В Киево-Печерской лавре нашел свой последний приют известный государственный деятель, погибший от руки человека, которому просто надоело жить «Я хочу быть погребенным там, где меня убьют», — написал Петр Столыпин в своем завещании. Чувствовал, видимо, что из этого мира он уйдет не по своей воле. Вопрос был только в том, где и чья пуля поставит последнюю точку в его судьбе. Случилось это в Киеве 1 сентября 1911 года. 5 сентября Столыпин умер. А уже 12-го был казнен убийца. Поспешность, с которой разделались со стрелявшим в Столыпина Дмитрием Богровым, привела к тому, что имя заказчика (как теперь говорят) убийства осталось неизвестным. Эта тайна будоражит умы исследователей, поэтому они не устают обращаться к личности Столыпина.
От поездки в Киев Столыпина отговаривали: дескать, город этот буквально напичкан неблагонадежными элементами. Но он был непреклонен. Более того, отказался даже от легкого панциря под одеждой, ибо полагал, что судьбу не обманешь: «Пулю можно предупредить, а от бомбы никакой панцирь не спасет».
Были ли у него какие-то предчувствия относительно киевской поездки? Во всяком случае, судьба давала ему повод насторожиться. Рассказывали, что Распутин, увидев Петра Аркадьевича в экипаже, закричал: «Смерть!.. Смерть за ним едет!.. » А на ипподроме, который посетили высокие киевские гости, одна знатная дама сказала, глядя на награды, украшавшие грудь премьера: «Петр Аркадьевич, что это у вас крест на груди точно могильный?» Услышавшие это нервно переглянулись. Словно были готовы к трагедии, будто бы ждали рокового выстрела… И он грянул.
Благодаря дотошным исследователям киевской старины мы можем составить достаточно ясное представление об убийце Столыпина. Дмитрий Богров происходил из семьи присяжного поверенного Григория Богрова — домовладельца, члена дворянского клуба. Двоим его сыновьям, получившим образование в Первой киевской гимназии, открывалась дорога в юриспруденцию. Однако правовым путем пошел только старший, Владимир: он закончил юридический факультет Киевского университета, был помощником присяжного поверенного в Петербурге. Младший же… Вот какую оценку дает Богрову-младшему его современница историк Анна Берло: «Младший Митя — очень некрасивый. И вот этот Митя, будучи студентом, начал гулять, играть в карты и т. п. и совсем замотался. Этим воспользовалась охранка и, давая ему деньги, сделала из него своего сотрудника. Когда после покушения стали расследовать дело, выяснилось, что билеты на вход в театр выдало Богрову, как заявила Киевская городская управа, охранное отделение и что Богрова, если бы ему удалось после покушения во время суеты выскочить из театра, то его бы ожидал автомобиль, который приготовила охранка. Но сбежать ему не удалось… »
В советской истории личность убийцы Столыпина нежилась в ореоле мученика за правое дело. А как же: поднял руку на сатрапа! Но, как только идеологические путы ослабели, открылось, что Столыпин пал жертвой отнюдь не романтического героя.
Вот что рассказывал человек, учившийся в Первой гимназии в одно время с Богровым, правда, в приготовительном классе. Напротив этого класса находился физический кабинет, куда малыши любили заглядывать на переменах. Только они в очередной раз собрались туда заглянуть, как высокий бледный гимназист громко свистнул, и старшеклассники давай хватать приготовишек и затаскивать внутрь. Они расселись по местам и держали мальчишек, зажав между коленей. Отпустили только по сигналу бледного гимназиста, когда на пороге появился преподаватель физики. По причине полноты он всегда с трудом проходил в дверь, а тут ему навстречу — гурьба мальчишек! С размаху ткнувшись в живот физика, они обезумели от страха. Преподаватель тоже был ошарашен. «Развлечение это, стоившее нам стольких слез, придумал бледный гимназист. Его звали Богров».
