Депутаты Киевсовета приняли решение о создании музея Героя Украины Татьяны Яблонской и присвоении ее имени одной из cтоличных улиц
С Гаяне Атаян, дочерью известной украинской художницы Татьяны Яблонской, мы беседуем в мастерской Татьяны Ниловны, недавно ушедшей из жизни. Сколько пейзажей художница написала здесь, глядя в окно и пододвинув к нему массивный мольберт на колесах! Сколько чисток у себя устраивала: это сохранить, это дописать, это уничтожить! Небольшой камин накалялся докрасна, когда Татьяна Яблонская жгла в нем свои работы.
— Мама всегда была очень строга к себе, — рассказывает Гаяне. — Иногда она жгла свои забракованные работы целыми рулонами. Это было своего рода самоочищением для движения вперед. К тому же масса маминых картин разлетелась по всему свету. Поэтому установить сегодня абсолютный перечень всех работ Татьяны Яблонской нереально. Ее последний альбом был издан в Украине в 1991 году, и весь тираж мгновенно раскупили. Теперь, после смерти мамы, буду серьезно заниматься этими вопросами, в том числе и изданием мемуаров. Я прочитала вместе с мамой все ее рукописные тексты и не хочу передоверять кому-то эту ответственную работу.
— Скажите, девочкой, делающей зарядку у открытого балкона, на известной по советским учебникам картине Татьяны Яблонской «Утро» были вы?
— Нет, я, в отличие от своей старшей сестры Лены, которая и позировала маме, никогда не делала зарядку. Эту работу мама писала еще до моего рождения, когда жила с первым мужем, художником Сергеем Отрощенко, в доме на углу улиц Красноармейской и Саксаганского — здесь на первом этаже в былые времена находился антикварный комиссионный магазин. На картине схвачена радостная атмосфера утра.
Между прочим, один парнишка из Казахстана вырезал понравившуюся репродукцию картины из какого-то журнала и приколол ее над своим столом. Прекрасная, устремленная ввысь девочка стала для мальчишки своего рода мечтой — познакомиться с ней, а заодно научиться так же рисовать. И судьба распорядилась таким образом, что молодой человек поступил в Московский художественный институт, познакомился с нашей Леной, тоже студенткой факультета прикладного искусства этого института. Со временем они… поженились!
— Мистика какая-то!
— С одной из самых загадочных маминых работ (»Юность», где юноша стоит на фоне маленького озерца) тоже произошла интересная история. Какой-то банковский служащий из Японии увидел репродукцию этой картины и так был ею очарован, что, оказавшись по служебным делам в Париже, решил на выходные обязательно приехать в Киев и увидеть «Юность». Нам позвонила переводчица и сообщила: приехал какой-то странный японец, на два дня, специально, чтобы увидеть картину. Но полотно уже долгие годы хранится в фондах Музея украинского изобразительного искусства, а в выходной день фонды, к сожалению, недоступны.
Еще одна женщина рассказывала, что, когда была беременна, любовалась этой работой, и у нее родился сын, похожий на юношу с маминой картины.
— Как ваша мама относилась к своей популярности?
— Спокойно. Как-то мы ехали с ней на очередную консультацию в больницу Стражеско — у мамы, как и у многих пожилых людей, были проблемы с сердечно-сосудистой системой. Поймали такси, подъехали к больнице, и, выходя из машины, мама обратилась к таксисту: «Пожелайте мне здоровья, я иду лечиться». Водитель ответил: «Здоровья вам, Татьяна Ниловна!»
Я долго анализировала содержание разговора с мамой в такси — совершенно нейтральное. По нему нельзя было угадать, кто едет в машине…
— Одна из первых работ второкурсницы Яблонской до сих пор висит в здании Национальной академии искусств и архитектуры (бывший Киевский художественный институт) как образец написания обнаженной натуры…
— Этой маминой работе вскоре исполнится 70 лет, и, видимо, за эти годы никто из последующих поколений студентов ничего лучше не сделал.
Мама была профессионалом со студенческих времен и до своих последних дней. Незадолго до инсульта, будучи уже в 80-летнем возрасте, она увидела за нашим окном осенние золотые липы и потребовала: «Привези мне холст, метр на метр». Я еще ленилась: «Мамочка, ну куда ты спешишь? И потом, как я его привезу? Холст большой, в такси не поместится». Но она не успокоилась, пока я не привезла материал — если мама хотела работать, никогда и ни перед чем не останавливалась.
