Известный актер отпраздновал свое 70-летие
Потомок аристократического рода, всю жизнь проработавший в Тбилисском театре имени Шота Руставели и сыгравший там множество прекрасных ролей, в кино прославил себя ролью Абдуллы в «Белом солнце пустыни». В семье Кахи Кавсадзе все были музыкантами, а он решил стать актером. И не прогадал.
- Кахи Давидович, как вы думаете, в чем все-таки секрет невероятного успеха «Белого солнца пустыни»?
- Я и сам часто об этом думаю. Совершенно непонятная вещь: на такой сюжет — борьба красных с басмачами — как правило, получались нуднейшие картины. А наша — замечательная! И знаете, я думаю, что в этом колоссальная заслуга режиссера Владимира Мотыля. Он, как хороший тренер, который все просчитал наперед, умудрился очень точно подобрать актеров, нашел нужную форму самой картины. Владимир Яковлевич рассказал интересную историю честно, правдиво и талантливо. Да, его заставили кое-что переделать, но даже эти правки фильм не испортили. А как режиссер спорил со сценаристами, когда считал, что они отошли от исторической правды! Так что «Белое солнце пустыни» целиком и полностью принадлежит Владимиру Мотылю. А о себе скажу так: не каждому актеру удается сыграть в фильме, которому предстоит стать культовым, а мне вот повезло.
- А какую-то практическую пользу фильм вам принес?
- Наверное, нет. Правда, с тех пор мне легче стало общаться с таможенниками. Они мой багаж практически не досматривают, только улыбаются и говорят: «Таможня дает добро!»
- Абдулла из «Белого солнца пустыни» — ваша первая большая роль?
- В 1968 году, когда началась работа над фильмом, мне исполнилось 33 года, но снимался я действительно очень мало. Так, время от времени приглашали играть эпизодические роли. И Абдулла стал моей первой большой работой в кино. Правда, ее очень сильно сократили.
- Именно вашу роль?
- Мне больше всего досталось. В то время съемки находились под контролем кинематографического начальства. Конечно, непосредственно на площадке оно не сидело, но еще до начала монтажа отсматривало весь черновой материал. Это был обязательный процесс! Помню, приехала к нам в Махачкалу такая комиссия, состоявшая из трех человек — двух мужчин и одной женщины. В местном кинотеатре после последнего сеанса, который заканчивался около полуночи, состоялся просмотр. Присутствовали все — и режиссер Владимир Яковлевич Мотыль, и мы, актеры. Интересно же было знать, что скажет комиссия. Смотрели долго, часов пять, наверное, — материала отсняли много. Вот последний кадр, а потом в зале повисла пауза. Долгая и мучительная. Первой взяла слово женщина, голос и слова которой я помню по сей день. «Да-а, — сказала она, — этот отрицательный герой очень положительно смотрится! Надо сделать все, чтобы этого не было!» И режиссер попал в очень неприятное положение: какие-то эпизоды ему пришлось убрать совсем, какие-то — переснять.
- Какую сцену первой пустили «под нож»?
- Смерть моего героя, которая изначально была снята по-другому. Перестрелка между Абдуллой и Суховым происходила в море. Оба были ранены, только Сухов легко, а Абдулла — смертельно. Мой герой выходил из моря, падал и умирал, а Сухов поворачивался, чтобы уйти. И вот тогда жены, которых преследовал и хотел убить Абдулла, падали на труп и оплакивали его по всем традициям Востока. Сухов долго и недоуменно смотрел на эту сцену: по его логике, все должно было быть наоборот! И так, ничего не понимая, он поворачивался и уходил… Это были последние кадры картины. Но комиссии они категорически не понравились. Пришлось придумывать сцену убийства Абдуллы на баке и заново ее снимать. В результате старые кадры смонтировали с новыми, а зрители даже не замечают, что поднимаюсь я с одной стороны бака, а падаю уже с другой.
- Большинству зрительниц понравился именно Абдулла, а не положительный во всех отношениях Сухов. Как вы думаете, почему?
- Может, потому что я старался играть не бандита, а человека, защищающего все, что ему дорого: отцовский дом, землю предков. Абдулла ведь жил по тем законам, на которых его воспитывали, которые он считал правильными. А у него все отняли! Думаю, с этой точки зрения Абдуллу можно было понять.
- Ничего такого не было. К сожалению. Фильм показали не сразу, к тому же приняли его очень прохладно. Картине ведь присвоили вторую категорию, а поначалу хотели и вовсе третью дать. Как правило, на такие фильмы не обращало внимание правительство, они не попадали на кинофестивали — ни в СССР, ни тем более за границей. И еще одна немаловажная деталь: режиссеру и сценаристам платили очень скромные постановочные. И если бы Брежнев, который, оказывается, очень любил боевики, не посмотрел «Белое солнце пустыни», неизвестно, как бы все и сложилось. Правда, как мы потом узнали, все это не помешало чиновникам от кино продать фильм за границу, где он пользовался большой популярностью и приносил большие доходы государству. Говорили, что за эти деньги в то время содержали все советское здравоохранение, но мне кажется, что это выдумки.
- А сколько вы получили за съемки, если не секрет?
- У меня тогда, как у малоизвестного актера, была самая низкая ставка — 16 рублей 50 копеек. В те времена соответственно ставке платили: 16,50, 20, 25, 40 и 56 рублей. Я попросил хотя бы 25. Отказали, мол, если за меня попросит Генеральный секретарь ЦК или Политбюро решит, что актер Кавсадзе достоин ставки в 25 рублей, тогда дадут. Так что мне платили по двадцатке в день. А всего за картину я получил 777 рублей. Не такие уж большие деньги, даже по тем временам.
