Необычайно популярный у киевлян украинский театр находился в эпицентре скандалов На углу теперешних улиц Б. Хмельницкого и Пушкинской (где сейчас находится Национальный академический театр русской драмы имени Леси Украинки) в XIX веке был частный театр Бергонье. Его антрепренер — помещик Сергей Семенович Иваненко, родич писательницы Марко Вовчок, — в артистический мир попал случайно. Набранная им труппа никуда не годилась. Спектакли не давали дохода, и незадачливый предприниматель тешил себя мыслью, что киевляне просто не любят русской драмы и с этим ничего нельзя поделать. Когда ему советовали подыскать настоящих актеров и справить декорации получше, он лишь вздыхал: «С какой еще стати я дам хорошую труппу — публика этого не заслужила, ибо она театра не посещает. Пусть посещает, тогда и я для нее все сделаю». От полного разорения Иваненко спасла лишь система гастролей. Ему повезло с только что возникшей первой профессиональной труппой украинских артистов Г. Ашкаренко и М. Кропивницкого. Антрепренер увидел ее на сцене Городского театра в январе 1882 года и пригласил к себе на осенне-зимний сезон.
Публика валом повалила на представления украинских актеров, и, не ударив палец о палец, Иваненко получил за их гастроли 10 тысяч рублей чистой прибыли! Он рассчитался с долгами и, памятуя о своем великодушном обещании осчастливить киевлян, произвел реконструкцию помещения, сделав его удобным для драматического театра. Художник Реджио написал новые декорации и занавес с копией аллегорической картины англичанина Альмы Тадемы «Импровизатор, или Возрождение искусств». Правда, пресса, не разобравшись, кто был автором изображения на занавесе, и грешным делом подумав, что им был кто-то из местных художников, высокомерно отчитала Иваненко за его усердие. «Как внимательно мы ни рассматривали занавес, — брюзжал обозреватель газеты «Заря», — никаких признаков возрождения на нем мы не заметили, а узрели вот что: посредине лужайки, окруженной какой-то чудовищной растительностью, стоит ражий детина с длинными волосами; ухватив одной рукой лиру, молодец этот другую держит наотлете. Физиономия пре-
глупая, напоминающая погоревшего антрепренера». Нетрудно представить, какая «физиономия» была у самого редактора «Зари», когда он узнал, что раскритиковал не какого-то киевского богомаза, а европейскую знаменитость.
Удачными были гастроли и для самой украинской труппы. В Киеве она обрела не только множество горячо любящих ее зрителей, но и первого своего мецената. Им стал известный писатель Михаил Старицкий, несколько позже принявший на себя роль директора театра. Ради успеха дела он продал свое родовое имение и оплачивал все расходы на постановки. Художники одели артистов в украинские костюмы, композитор Николай Лысенко собрал для хора лучших киевских певцов. Артисты жили безбедно и получали от Старицкого самые большие в Киеве театральные ставки.
За пару лет труппа преобразилась до неузнаваемости. К Кропивницкому и Садовскому присоединилась Мария Заньковецкая, а чуть позже — Мария Садовская, Панас Саксаганский, Иван Карпенко-Карый и Анна Затиркевич. Такого яркого созвездия талантов на Украине еще не видели.
Прежде киевляне не слишком баловали театр своим вниманием. Но с появлением украинской труппы все переменилось. Билеты раскупались наперед. Выход каждого артиста на сцену сопровождался аплодисментами, а любимые места и фразы — овациями. Музыкальные номера публика заставляла исполнять по несколько раз, вызовам после спектакля не было конца.
В третий раз труппа Старицкого и Кропивницкого выступала в Киеве в осенне-зимний сезон 1883 года. На этот раз везение покинуло актеров. Гастроли не задались с первых же спектаклей и завершились рядом скандалов, имевших роковые последствия для всего украинского театра. По действовавшим тогда правилам, украинские пьесы должны были даваться непременно вместе с русскими, что было неудобно и для публики, и для артистов. Представления длились очень долго и нередко заканчивались далеко за полночь. Но это еще полбеды. Совмещение в одних стенах русского и украинского театров не сулило ничего хорошего.