Богров вообще был любителем острых ощущений. Его никогда не видели радостным, сердитым, счастливым, просто улыбающимся. Казалось, обычные человеческие чувства были ему не свойственны. Оживлялся он, только когда острил, в остальное же время был мрачен. Как-то Богрова даже спросили, способен ли он на какое-нибудь сильное чувство, которое могло бы выбить его из колеи. «Да, представьте, я способен на сильное чувство, — сказал он. — Но не на любовь — на ненависть. Я ненавижу одного человека, которого я никогда не видел». Его спросили: «Кого?» Он ответил: «Столыпина. Быть может, оттого, что он самый умный и талантливый из них, самый опасный враг, и все зло в России от него».
Надо сказать, некоторые современные историки считают, что Богров был движим чувством мести к притеснителю еврейского народа: дескать, он поддерживал черносотенцев, которые устраивали еврейские погромы. Да, в биографии Столыпина есть момент, когда, объединяя всех и вся против революционных элементов, он сотрудничал с черносотенцами. Но перестал их поддерживать, как только заметил в них склонность к терроризму. Да, он защищал национальные интересы русских и говорил, что народ, который не защищает собственные интересы, становится удобрением для другого народа. Но кто, как не он, предупреждал царя: «Если мы не отменим черту оседлости для лучших представителей этого народа (еврейского. — Авт. ), то ряды революционеров пополнятся этими людьми и Россия утонет в крови». «Я считаю целесообразным отменить всякие ограничения для любой национальности, дав им возможность свободно развиваться в предпринимательстве и политике» — это ведь тоже слова Петра Столыпина. Так что антисемитизм этому человеку, как ни пришивай, не пришивается. В другом замечен: «Он самый умный и талантливый из них… »
В Думе его однажды назвали вешателем, но Петр Аркадьевич тут же вызвал на дуэль депутата Родичева, и тому ничего не оставалось, как немедленно извиниться. Ведь хотя Столыпину и приписывали инициативу создания военно-полевых судов, на самом деле они были введены коллективным решением как мера обуздания разгорающегося терроризма. В 1906-1909 годах было совершено 26268 покушений, 6091 убийство, более 6 тысяч человек были ранены. За тот же период по решению военно-полевых судов казнили 2825 человек. Сам же Столыпин считал, что бороться с революцией нужно путем такого реформирования общества, которое помогло бы вырвать козыри из рук ее идеологов. Однако эти его проекты вызвали раздражение как у левых, так и у правых.
У левых — потому что усиление противостояния между властью и народом им было на руку. А у правых — потому что в проектах Столыпина они видели посягательство на интересы правящего класса. Например, Столыпин говорил о необходимости всеобщего начального образования. Дворянство же считало, что просвещение приведет к расшатыванию устоев общества. Столыпин ратовал за бессословную систему самоуправления, то есть такую, которая была бы основана на взаимодействии помещиков, имущего крестьянства и правительственных чиновников. Дворянству же это было не по нутру: как это оно будет на равных сотрудничать с крестьянством?! Столыпин предлагал ввести страхование рабочих от несчастных случаев, по инвалидности и старости, но элита и этого не принимала…
Все эти столыпинские проекты советскими историками оставались как бы незамеченными. Они делали акцент на земельной реформе, которая действительно имела свои за и против. Сведущие в сельском хозяйстве по сей день спорят о целесообразности введения отрубов (хуторов). И сходятся на том, что если выведение крестьян на хутора и привело бы к формированию среднего класса, то не повсеместно. И еще: уж больно напористо действовал Петр Аркадьевич.
Да, напористо. Почему? «Ставить в зависимость от доброй воли крестьян в момент ожидаемой реформы, — полагал Столыпин, — рассчитывать, что при подъеме умственного развития населения, которое настанет неизвестно когда, жгучие вопросы разрешатся сами собой — это значит отложить на неопределенное время проведение тех мероприятий, без которых немыслима ни культура, ни подъем доходности земли, ни спокойное владение земельной собственностью». Он сознательно подстегивал общество, направляя его к тому, к чему оно не было готово. И оно восстало. Справа и слева. На Столыпина было совершено девять покушений! В результате одного из них пострадали его сын и дочь. Сын оправился быстро, а дочь несколько лет не могла ходить. После этого Петр Столыпин действительно ожесточился, поделив свою жизнь на до и после Аптекарского острова (именно там, на его петербургской даче, произошло это покушение).
