Недавно генеральный конструктор АНТК «Антонов» добровольно ушел в отставку, проработав на предприятии более 50 лет
Известный авиаконструктор не балует журналистов интервью. Как и позированием перед фотообъективами. «Да я за свою жизнь столько фотографировался! — отмахивается Петр Балабуев. — В заводском музее можно подыскать любой снимок».
Во избежание усиленного внимания к своей персоне даже в день рождения Петр Васильевич обязательно уезжает в командировку. Поэтому его кабинет с подарками и букетами никто не штурмует. К тому же на АНТК «Антонов» существует приказ, запрещающий поднимать тосты за здоровье генерального конструктора и восхвалять его на любых мероприятиях. Так как Петр Балабуев убежден: в авиации один человек — пустышка, ничего не значит. Здесь главное — мозг сотен специалистов.
- Какие же тосты поднимают антоновцы?
- За фирму. За команду. За самолет, — перечисляет Петр Балабуев. — Тосты «За женщин» у нас тоже не проходят — только за жен. А то некоторые инженеры за столом вопрошают: «За какую женщину пить, если мне пальцев не хватает их пересчитать?» У нас все специалисты с юмором…
- Значит, как антоновец со стажем вы можете блеснуть анекдотом на авиационную тематику.
- Почему-то анекдоты ко мне не прилипают. Хочу запомнить, но не могу. Есть у меня такая особенность, которая даже вредит делу. Познакомлюсь на приеме или в заграничной поездке с человеком, а только отвернулся — бац! — и уже не помню, как его зовут. Недавно в нашей больнице меня невропатолог проверял и поинтересовался: «Как у вас с памятью?» «Очень плохо, — отвечаю. — С девушкой познакомлюсь, на минуточку отвлекусь от разговора и уже забыл ее имя». «Да-а, плохи ваши дела», — сокрушается врач. А моя жена сидит рядом и говорит: «Доктор, не лечите его. Это хорошая болезнь».
- Но как жену-то зовут, помните?
- Раиса Панфутьевна. Она из потомственных сибиряков, заселявших Алтайский край еще при царе-батюшке. Был я в ее Утянке — там полно воды и уток. В магазине стоит томатный сок, а люди даже не знают, что с ним делать. Настолько бедное село.
- Где же вы с ней познакомились?
- Да вот черт принес ее из Сибири в Харьков. Приперлась из своей Утянки в авиационный институт с армейским сундучком, из досок сделанным, с которым ее отец на Отечественную войну ходил. И поступила. Как и я. После окончания ХАИ в 1954 году вместе получили распределение в киевское КБ к Олегу Антонову. В годы войны Олег Константинович работал первым заместителем генерального конструктора Яковлева на авиазаводе в Новосибирске. А в конце 1940-х получил предложение запустить в серию свой Ан-2 на киевском заводе и набирал в свое КБ молодых специалистов. Часть нашего выпуска конструкторов и приехала в Киев. Рая со своим армейским сундучком тоже.
- Ваше предложение руки и сердца наверняка было по-конструкторски оригинальным?
- В некотором роде… В студенческие годы мы с Раей гуляли в Померках (район Харькова, где расположен ХАИ. — Авт. ). Как у нас заливались соловьи! Как красиво срывался первый снежок!
- Желания загадывали?
- Никогда. Как говорится, лучше не загадывай, а то сбудется… И вот на своем 25-летии вдруг ночью слышу, кто-то скребется в окно моей 11-метровой коммуналки в Святошино. Открываю — стоит армада мастеров-золотые руки. Представляете, меня, салажонка, уважили работяги с 20-летним стажем в авиации! Мы выпивали-выпивали, закусывали конской колбасой — 1956 год шел, — и я говорю: «Товарищи, представляю вам Раю, на которой я женюсь!» А у нее вот такие глаза, остальные однокурсники все рты пораскрывали, настолько все получилось неожиданно.
Во-первых, я Рае ничего не говорил. Во-вторых, в Киеве у меня уже и времени на ухаживания не было — работал по-крупному, день и ночь. А за ней многие ребята ухаживали. В том числе испанец какой-то. Приходилось драться. Ко мне в гости приехал Анатолий Сысоев, жэрдэист (конструктор жидкостно-реактивных двигателей. — Авт. ) из воронежского КБ, партизан. Мы вместе устроили Раиным ухажерам защиту Отечества! Шли врукопашную: «Наших бьют!» — мы же авиационники, люди увлекающиеся. А утром некоторые явились на работу в синяках…
- Свадьбу в этой же 11-метровой коммуналке играли?
- Нет, я все перенес в общежитие, где жили девчата. На продукты занял денег у нашего начальника цеха Рожкова, добрый человек был. В магазине на углу улицы Политехнической и Брест-Литовского проспекта (он и сейчас есть!) купил сетку хека и сетку судака. Девчата рыбу поджарили, что-то еще незначительное приготовили, зато веселились от души.
Какие наряды? В те годы не до выкрутасов было. Правда, У Раи имелось белое платье. А колец никаких. В 1956-м еще не было такой моды. Я и сегодня не окольцованный. А вот Антонов сразу же окольцевался, как только начали кольцеваться.
