В январе-феврале на контрактовые ярмарки в Киев съезжались сотни богачей, и одурачивание народа набирало максимальных оборотов
Несколько десятилетий историки твердили, что под ногами киевлян — настоящие антикварные залежи: предметы старины, клады, богатые захоронения. Но обнаружилось это во второй половине XIX века, когда началось выравнивание улиц, засыпка оврагов и обширное строительство. Перелопатили тысячи кубометров дотоле нетронутой земли, и ценные находки посыпались как из рога изобилия. Увлечение археологией стало всеобщим. Дети делали запруды на ручьях и после ливней находили в отстойнике целые россыпи старинных монет. Взрослые составляли артели кладоискателей и месяцами копали землю вокруг какого-нибудь древнего фундамента. Но были в Киеве и «антиквары» особого рода. Эти аферисты добывали древние «увражи» без кайла и лопаты.
Обычно аферисты привозили издалека художника, имевшего представление о древностях, и приставляли к нему пару толковых мастеров. Сфабрикованный в подполье «новодел» всплывал в узком кругу любителей старины, начинались споры. Пока знатоки шумели и пререкались, находился покупатель. То, что в городе каждый второй антиквар торгует подделками, знали все, поэтому уважающие себя коллекционеры имели консультантов.
Сын известного историка Глеб Лазаревский вспоминал, что создатель галереи исторических древностей Украины Тарновский-младший наведывался к его отцу, и они часами обсуждали новые находки киевских антикваров. «Часто, — писал он, — поздно вечером в нашей квартире раздавался звонок, и внизу у лестницы слышался веселый голос Тарновского: «Ехал, ехал и заехал. У вас еще не спят?» Молодежь кидалась помогать ему подняться по лестнице, а он уже оттуда кричал отцу, который выходил ему навстречу: «Этот чертов сын Золотницкий (известный киевский антиквар. — Авт. ) предлагает мне купить у него чашу Хмельницкого! Черт его знает, покупать или нет?» И долго гость и хозяин обсуждали все «за» и «против» подлинности чаши. А на улице, около подъезда, время от времени всхрапывали серые першероны Тарновского, нетерпеливо разгребая передними ногами водянистый весенний снег». Коллекционерам помогали профессор Антонович, заведующий церковно-археологическим музеем Петров, историк Яворницкий и большой знаток украинской старины Горленко. Но и аферисты знали свое дело. Фальшивки всплывали то тут, то там. В газете «Киевская мысль» в статье о коллекции Тарновского среди репродукций был напечатан снимок совершенно беспардонной подделки — древнего барельефа с изображением… хана Батыя под стенами Киева.
Знатоки черного рынка утверждали, что киевские аферисты имеют целую фабрику для поддельных «археологических драгоценностей» и наладили сбыт своих «антиков» не только в Киеве, но и в Москве, Петербурге и даже поставляли подделки в заграничные музеи. Газетчики мечтали раздобыть адрес секретного предприятия, но выйти на след никому не удалось. Обнаружились лишь мелкие кустарные мастерские, хижины на задворках Подола, где неведомые умельцы выделывали свои антикварные чудеса по анонимным рисункам. Один из подпольных мастеров стал героем газетного очерка. Жил он на Нижней Юрковице «в полуразвалившейся темной избе; кругом царила полная нищета и грязь; сам «мастер» сидел на изломанном табурете у простого, залитого смолою стола, который освещался небольшой, с закоптившимся стеклом лампой. Хозяин, бедный на вид человек, смахивающий на берегового рабочего (босяка. — Авт. ), разговаривая со своими гостями, чертил карандашом на бумаге, приклеенной к большой металлической доске, какие-то фигуры с копьями и спокойно покуривал «сигарку» из газетной бумаги. На вопрос, что это он делает, «мастер» ответил, что работает над металлическим барельефом «коронования короля Сигизмунда» и что теперь на бумаге чертит контуры и затем будет выбивать их на доске. Когда его спросили, как же это он рисует без оригинала, сказал, что ему приходилось изготовить несколько десятков экземпляров «коронаций Сигизмунда» и потому он это коронование знает на память. У него в конуре найдено было готовое «коронование Сигизмунда», имевшее такой вид, словно барельеф, по крайней мере, сто лет находился где-нибудь в земле. Как выяснилось, этот мастер исполнял заказы разных антиквариев, содержателей магазинов древних вещей. Ему давали материал и тему и платили за работу гроши, между тем как его работы продавались как «антики» за большие деньги».