Мама поставила меня у окна и за два сеанса написала мой портрет. Фантастически тяжелая работа для человека с больными ногами — простоять два дня у мольберта. Но она сделала ее на одном дыхании, смело, широкой кистью. Как по мне, это высший пилотаж мастерства, мощнейшая живопись! И, представьте, на следующий день пошел дождь, налетел ветер, сразу же потухли краски — мама как будто заглянула в будущее. Через полгода она заболела и больше маслом не работала. А эту работу называла своей лебединой песней.
— Это произошло год назад на выставке в Музее русского искусства. Экспонировались картины из частных коллекций каких-то сильных мира сего, как сейчас говорят. Среди работ были выставлены и фальшивки, подписанные «Т. Яблонская». Естественно, маму на выставку никто не пригласил. Я об этой акции узнала случайно, в списке приглашенных моя фамилия не значилась. Поэтому мне пришлось буквально просачиваться на открытие выставки в музей. Это очень уважаемое учреждение, с которым у мамы всегда были самые лучшие отношения. И вот я стою под фальшивками, и у меня земля уходит из-под ног. Хотела сказать: «Господа, что вы делаете?» — но к микрофону меня не пустили…
То, что известные имена подделывают, это не ново. Базар есть базар — купи себе работу на Андреевском спуске, повесь и радуйся. Здесь же произошла попытка легализовать фальшивки через музей. Подделки не только Яблонской, но и Глущенко, Шовкуненко, Григорьева, Трохименко, Костецкого после подобных легализаций продаются по колоссально высоким ценам — называли пятизначные суммы в долларах. На маме скандал сфокусировался из-за того, что тогда она была единственной живой из этой плеяды.
И что вы думаете? Работники музея даже не покраснели. Перед моей мамой никто не соизволил извиниться. Скандал до сих пор не завершен. Я доведу суд до конца. Это дело чести. Мама не для этого работала всю жизнь, чтобы «ее» работы продавались в каждой подворотне.
— Всю жизнь Татьяна Яблонская была продуктивным и хорошо оплачиваемым художником. Дача, машина, антиквариат у вас имелись?
— Мы не были нуворишами, да и мама к накопительству не стремилась. Но мы и не нуждались ни в чем.
Мама коллекционировала живопись. Помимо маститых художников, отбирала и работы неизвестных авторов. Она собирала вещи, которые что-то говорили ее душе или были связаны с человеческими симпатиями. Например, предметы народного быта. Видите, вон висит рубель деревянный, стоят плетеные корзины, соломенные изделия. При случае мама могла подарить кому-то экземпляры своей «коллекции».
Дачи у нас не было. Однажды дело дошло до забивания колышков на каком-то участке, но на обзаведение участком мама так и не решилась. Она считала, что дача привязывает человека к месту, а художнику необходимы мобильность, свобода, движение. А вот о собственной машине мечтала, потому что автомобиль давал возможность остановиться где угодно и писать этюды.
В 70-е годы у нас появились чудесные белые «Жигули». Мама очень лихо водила машину. Пару раз она даже оказывалась виновницей небольших происшествий. Однажды разбила подфарник какому-то поляку. Ушлый иностранец, пользуясь известностью Яблонской, предъявил ей завышенные расходы на ремонт. Но наша милиция восстановила справедливость, и мама оплатила разумный счет. В следующий раз в нашу машину сели несколько «весомых» художников, и мама, не рассчитав их вес, зацепила «Жигулями» дерево.
Как-то, переходя улицу, мама не заметила мчавшегося на нее мотоциклиста и оказалась под колесами. К счастью, отделалась какой-то легкой травмой, но поняла, что у нее уже нет внимания, необходимого для вождения машины. И тут же прекратила садиться за руль.
— После инсульта, случившегося в 1999 году, Татьяна Яблонская была прикована к инвалидному креслу.
— Шесть лет я ухаживала за мамой. Даже старенькая, больная, она оставалась элегантной. Когда я вывозила маму на кресле к ужину, она обязательно просила: «Причеши мне волосы, поправь халат… »
— Несмотря на болезнь, Татьяна Ниловна научилась писать… левой рукой.