Оценить его идеи помогают выводы Эдмонда Тэри, которого французское правительство специально направило в Россию, чтобы он выяснил перспективы столыпинских планов. «Если у больших европейских народов, — писал Эдмон Тэри, — дела пойдут таким же образом между 1912 и 1950 гг. , как они шли между 1900 и 1912 гг. , то к середине настоящего столетия Россия будет доминировать в Европе как в политическом, так и в экономическом и финансовом отношении». Как бы в унисон с Тэри немец Аугаген отмечал, что через десять лет Россию никому не догнать…
Чем жестче действовал Столыпин, тем яснее было, что жить ему осталось недолго. Чья-то злая воля умело подогревала амбиции царя, и между ним и премьером отношения становились все напряженнее. А тут еще «старец» Распутин. Докладывая царю о его похождениях, Столыпин дал понять, что в обществе начинаются толки и пересуды, а потому с Распутиным лучше расстаться. «Я с вами согласен, Петр Аркадьевич, — сказал государь, — но пусть будет лучше десять Распутиных, чем одна истерика императрицы».
К моменту приезда царской четы в Киев по случаю открытия памятника Александру II разногласия между царем и премьером не только не пытались скрывать, но и всячески демонстрировали обществу шаткость позиций Столыпина. Ему не было места в автомобилях, в которых ехала царская семья и его приближенные. Столыпину даже не дали казенного экипажа, и городской голова, потрясенный тем, что премьер вынужден нанимать извозчика, уступил Столыпину свой экипаж.
Первого сентября 1911 года в киевской опере шла «Сказка о царе Салтане» Римского-Корсакова. В ложе — царь, в первом ряду — министры во главе со Столыпиным. В перерыве министры сошлись у рампы. Столыпин встал в центре, опершись о рампу, спиной к оркестру. Когда к группе подошел молодой человек в черном фраке, никто этому не придал значения. На расстоянии двух-трех шагов он дважды выстрелил в Столыпина. Одна пуля прошла навылет, вторая угодила в орден на груди, но, срикошетив, прошила живот и засела в пояснице. Столыпин побледнел, странно улыбнулся и сделал жест, показывающий, что ничего страшного не случилось. Бросились к нему. Потом увидели уходившего террориста, крикнули: «Держите его!» Богров уже дошел до выхода в коридор, когда его настигли.
Присутствовавшим на том роковом спектакле запомнилось, что теряющий силы Столыпин успел перекрестить царскую ложу. Потом его отвезли в клинику Маковских. Находилась она на Мало-Владимирской улице (ныне улица О. Гончара. — Авт. ) в особняке под номером 33б. Это было очень престижное медицинское учреждение, прекрасно оснащенное, по тогдашним меркам. Об этом говорит и стоимость пребывания в клинике — 3 руб. 50 коп. в сутки (для сравнения: французская булка стоила 3 копейки). Лишь один недостаток был у клиники: больных тревожил доносившийся с улицы стук колес проезжавших мимо экипажей, ведь дорога была вымощена брусчаткой. Когда в клинику привезли Столыпина, проезжую часть улицы устлали соломенными матами — они хоть как-то смягчали звук.
Вокруг раненого собрались все тогдашние светила. Столыпин так мужественно выполнял все их предписания, что доктор Маковский впоследствии сказал: за 16 лет практики он не встречал более дисциплинированного больного. Но раны, полученные Столыпиным, оказались очень серьезными, и 5 сентября Петр Аркадьевич скончался.
Царь тоже приезжал в клинику, но к Столыпину не зашел: якобы жена Петра Аркадьевича его не допустила. По его приказу расследование по факту убийства было прекращено.
… Богров за жизнь не боролся. Похоже, ему просто наскучило жить. Ведь он писал как-то: «Нет никакого интереса к жизни. Ничего, кроме бесконечного ряда котлет, которые мне предстоит съесть в жизни. И то, если моя практика это позволит. Тоскливо, скучно, а главное — одиноко». А когда на суде ему прочли приговор, он сказал: «Мне совершенно все равно, съем ли я еще две тысячи котлет в своей жизни или не съем». На месте, где должна была состояться казнь, Богров вел себя абсолютно спокойно. И, казалось, был безразличен к собственной судьбе. На роль убийцы Столыпина трудно было сыскать более подходящего исполнителя — человека, давно потерявшего смысл жизни и переставшего ее ценить…