В Ново-Беличском психоневрологическом интернате бунт: родственники больных поднялись против порядков, которые здесь царят
Три года назад Ново-Беличский психоневрологический интернат был реорганизован (и «ФАКТЫ» писали об этом): мужчин оставили в Ново-Беличах, женщин перевели в другие места. Родственники обращались в газеты, на телевидение: мол, нарушаются права больных! В интернате есть семьи. Разлука для них — это дополнительная травма. И действительно, реорганизацию пережили не все обитатели интерната. А многие из тех, что пережили, чувствуют себя заключенными. «Наших детей сначала искалечили, а затем посадили в тюрьму — за что?» — недоумевает мать инвалида армии Олега Анна Николаевна. И она не одинока в своей обиде на интернат.
У Олега была прекрасная память — дома никогда не учил уроки: все запоминал в школе. Учителя прочили ему блестящее будущее, но он решил сразу в вуз не поступать.
- Сын пошел в армию жизни поучиться, а вернулся пациентом психиатров, — рассказывает мама Олега Анна Николаевна. — Служить он попал в Монголию, в полк особого назначения. Первый год регулярно писал, а потом писем не стало. Мы забеспокоились, обратились в военкомат, потом в Москву, в Генштаб. Оттуда сообщили, что сын занят чем-то секретным и писать не может. Несколько месяцев молчания — и вдруг телефонный звонок. Отец взял трубку и узнал голос Олега. Сын сказал, что находится в Борисполе, но не один, и за ним нужно приехать. Мы терялись в догадках: уж не монголочку ли с собой привез? Но он был не с женщиной, а с двумя мужчинами.
Как вспоминает отец Олега Петр Павлович, он с первого взгляда понял: с сыном что-то не так. Какие-то странные смешки, неуместные реплики. А главное, глаза другие… Олег познакомил отца с сопровождающими — это были одетые в штатское подполковник и лейтенант. Они везли документы сына, но что было в этих документах, родители узнали намного позже, когда благодаря знакомству удалось заглянуть в его личное дело. Но в тот момент радость затмила все: служба позади, Олег дома!
- На квартиру к нам поехали все вместе, — рассказывает Петр Павлович. — Подполковник попросил Олега снять все, что на нем было, и упаковал одежду в свой чемодан. Мы проговорили с ним всю ночь об армии, о жизни, но он так и не рассказал, что же конкретно произошло с Олегом. «Просто психика не выдержала. Но вот увидите, все будет нормально: и в институт поступит, и на свадьбу меня пригласите». Хотелось бы мне сейчас в глаза ему посмотреть! Правда, он тогда предложил помочь нам с квартирой. Но мы уже стояли на очереди, да и Олегу площадь полагалась как инвалиду армии, и я отказался. А зря. До сих пор живем в двухкомнатной квартире, и Олега даже негде разместить, если забирать по выходным, как это другие делают, ведь у нас еще младший сын.
Что конкретно произошло с сыном, Анна Николаевна и Петр Павлович так и не знают. Пытались его расспрашивать, но он сказал, что подписывал приказ о неразглашении военной тайны.
- Труднее всего было привыкнуть к тому, что сын стал другим, — говорит Анна Николаевна. — Хотя первое время окружающие этого не замечали. Олег работал на ипподроме — за лошадьми ухаживал. С девушкой встречался. Но чем дальше, тем очевиднее становилось: он болен!
Первый приступ болезни Анна Николаевна никогда не забудет. Они с Петром Павловичем уехали к родителям в село. Олег оставался дома, но ночью, когда уже весь дом спал, в хату постучали. Ввалился Олег — в одних трусах. В таком виде он проехал 70 километров! Сказал, что пришел… спасать мать от ведьм.
- Когда ему стали объяснять, что никаких ведьм здесь нет и мне никто не угрожает, Олег начал бить все вокруг, замахнулся на бабушку, — продолжает Анна Николаевна. — Кончилось тем, что зять отвез нас в Киев. Дома мы застали полную разруху. Все было перевернуто вверх дном, выброшенные из шкафов вещи валялись на полу вперемешку с посудой.
Оказалось, у Олега острая шизофрения. Приступы случались сначала раз в полгода, затем чаще. Состояние его здоровья стало ухудшаться, поведение пугало сотрудников. Девушка, за которой он ухаживал, стала его избегать, а потом даже заявление в милицию написала: мол, он ее преследует. Дома тоже стал вести себя агрессивно — поднял руку сначала на отца, а потом и на мать. Пришлось положить Олега в больницу Павлова (Киевскую городскую психоневрологическую больницу Ь 1). Там он провел три года, а когда стало ясно, что вылечить сына невозможно, Анна Николаевна начала хлопотать о переводе его в психоневрологический интернат.