— В этот период мама работала пастелью, потому что масляные краски для нее стали непосильны. В день смерти она написала мелками букет садовых колокольчиков, который стоял на подоконнике.
В последние годы в мой день рождения мама спрашивала: «Какую пастель тебе подарить? Которая тебе больше нравится?» И на выбранной работе корявым почерком левой рукой писала: «Дорогой доченьке в день рождения».
— А что вам мама дарила раньше?
— Как и всем детям, игрушки и платья. Частенько купленные в Москве. Больше всего я любила играть с куклой-кошкой для кукольного театра, надевая ее на руку. Был период, когда мама клеила мне в подарок коробочки из холста. Очень своеобразные. Она всегда старалась что-то сделать своими руками.
— Даже новогодние игрушки в вашей семье делались вручную?
— Эта традиция родом из маминого детства, когда ее родители вместе со своими двумя дочками и сыном клеили елочные украшения. Позже мама стала делать игрушки со мной — в нашем доме всегда царила творческая атмосфера.
— Татьяна Ниловна еще застала времена, когда в СССР запрещалось празднование Нового года с «буржуйской» елкой…
— Мама родилась в Смоленске в 1917 году и, как мы шутим, две недели прожила при царе. Ее отец, Нил Александрович Яблонский, и мать, Вера Георгиевна, до революции преподавали в гимназиях, были образованными людьми. Они не хотели отдавать детей в советскую школу, опасаясь коммунистического влияния, а серьезно занимались их домашним образованием. Моя мама ходила в школу только один год — в седьмой класс, чтобы получить аттестат.
При большевиках в конце декабря родители мамы плотно завешивали окна одеялами, чтобы никто ни в какую щелочку не увидел у них елку и зажженные на ней свечи. Но все-таки Новый год семья праздновала. Как и Рождество, Пасху. Позже и мы с мамой обязательно красили яйца к этому празднику. Она волновалась, что по остаткам краски на моих пальцах в школе догадаются о нашей подготовке к Христовому Воскресению… Это был страх еще со сталинских времен.
— Почему? Ведь репрессии не коснулись ее семьи.
— История страны серьезно отразилась на судьбе моих бабушки и дедушки. Дед Яблонский, как и все разночинцы, воспитанные на Белинском и Добролюбове, душой приветствовал революцию, пока она не произошла. Вместе с передовой молодежью он был за освобождение, за прогресс. За участие в студенческих волнениях 1905 года Нила Яблонского даже исключили из Петербургской духовной академии. Он окончил историко-филологический факультет Петербургского университета, вернулся в родной Смоленск, где со временем и женился на преподавательнице французского языка городской гимназии Вере Варгасовой. Но, увидев рабоче-крестьянское лицо Октябрьской революции, дед ее не воспринял.
Будучи по-настоящему интеллигентным человеком, Нил Яблонский с женой и тремя детьми решил покинуть родину. Маме тогда было всего 11 лет. Но попытки выехать по морю, через Одессу, и перейти западную границу в районе Каменца-Подольского провалились. Во избежание доносов от лиц, участвовавших в несостоявшихся выездах, Яблонские переехали в Луганск. Откуда мама и поступила в Киевский художественный институт, после чего ее судьба оказалась прочно связана с Украиной. Долгие годы мама старалась не оглашать историю, как ее семья оказалась в Украине.
— Говорят, Татьяна Яблонская просила исполнить на поминках украинскую песню…
— Да, мама очень любила украинские песни, особенно «Там, де Ятрань круто в'ється». У нее был хороший звонкий голос. Находясь в мастерской одна, мама всегда пела украинские или же русские народные песни, которым в детстве ее научил отец. Одной из ее любимых была песня, если я не ошибаюсь, на слова Алексея Толстого: «Ты знаешь край, где все обильем дышит, где реки льются чище серебра, где ветерок степной ковыль колышет, в вишневых рощах тонут хутора… » В ней выражалась мамина любовь к Украине, и, будучи сентиментальной, она попросила спеть ее на поминках. Вместе с родственниками мы исполнили это желание. Всем было невыносимо грустно…