Успеху жуликов-антикваров способствовал неиссякаемый поток газетных заметок об уникальных находках в городских усадьбах. Под этот археологический шумок фальшивки сбывались без особых хлопот. Каждому хотелось украсить свой кабинет каким-нибудь «антиком». Признаки перепроизводства обнаружились лишь в конце XIX века, тогда началось строительство гавани на Оболони. Аферисты пустили слух, что во время земляных работ найдено множество вещей «скифских времен», когда Киев будто бы торговал с античными городами Причерноморья. На киевлян обрушилась новая лавина «древностей». Магазины переполнились «уникальными находками», и их начали сбывать по дешевке в самых неподходящих местах. «В последние два года, — писала одна из газет, — стали появляться на киевском толкучем рынке в продаже мраморные изделия якобы древнегреческого производства, найденные будто бы при устройстве киевской гавани». Можно было подумать, иронизировал автор заметки, «что на месте нынешнего Киева находилась одна из древнейших киевских колоний, подобных тем, какими были усеяны берега Черного моря за несколько столетий до Рождества Христова. На самом же деле оказывается, что эти изделия — новейшего киевского производства, довольно грубые, по технике далеко уступающие подделкам очаковским и одесским».
«Антиквары» представляли самый высший, аристократический клан киевских аферистов. Другие жулики о таких высотах не мечтали. Они довольствовались старыми дедовскими способами. В XIX веке киевская «Страна дураков» размещалась на подольском толкучем рынке у фонтана Самсона, который в народе называли «Левом» (Львом). Помимо дельцов, выставлявших на прилавках забракованные консультантами «древности», здесь подвизались и мастера одурачивания публики. Они входили в доверие к простакам и внушали им мысль, что их мечта случайно стать богатым может исполниться здесь, «у Лева». И довольно быстро, стоит только ухватиться за свой счастливый случай.
«На подольском толкучем рынке, — писала одна из газет, — с некоторого времени оперируют аферисты, сбывающие доверчивым покупателям медные вещи за золотые. Аферисты проделывают эту операцию следующим путем. Обыкновенно там, где собирается толпа народа, появляются два субъекта, которые вполголоса, но все-таки настолько громко, чтобы их могли ясно расслышать окружающие, начинают вести между собою разговор о том, что в такой-то части базара неизвестный человек продает золотые краденые вещи по баснословно дешевой цене. Публика, окружающая разговаривающих, внимательно вслушивается в их интимную беседу, и тотчас же находятся желающие приобрести за бесценок хорошую вещь. Такой любитель комфорта, получив сведения, немедленно отправляется разыскивать «дешевые золотые вещи», находит продавца и за негодную вещицу платит очень дорого. В большинстве случаев жертвами этой плутовской аферы делается прислуга и бедный чиновный люд».
Каждый простак знал, что «на точке у Лева» при случае можно приобрести по дешевке что угодно, даже чемодан «почти настоящих сторублевок». Этим делом занимались два ловких греховодника, пока один из одураченных горожан не навел на них сыщиков.