- Говорят, фильм снимался в крайне тяжелых условиях.
- Во-первых, было очень жарко. Мне, например, для того чтобы скрыться от палящего солнца, приходилось прятаться под лошадью. Это был арабский скакун. Вообще-то, они очень беспокойные, нервные, но невероятно умные. Лошадь чувствовала, что я от чего-то скрываюсь, поэтому стояла смирно. А во-вторых, никто не обеспечил нам даже минимально сносных условий работы и быта. И жили мы в комнатах без туалета и умывальника, в конце коридора одна уборная на всех. О кондиционерах или хотя бы вентиляторах речь, как вы понимаете, вообще не шла. А ведь нам надо было не только терпеть все эти неудобства, но еще и работать, ведь картина-то историческая — с гримом, костюмами, трюками. Мишулина, например, по-настоящему закапывали в песок, и он долго там сидел. Дело в том, что пленка была не очень хорошего качества, шосткинская «Свема» (ни о каких «Кодаках» никто тогда и не слышал!), поэтому снимать сразу было нельзя: надо было выставить всю аппаратуру, поймать нужное освещение. Вот Спартак и сидел по горло в песке под зонтиком. Поскольку вытаскивать руки не разрешали, пить ему давали, как в картине, из носа чайника. Конечно, было ужасно неудобно, но его пугало не это. Он нам все время говорил: «Единственное, чего я боюсь, так это чтобы меня никто не укусил за ногу или еще какие-нибудь места!» Мало ли какие рептилии — вараны, змеи — живут в песке. И все мы его успокаивали и ободряли: «Не бойся, если он тебя укусит, мы его съедим!» Я и сам пострадал: неудачно упал, получил легкое сотрясение мозга. Но, наверное, тяжелее всего было Паше Луспекаеву. Представьте себе: на такой жаре, при полнейшей антисанитарии, да еще и с ампутированными ногами!
- И что, все съемки проходили в таких экстремальных условиях?
- Сколько я себя помню, было так, и мы считали, что это нормально. Я всегда привожу в пример другой свой фильм — «Житие Дон Кихота и Санчо». Вот где был ужас! До сих пор удивляюсь, как я тогда не умер. Правда, похудел на 30 килограммов, «посадил» себе желудок. На съемочной площадке не было предусмотрено место для отдыха артистов, я, например, отдыхал в седле. Почему так происходило? Не знаю. Наверное, хозяева страны думали: «Тебя в кино снимают, деньги за это платят, а ты еще какие-то условия требуешь?! Возмутительно!» А мы были смиренными людьми. Не знали, например, что во время съемок можно обедать. Только сейчас, буквально несколько лет назад, артистов на площадке начали кормить.
- На голодный желудок снимались?!
- Таскали что-то каждый сам себе — бутерброды, фрукты. Между прочим, это был тот самый «счастливый» советский период, когда на горизонте уже можно было рассмотреть контуры коммунизма. Никому такой жизни не пожелаю! Трудно, знаете ли, ждать счастливого будущего, когда твоя собственная жизнь проходит. Целые поколения рождались и умирали в ожидании.
- Сегодня с кем-то из партнеров по съемкам встречаетесь?
- По сей день дружен с Толей Кузнецовым. Когда приезжаю в Москву, встречаюсь с ним и его семьей, он обязательно приходит на все мои московские спектакли. С Мишулиным у меня очень теплые отношения. Прекрасные отношения сложились у меня и с «бандой Абдуллы», хотя там был только один профессиональный актер. Многих из них, к сожалению, уже нет. С теми, кто жив, время от времени встречаемся. Колю Годовикова, который играл Петруху, не видел довольно долго. Он всегда был для меня молоденьким мальчиком, и вдруг встречаю его взрослым, совершенно сформировавшимся мужчиной — это было для меня таким открытием! Я его даже не сразу узнал. Один раз видел Тамару Федотову, сыгравшую Гульчатай, да и то случайно. Среди моих киножен была очень талантливая актриса и красивая женщина — Татьяна Ткач. Но после «Белого солнца пустыни» она только однажды появилась на экране — в картине «Место встречи изменить нельзя». Почему ее не снимали, для меня загадка…
- А в реальной жизни вы могли бы иметь гарем?
- Думаю, что нет. Во-первых, у нас в Грузии это не принято. А во-вторых, у меня была очень красивая жена. Белла была не только потрясающей женщиной, но и замечательной актрисой. К сожалению, она долго болела (после рождения сына больше двадцати лет провела в инвалидном кресле) и несколько лет назад ушла из жизни. Но я был с ней настолько счастлив, что до сих пор не представляю, что кому-то мог бы дать статус своей жены. После Беллы это исключается. Тем более — гарем.
- Вы очень сильно переживали смерть жены?
- Поначалу — да. Со временем притупляется даже самое сильное горе. К тому же постарался посмотреть на то, что произошло, философски. Есть люди, которым вообще не удается встретить свою любовь. А я встретил. Есть, опять-таки, люди, которые и дня не были счастливы. Я же любил, был любим и счастлив целых двадцать шесть лет — столько мы с Беллой прожили вместе. Так на что же мне жаловаться? Я очень счастливый человек.
- Сейчас в кино снимаетесь?
- Снимаюсь. Спектакли играю, антрепризы всякие. «Что такое жизнь?» — спрашивают все вокруг. А жизнь — это движение! Вот я и стараюсь двигаться, убеждаю себя, что пока жив.