Неказистая труппа Иваненко сильно проигрывала в сравнении с блистательными украинскими гастролерами. На костюмы и декорации антрепренер отпускал жалкие гроши. Репертуар русского провинциального театра всем приелся, а пьесы труппы Кропивницкого поражали новизной языка, игры и драматургии. Артисты из постоянной труппы театра Бергонье не блистали талантами. Многие из них ревновали к славе своих украинских коллег и не прочь были погреть руки на их успехе. Именно эти мотивы и двигали женой режиссера русской труппы Казанцева, выступавшей на сцене под псевдонимом Летар. Совершенно не владея украинским языком, она вдруг решилась сыграть на своем бенефисе роль Сотничихи в пьесе «Гаркуша». Благодаря Кропивницкому Летар кое-как заучила роль, но утаить от публики недостатки произношения не смогла. Артистка дотянула до третьего действия и срезалась на монологе. Зал принялся ей подсказывать, а когда она сбилась окончательно и заговорила, как могла, раздались крики «Вон со сцены!». Госпожа Летар упала в обморок. Занавес опустился. В зале поднялся невообразимый шум: галерка продолжала свистеть и кричать, а партер, чтобы поддержать артистку, хлопал и вызывал ее на сцену. «Наконец, — вспоминал Садовский, — занавес поднялся, и сомлевшая г-жа Летар, поддерживаемая М. Л. Кропивницким с одной стороны, а Казанцевым — с другой, вышла на сцену. Видя ее такой несчастной, публика громко хлопала и кричала «Браво, браво… », и под эти крики и чей-то свист занавес тихо опустился».
Такие курьезы в театре случаются часто, и о неудавшемся бенефисе в театре Бергонье вскоре все бы забыли, если бы в дело не вмешалась пресса и не раздула провал г-жи Летар до размера городского скандала с политической подоплекой. Ни одним словом не обмолвившись о том, что артистка сама возмутила публику нелепым коверканьем украинских слов, корреспондент официозной газеты «Киевлянин» назвал случившееся «бессмысленной выходкой каких-то нахалов, усмотревших, по-видимому, в появлении русской артистки в малорусской роли чуть ли не преступление, которое подлежит наказать».
Украинский театр, утверждал газетчик, учреждение вредное, источник смуты и угроз для общественного порядка. «Не прошло, — писал он, — и месяца со времени разрешения малорусских спектаклей, а усердные поклонники украинской труппы успели уже натворить ряд скандалов… »
Подстрекательство официозной прессы достигло своей цели. Новый скандал не заставил себя ждать. Кто-то из актеров русской труппы (а может быть, и из провокаторов охранки) решил насолить своим удачливым конкурентам и устроить какую-нибудь пакость на спектакле, например повалить декорацию в самом пафосном месте и вызвать хохот в зале. Такие хулиганские истории случались во многих городах, но в театре Бергонье тогда было не до шуток. К тому же хулиганы действовали неумело и обрушили задний занавес так неудачно, что одна из перекладин упала прямо на голову ведущего артиста труппы и ее режиссера — Кропивницкого. Его вынесли со сцены на руках. Публика, заподозрив в случившемся месть режиссера Казанцева за провал бенефиса жены, громко требовала его ареста. Полиция произвела дознание и обнаружила явные следы преступления: веревки, которыми привязывают декорации, были разрезаны, но, кто это сделал, так и осталось неизвестным. Наконец Кропивницкий пришел в себя и с большим трудом доиграл свою роль до конца. Дело передали в суд, и только заявление великого актера в газетах, что он не допускает умысла со стороны русских актеров, положило конец этой истории.
