О годах рабства рассказывает бывший моряк-подводник
Даже спустя две недели после побега из самого настоящего рабства 45-летний Александр Шутенко спит тревожно — словно его крепкое тело замерло в ожидании привычного пинка ногой: «Вставай, собака, иди работай!» Когда я зашел в комнату, он мгновенно приподнялся на сильных руках и повернул голову в мою сторону. Несколько секунд его сонные глаза смотрели с опаской, но затем лицо озарила широкая добрая улыбка: «Вы ко мне? Садитесь, пожалуйста»…
Родителей Александра Анатольевича, проживавших с детьми в собственном доме в Знаменке Кировоградской области, называли «образцово-показательной советской семьей». Жили они на зависть многим дружно: отец от зари до зари трудился в местном колхозе трактористом, мать — на ферме дояркой, дети хорошо учились, а Саша к тому же достиг успехов в спорте — не раз становился призером престижных соревнований по борьбе и боксу. В шестнадцать лет Александр неожиданно для родителей женился на своей однокласснице Люсе, и вскоре молодая семья пополнилась сыном Толиком.
Служил Александр на Тихоокеанском флоте — рулевым на подводной лодке СП-18, экипаж которой в то время выполнил «ответственное поручение партии и правительства»: прикрывал поездку генерального секретаря КПСС Леонида Брежнева на Кубу. За прорыв заслона из кораблей НАТО, блестяще завершенный поход и благополучное возвращение на базу «Санта Мария», расположенную под Петропавловском-на-Камчатке, моряков-подводников наградили. Шутенко получил трехмесячный отпуск на родину.
- Приехал в Знаменку и растерялся — так трудно жилось родителям и жене, — рассказывает «ФАКТАМ» Александр Шутенко. — Чтобы им помочь, я решил эти три месяца поработать и устроился на железную дорогу башмачником. В последние годы везде установили автоматические стрелки, а тогда башмачники ставили под колеса вагонов тормозные колодки весом по 76 килограммов каждая! Работа была очень тяжелой и опасной, весь день приходилось крутиться на путях между движущимися поездами. Но платили хорошо…
Чем ближе мы подходим в нашем разговоре к трагедии, которая резко разделила его жизнь на «до» и «после», тем Александр Анатольевич становится скупее в словах, часто совсем без необходимости поправляет постель, замолкает на середине фразы.
В октябре 1979 года матросский отпуск близился к концу. В тот роковой день, когда он приноравливался поставить колодку под очередной движущийся грузовой вагон, кто-то из проходившей мимо пьяной компании толкнул его прямо под колеса… Очнулся Александр через две недели в больнице. Попросил воды. Дежурившая возле его койки мама бросилась к врачам, а он с ужасом смотрел на то место, где у него под одеялом должны были находиться ноги. Там было пусто! И он снова потерял сознание. Придя в себя, Саша уперся взглядом в стенку. Практически ни с кем не разговаривая, он пролежал в больнице два месяца. За неделю до выписки в палату зашла жена Люся в сопровождении… судьи и сотрудника загса. Она что-то говорила мужу, убеждала, объясняла, а потом попросила дать согласие на развод. «Я все понял», — сказал Александр и подписал документ. Плакать не было сил, да и не плачут настоящие мужчины…
- Из больницы меня выписали с открытыми ранами. Дома выхаживала мама. Она меняла на кровоточащих обрубках ног повязки, а я кричал и катался по полу от боли. Признаться, было очень трудно приспосабливаться к новому образу жизни. Тяжело привыкал и к самой простенькой инвалидной коляске. Долго не выезжал на улицу — стеснялся людей, пока не вмешался отец: «Нет, сынок, так дело у нас не пойдет». Посадил меня за стол, налил рюмку водки, мама поставила закуску. Я удивился: «Папа, в нашей же семье не пьют!» Но он уговорил меня выпить, а потом заявил: «Пошли в магазин!» После этого я расхрабрился, стал «выходить» из дома. Так и шел год за годом…
В 2001-м умер муж сестры, потом отец и мать. Чтобы не сидеть одному в четырех стенах, Александр забрал к себе сестренку. Жили вдвоем на маленькую пенсию.