- Мне сначала говорили, что в Киеве мест нет, и предложили отвезти сына в Луганск, — рассказывает женщина. — Но как можно отправить ребенка так далеко? Добилась-таки места в Ново-Беличском интернате. Только теперь не знаю, выиграл ли от этого Олег. В закрытое отделение его поместили «для адаптации» — так объяснил заведующий. Но адаптировался — и выпускайте. Между тем сын там находится и по сей день. Он перестал шутить, да и вообще разговаривать: мол, вы уйдете, а мне здесь жить. Он чего-то боялся, но чего? Проверить, в каких условиях живут те, кого держат в закрытом отделении, невозможно: родных туда не пускают. Невозможно проверить ни чем лечат, ни как кормят. Но мы же родители! Это наши дети! Они же не виноваты в том, что больны. Их искалечили, а теперь держат, как преступников в тюрьме.
В интернате около 400 больных. Есть среди них такие, чей интеллект безвозвратно разрушен, но есть и люди с сохранившимся интеллектом. Это жертвы заболеваний, проявившихся в результате каких-то жизненных катаклизмов. Их родственники особенно озабочены условиями, в которых находятся близкие — сыновья, мужья, братья… Претензий много: больных плохо кормят, не выводят гулять, ничем не занимают. А чуть что — переводят в закрытое отделение и применяют лекарства, предназначенные для «исправления нравов». Родственники больных говорят, что не всем эти препараты показаны.
- Сначала мой сын лежал в больнице, — рассказывает мать инвалида армии Виктора Ольга Викторовна. — Однажды из-за нейролептических препаратов попал в реанимацию, и на его медицинской карточке поставили красную полосу, означающую запрет на применение нейролептиков. Но в интернате сказали: дескать, другим подопечным назначаем эти лекарства — и ничего страшного. Применили и к нему, а в результате Виктора две бригады скорой помощи спасали. Узнав о случившемся, я попыталась поговорить с заведующим отделением, но он и лечащий врач буквально прятались от меня.
- Моему сыну тоже назначили препарат, который ему совсем не подходит — начинаются галлюцинации, — добавляет мать инвалида Вячеслава Лариса Владимировна. — Может быть, администрации и удобно, чтобы здесь все дурачками сделались. А я хочу сохранить сыну интеллект, насколько это возможно. Мой мальчик охотно лепит, рисует. Но когда я приносила пластилин, его отбирали.
- Практически единственная отрада для больных — прогулки. Но, во-первых, они бывают редко, а, во-вторых, и их здесь умудряются превратить в пытку, — жалуется жена инвалида Владимира Валентина Александровна. — Муж сказал, что хочет в туалет, а санитар ему: мол, время не вышло. Хорошо, что я оказалась рядом: помыла, переодела… А ведь он образованный человек. Просто память его не удерживает текущих событий. Но он все понимает. Он не сумасшедший. Только в этих условиях лучше сойти с ума, чем постоянно страдать от унижений.
Защищать интересы близких их родственники решили сообща. Организовали собрание и пригласили туда представителей администрации. Тут уж выложили все свои претензии. А через несколько дней председательствовавшая на собрании мать инвалида Виталия Любовь Николаевна обнаружила, что сын избит. Может быть, ей показалось? Виталий ведь мог просто упасть, ушибиться…
- Из носа у него шла кровь, — рассказывает Любовь Николаевна. — Кровью были пропитаны одетые на нем два свитера. А вместо его собственных джинсов я увидела чужие брюки. Потом увидела джинсы выстиранными, значит, на них тоже были следы побоев? Во всяком случае, про то, что он упал и ушибся, мне никто не говорил. Избили и сына другой мамы, которая активно выступала на собрании. Мы потом спросили у директора: «Это что, месть? Тогда мы пойдем в прокуратуру. Одно заявление там уже есть, будет и второе».
Проверить изложенное родственниками обитателей интерната оказалось непросто. Директор интерната Василий Швец не мог принять журналистов без разрешения Главного управления по социальной защите населения, а то — в лице заместителя начальника управления Татьяны Костюренко — тянуло с разрешением, ссылаясь на Закон «О психиатрической помощи». Больше месяца ушло на переписку, в процессе которой мы доказывали: закон о психиатрии не запрещает журналистам заниматься проблемами больных, если об этом просят их родственники. А если кто препятствует журналистам в выполнении их профессиональных обязанностей, для того закон о средствах массовой информации предполагает наказание вплоть до лишения свободы.