Скандал удалось замять, но судьба украинского театра в Киеве была предрешена. Гастроли труппы Старицкого и Кропивницкого власти признали скандальными и опасными для общественного порядка, а потому они были прерваны. Самим артистам киевский генерал-губернатор Дрентельн запретил выступать во всем Юго-Западном крае. При этом власти делали вид, что ничего особенного не произошло: «скандальную труппу» пришлось удалить, но разве кто-то мешает другим «малороссам» выступать в… кафе-шантанах и на парковой эстраде?!
На самом же деле старый жандарм Дрентельн дурачил горожан и под шум им же спровоцированных скандалов подменял настоящий украинский театр бездарными шарлатанами, выдававшими себя за украинских артистов. Как вспоминал Садовский, с легкой руки властей и по их коварному попущению множество шустрых проходимцев «издевались над несчастным украинским театром, а заодно и над украинским народом, давая в руки врагов все козыри для издевок над ним, поскольку они извратили народные обычаи, народную песню, народный танец, который превратили в какую-то цирковую эквилибристику, а театр — в кабак, где беспрестанно пьют… »
Вот с таким «украинским театром» имели дело киевляне целое десятилетие. И лишь в 1893 году новый генерал-губернатор
А. П. Игнатьев позволил сыграть для пробы (чтобы убедиться, что прежних оваций и скандалов не будет) несколько украинских пьес сначала в городском театре, а после — на сцене Бергонье. С этого времени Киев вновь предается своей страсти к украинской драматургии.
В 1898 году в Москве открылся художественный театр Станиславского и Немировича-Данченко, ставивший превыше всего не коммерцию, а искусство драматурга и мастерство актера. Двумя годами позже в Киеве появился союз театральных корифеев — «Товарищество артистов под руководством Н. Садовского, П. Саксаганского при участии
М. Заньковецкой, М. Кропивницкого и И. Карпенко-Карого», а в 1906 году Садовский создает в Троицком народном доме (теперь здесь Театр оперетты) первый украинский стационарный театр.
В театре был отличный оркестр (одно время им заведовал А. Кошиц). Художники Кричевский и Бурачек расписали интерьер в «украинском стиле». На открытие сезонов драматурги писали для Садовского пьесы, а композиторы Лысенко и Стеценко — музыку. Украинский язык господствовал здесь безраздельно. По-украински говорили даже билетеры и гардеробщики. Весной труппа перебралась в собственное летнее помещение в парке купеческого собрания над Днепром.
Садовский жил на широкую ногу. Разъезжал по улицам на своем автомобиле и имел загородный дом, где любил потчевать гостей «настоящими украинскими блюдами». На спектакли он являлся со своим любимцем — огромным сенбернаром Норкой. Но при этом театр в Троицком народном доме оставался демократическим и постоянно боролся за внимание «зрителя с улицы», видя в нем опору искусства. Каждое воскресенье и на праздники давались утренние спектакли по очень дешевым билетам. Кресло в первом ряду партера стоило 50 копеек, а за место на галерке мог заплатить даже нищий с улицы. Оно стоило всего 5 копеек! Предпочтение отдавалось пьесам социального звучания.
Украинский театр был гордостью старого Киева и, пожалуй, самым ярким моментом в его художественной жизни. Недаром искушенный в делах сценического искусства певец Вертинский вспоминал о нем как об одном из самых ярких впечатлений юности: «Летом в Купеческом саду… внизу, в маленьком деревянном театрике, играла украинская труппа. Саксаганский, Садовский, Карпенко-Карый, Заньковецкая (украинская Комиссаржевская, как ее называли), Манько, Сагайдачный и многие чудесные, самобытные актеры составляли ядро этой труппы. Как играла «Наймычку» Заньковецкая! Четыре акта театр заливался слезами! Как смешил Саксаганский в роли парикмахера, авантюриста и жулика Голохвастого в пьесе «Крути, да перекручивай!». Из-за одной его фразы: «Папаша! Это свинство», произносимой с совершенно непередаваемым юмором, стоило смотреть эту комедию».