- Однажды я, как обычно, отправился на своей коляске закупать продукты. На базаре ко мне подошли три здоровенных цыгана. Ни слова не говоря, двое из них подхватили меня под руки, третий взял коляску и приставил к моей спине нож. На мои крики о помощи никто не обратил внимания. Посадили в электричку и отвезли в небольшой городок в нашем регионе. Там возле базара выбросили: «Иди просить милостыню! И попробуй только мало принести!» Я сначала заупрямился, ведь никогда в жизни руку не протягивал. Но меня зверски избили. Деваться было некуда. Попрошайничал, а цыгане наблюдали за мной со стороны. Вечером тащили в съемную квартиру. Если подавали мало — хозяева меня били. Жизнь моя была хуже собачьей: кормили объедками, протухшей селедкой, да и то не всегда, возили из города в город, пока не продали молодому цыганскому барону Фариду. Он заплатил за меня 150 долларов. Хозяева поменялись, положение осталось прежним — бессловесного раба, приносящего деньги и требующего постоянного надзора. Однажды на базаре я увидел милиционера и взмолился: «Помогите! Меня похитили!» Но тот лишь раздраженно отмахнулся. Потом еще несколько раз обращался к правоохранителям, но результат был тот же. Позже узнал, что цыгане им платят, чтобы не мешали работать…
Города постоянно менялись, как, впрочем, и хозяева. Цена на инвалида уверенно ползла вверх: 350, 500, 800, 1500, 2000 долларов. Первую попытку побега Александр предпринял в Минске. Его поймали и зверски избили. Затем бежал из Санкт-Петербурга. Электричкой через Белоруссию добрался до украинской границы. По деревянным кладкам, перекинутым через болото, обошел таможню и пограничников и добрался до Киева. Но на вокзале его уже ждали двое цыган…
В Кишиневе, казалось, появилась надежда вырваться из рабства. Александр сидел с протянутой рукой, когда подошли капитан и старший лейтенант милиции. Усадили в машину и отвезли в райотдел. Там начали расспрашивать, здоровы ли у инвалида сердце, почки, печень, легкие. А потом приехали врачи, тщательно его осмотрели. Из-за неплотно закрытой двери Александр слышал, как ругались милиционеры с медиками. От их слов у него волосы встали дыбом: речь шла о возможности использования его… органов для пересадки. К счастью, врачи забраковали Александра, и обозленные милиционеры выбросили его на улицу, где инвалида уже поджидали «хозяева».
Между тем аппетиты у хозяев росли: они требовали все больше и больше денег, а кормить Александра практически перестали, постоянно избивали. И «раб» взбунтовался: однажды ударил хозяина в переносицу. Цыган потерял сознание, но в первое мгновение у Александра даже не мелькнула мысль воспользоваться этим и убежать — настолько была велика радость наконец-то свершившейся мести.
Электричками он добрался до родной Знаменки, но дома прожил всего несколько дней — снова забрали цыгане: поедем, мол, работать в Польшу. Оформлять документы повезли на машине во Львов. В салоне автомобиля сидел еще один инвалид, без ноги. Во Львове цыгане отправили обоих просить под церковь на Привокзальной площади. А чтобы не удрали, отобрали все теплые вещи, оставив несчастных на морозе в одних рубашках. Но они все равно сбежали…
Домой возвращаться Александр не рискнул. Подобрал его и дал временную крышу над головой известный львовский юрист Петр Воробец.
- Только не надо писать, что я после своих несчастий считаю всех цыган плохими людьми, — попросил в конце нашей беседы Александр Анатольевич. — Встречал среди них и порядочных. А вообще-то самые добрые и сочувствующие люди в Минске: всегда помогут сесть в транспорт, покормят, бывало, и обстирают, отведут помыться. А в Москве и Санкт-Петербурге — народ обозленный, словно все окружающие для них враги. Самая душевная милиция — транспортная во Львове: на железнодорожном вокзале они отгоняли начавших было кружить вокруг меня очередных цыган, а две женщины-сержанты кормили меня за свой счет… Но не всегда же я буду жить у Петра. Немного потеплеет — вернусь к себе в Знаменку. Думаю, что теперь меня будет посложнее украсть — рядом поселились хорошие соседи, которые обещают присматривать за мной. Да и милиция после вмешательства прессы, может быть, защитит…