсуждении сценария, всегда говорил: «Аркадий Яковлевич, по-моему, вы бредите». Вот такое у него словечко было. А еще он непрерывно курил. Как-то Дима Харатьян подарил ему блок «Честертона». Гайдай был в восторге. Сперва выкуривал свою «Приму», а на закуску закуривал «Честертон». (Смеется.) Теперь каждый год, в день смерти или рождения Гайдая, мы приходим на его могилу, и Димка кладет на нее пачку «Честертона».
— У вас есть любимая актриса?
— Гундарева Наташа. Она великая. Все могла сыграть: и комедию, и трагедию, и фарс, и мелодраму. У нее был мужской склад ума, да и характер тоже. С такими дружить довольно трудно. В конце жизни Наташа нашла человека верного, достойного. Ей не везло с прежними мужьями, а Миша Филиппов был верен ей до конца.
— Гундарева блистательно сыграла мать-героиню в «Однажды 20 лет спустя»…
— Я прочел в «Литературке» статью 38-летней мамы-героини из Подмосковья, у которой 10 или 11 детей… Это была совсем не веселая статья, не повод для комедии. Женщина гневно, с болью рассказывала, что все эти «пляски» вокруг матерей-героинь на самом деле ничего не стоят. На словах их уважают, ордена дают, а на деле им страшно тяжело, государство не помогает… Мне показалось, что можно об этом рассказать не со слезой, а с улыбкой. Я связался с этой женщиной, но она меня послала.
Тогда я пошел в Общество матерей-героинь. Там были 50−60-летние мамаши, которые вырастили детей, и у них к жизни было другое отношение. Они все время рассказывали мне смешные байки о своем потомстве. И вот из всего этого — плюс, конечно, нафантазированные истории — получилась картина. Я ее очень люблю. До сих пор плачу, когда смотрю.