Но вот мы, наконец, в кабинете директора интерната, где нам рассказывают о том, как же… здорово здесь живется больным. Кормят хорошо, но ведь у некоторых диагноз, который предполагает отсутствие меры насыщения. Гуляют с больными по два раза в день. Для их нужд — телевизор, книги, шашки. Тех, чье психическое состояние позволяет, привлекают к уборке территории, работают в теплице — трудотерапия в наличии!
Поскольку руководство интерната пригласило людей, готовых засвидетельствовать искреннюю благодарность за неустанные его, руководства, труды на благо их родственников, то все вышесказанное выглядело бы даже убедительно, если бы не одно обстоятельство: обратившиеся в редакцию не сняли своих претензий к руководству. Любовно выстроенная декорация рухнула, и администрации не осталось ничего другого, как прибегнуть к излюбленному приему — пожаловаться на отсутствие средств и кадров. По существующим нормам, в таком заведении должно быть пять санитаров на 400 больных. Да и тех не доищешься, поскольку со всеми надбавками люди получают не больше 300 гривен «грязными». Кому же убирать за больными? Кому с ними гулять? А тем более рисовать, лепить и играть в шашки…
Понятное дело, держать взаперти — хлопот меньше. Но то, что персоналу на руку, оборачивается против больных — в этом убедились их родственники. Уже знакомая нам Любовь Николаевна, видя, как за полгода в закрытом отделении парень стал замкнутым и агрессивным, добилась, чтобы сына перевели в другое, и он буквально ожил.
- Он снова стал человеком: рассуждает, шутит, читает книги, — говорит собеседница. — Помогает персоналу на территории. Иной раз «шкодит». Может, например, стекло разбить в теплице. Но я готова оплачивать убытки — лишь бы сына не запирали в четырех стенах.
А Ларисе Владимировне пришлось забрать сына из интерната:
- У сына пенсия больше 500 гривен. Да мне доплачивают за уход. Дома я за эти деньги и кормлю его нормально, и к психологу вожу. Он слушает музыку, лепит. Раньше он разговаривал, как мы с вами, а под воздействием лекарства артикуляция нарушилась. Теперь же речь у него начала восстанавливаться.
Симптоматично, что, услышав такие речи, Татьяна Костюренко (вынужденная, в конце концов, поучаствовать во встрече журналистов с родственниками больных) велела Ларисе Владимировне… покинуть помещение: дескать, поскольку она забрала сына из интерната, то находиться на его территории не имеет права. Порядок есть порядок, и Лариса Владимировна отправилась за ворота вместе с сыном. А мы — за ней. С мыслями о том, что неужели же в подобных результатах не заинтересованы сами психиатры? Весь цивилизованный мир идет по пути работы с сохранным интеллектом. А что же Украина?
По словам заместителя директора интерната Валерия Лащевского, украинская психотерапия до сих пор ориентируется на советские нормы (запереть и усмирить? — Авт. ), у нас нет практики работы с больными в соответствии с их заболеваниями. Странно, что Валерию Игнатьевичу это не известно, но в Украине есть другие подходы к людям с нарушениями психики. Это демонстрирует та же психиатрическая больница Ь 1, где по инициативе Ассоциации психиатров организован Центр медико-социальной реабилитации для людей с проблемами психического здоровья.
- Наши сотрудники проходили обучение у зарубежных специалистов, — рассказывает заведующая центром Юлия Блажевич. — В частности, к нам приезжали из Болгарии, да и мы ездили в разные страны. Работаем с больными, находящимися на иждивении у родственников, а они очень отличаются от тех, что находятся в интернатах. Они реже попадают в больницу с обострениями. В центре они общаются, занимаются творчеством: лепят, рисуют, поют. Конечно, все они разные, поэтому для каждой категории существует своя методика. На Западе реабилитация рекомендована всем категориям инвалидов без исключения, и мы исповедуем тот же принцип.
Есть и другие адреса ценного опыта — было бы желание к нему обратиться. А вот его-то и не видно. Впрочем, не только в Ново-Беличах: родственники больных, побывавших в некоторых других подобных заведениях, говорят, что там еще хуже. Видимо, туда еще не доехали проверяющие из структур, призванных «социально защищать» население. Нуждающегося в защите населения все больше: если в 2004 году в интернатах для психохроников содержалось 28120 больных, то в 2005-м уже 28592. Не разорваться же управленцам!