Дело устраивалось таким образом. В номер какой-нибудь гостиницы мошенники приглашали человека, желающего купить фальшивые кредитки. «При этом, — объяснял газетчик, — непременным условием ставили платеж настоящими сторублевыми кредитными билетами за фальшивые билеты и заранее уславливались относительно количества этих сторублевых билетов. В назначенное время покупатель являлся в номер, аферисты ему объявляли, что фальшивых денег они при себе в номере из предосторожности не держат, а предлагают вручить сторублевые бумажки третьему лицу, стоящему на улице у такого-то дома. Для этой цели сторублевые бумажки покупателя вкладывают в конверт, по штемпелю которого хранитель фальшивых денег узнает, кем конверт выдан. Деньги вложены в конверт, края конверта смачивают слюною, а затем для опрятности и более тщательной заклейки конверт подкладывается под лежащую на столе газету, из-под которой обратно вынимается конверт такой же, но не тот и не с деньгами, а с обрезками газетной бумаги. Это делается так искусно, что покупатель, не имея и тени подозрения в обмане, отправляется отыскивать желаемое третье лицо, которого, конечно, не находит. Возвратясь в гостиницу, он и своих контрагентов в ней не находит. Возникает подозрение, покупатель вскрывает конверт и глубоко разочаровывается». Ловкачи поймали на эту удочку 15 покупателей, 16-м оказался подосланный сыщик.
Репертуар киевских аферистов был велик и многообразен. Попадались среди них настоящие артисты. Шеф киевских сыщиков Георгий Рудой называл их хипесниками, но сами горожане величали их котами и кошками. Газетчики считали, что кошачьи шайки появились в городе в 80-х годах XIX века. Они отпочковались от воров-скокеров, работавших с психологическим подходом. «В последние два-три года, — писал киевский репортер, — появилась особого рода шайка карманщиков, совершающая кражи с помощью женщин и так называемых котов. Действия этой шайки заключались в том, что женщина завлекает к себе в квартиру гостя, а соучастник ее незаметно, как кот, подбирается к платью гостя и похищает из бумажника или портмоне все наличные деньги. О таких кражах полиции большею частью не заявляется, так как между потерпевшими нередко являются люди, поставленные в необходимость скрыть свой поступок, почему и вступают в мировую с ворами, получая обратно часть похищенных у них денег».
Георгий Рудой упоминает об ином финале кошачьих историй: «Посетитель, одевшись и пощупав, что бумажник есть, полагает, что и все содержимое цело, и уходит. В это время кот караулит на улице и, если посетитель содержимого бумажника не проверяет и отправляется домой, возвращается к хипеснице, если же замечает, что посетитель направляется в полицию, то догоняет его и возвращает ему деньги, якобы утерянные в комнате».
Со временем на почве психологических приемов хипесников сложилось своеобразное драматическое «искусство». Кошки высшего аристократического пошиба выискивали богатых «карасей», завязывали знакомство и под всякими предлогами заманивали их в свои прилично обставленные квартиры, где и разыгрывался стремительный роман. В самый неподходящий момент появлялся «муж» (часто действительно супруг или сожитель кошки) и устраивал сцену бешеной ревности. Здесь уж без актерства не обойтись!
Вездесущие газетные репортеры любили описывать проделки киевских кошек. Одна из таких пикантных сценок попала и на страницы «Киевских тайн» писательницы Шалацкой: «На пороге комнаты показался человек лет тридцати с черными усами, и нечисто бритой бородой. На нем был темный суконный сюртук, белая глаженая рубаха, несколько смятая, в руках он держал увесистую палку. Несколько минут он молча простоял на пороге, точно созерцая жену в объятиях соперника, и вдруг с бешенством подступил к растерявшимся молодым людям. «За соблазн чужой жены вы знаете, милостивый государь, что полагается? Я имею право сейчас застрелить вас, но я великодушнее, нежели вы думаете. Все эти дуэли и убийства считаю пустяками. Выкладывайте вот сейчас сюда на стол ваш бумажник со всем содержимым. Это будет чувствительнее для вас и меня». — «Всего не могу… часть денег извольте». — «Не рассуждайте, иначе я вас убью», — грозно прикрикнул муж. — Не думайте убежать: двери заперты, а если вы в окно выскочите, я подниму крик, призову дворников, городовых и все равно задержу вас. Имею право это сделать, потому что застал вас в своем доме вором, посягающим на чужую собственность. Что в сравнении с моей женой ваш жалкий бумажник!» Молодой человек, еще не оправившийся от смущения, почти бессознательно выхватил из кармана бумажник, бросил на стол и быстро повернулся к выходным дверям. Хозяин открыл дверь, предупредительно вручил ему шляпу в руки и жестом, полным достоинства, указал на выход»…