Я и сейчас не модничаю, а тогда вообще ходил в одних брюках. Гладил их через чистый лист бумаги, чтобы грязь хоть немножко снять. И опять надевал… И вдруг на 7 или 15 ноября смотрю — снег идет. А у меня ни пальто, ни шапки. А вы говорите: костюмы…
- Обычно авиацией заболевают в детстве. Вы — исключение из правил?
- Где там я в своем селе видел самолеты (Петр Балабуев родился на хуторе Валуйск Луганской области, жил в селах Петровка, Югоновка. — Авт. )? Как и все ребята, наша уличная банда воровала яблоки, а меня, самого маленького, ставили на шухере. А я, если увижу кого, кричу и сам убегаю. Чтобы мне не досталось!
Как-то к нам на луг прилетел самолет. Но впечатление у меня было, что это что-то сверхъестественное. Объяснить же мне это чудо оказалось некому. Мой отец, Василий Игнатьевич, был хорошим кузнецом, в годы войны остался в подполье, партизанил. В 1942 году его гестаповцы расстреляли в тюрьме Луганска… Во времена моего детства бытовало мнение, что авиационные науки очень тяжелые и не всем даны. Поэтому самолет остался в моем воображении несбыточной мечтой. Меня влекла профессия геолога, потом я мечтал о кораблестроении.
- Период ваших юношеских мечтаний приходился как раз на голодные послевоенные годы.
- В старших классах у меня была дневная норма питания — граненый стаканчик гарбузовых семечек. Тетрадки делали из нарезанных газет, в междурядье которых и писали. Чернилами — оно же видно. Но мы умели мечтать… И вот наш новый завуч, молодой, спортивный, приехавший после окончания ХГУ с женой-красавицей, привез много материалов о Харьковском авиационном институте. И убеждал нас, что не святые горшки лепят.
Тогда вся страна бредила авиацией. И Сталин ее любил: сам проводил воздушные парады, сам награждал летчиков, поощрял конструкторов. В самой отдаленной глубинке самолеты и летчики — это было все. Они же ходили в кожаных куртках, в шлемах. Только наш одноклассник капитан Алексеев, на войне пропахший порохом и доучивавшийся уже после демобилизации, говорил: «Ребята, какие же вы все-таки дураки. Машины — это ахинея! Я иду в Луганский сельскохозяйственный и буду насаживать леса. Это здоровье, воздух!» Теперь часто его вспоминаю: черт меня дернул связаться с авиацией. Лучше был бы лесником…
- И часто вас посещают такие мысли?
- Да случается. Очень сложно работается, даже иногда сожаление вырвется, но это для красного словца. Свое дело уже не бросишь. Потому что стоять у полосы, когда взлетает новый самолет, это своего рода наркотик. Только самолетостроители знают, что в машине должно быть мало металла и много мозга, иначе она летать не будет!
- Как я понимаю, у вас в ХАИ хвостов не было?
- У меня мозги так устроены, что иностранные языки, политэкономия, история — вся гуманитарщина — шли туго. Работа Ленина «Империализм и эмпириокритицизм» черт-те какой сложной была для меня и товарищей. Приходилось что-то фантазировать на экзаменах. Зато Фихтенгольц «Интегральные дифференциальные исчисления» или сопромат, теоретическая механика давались легко. Один хвост у меня был. Как ни странно, по аэродинамике. Так меня преподаватель Дьяченко уделал за то, что проспал. Поздно вернулся с вокзала, где разгружал вагоны.
Что там мама могла мне прислать? Кусочек сала, немного муки, из которой мы варили клецки. Таскаем тесто по кухне, а оно не рвется. Общежития тогда не было, мы ночевали в аудитории по 20 человек. Наварим клецек на всю армаду, как цыгане, и на боковую. А в четыре часа утра подъе-е-м! Под тоненькими одеялами у нас зуб на зуб не попадал. Сделаем зарядку, разогреемся и снова ныряем под одеяла. Утром бежим на лекции, рисуем истребители, скоростные самолеты.
- А в жизни пришлось создавать военно-транспортные тяжеловозы — «Антей», «Руслан», «Мрчю». Крупнейший в мире транспортник «Антей», который под вашим руководством запускали в серию на ташкентском филиале, в Ле Бурже 1965 года стал настоящей сенсацией.
- Тогда СССР впервые участвовал в Международном авиасалоне. Демонстрировали свои Ту, Илы. Антоновцы повезли в Ле Бурже серийный военно-транспортный Ан-12 и новый Ан-22 «Антей».
Впервые широкофюзеляжный «Антей» поднялся в воздух в Киеве в феврале, а в мае уже отправился во Францию. Поскольку маршрут проходил над морем, вся делегация надела жилеты. Подлетели к Ле Бурже, почти чиркнули колесом по полосе, как вдруг посадку запретили. А мы уже жилеты сняли, загрузили их в бункер и удивляемся, почему аэродром нас не принимает. Смотрим, а народу на поле видимо-невидимо.
Опять подходим к полосе — р-раз! — и опять не дают посадки. Заходим с третьей попытки, уже перед нами бегут бетонные стыки — бе-бе-бе, и снова нас поднимают в воздух. Оказалось, дирекция выставки игралась, демонстрируя зрителям возможности нашего «Антея». Когда приземлились, люди смели все кордоны и бросились к нам — это было настоящее светопред-
ставление. Министр авиационной промышленности СССР Дементьев схватил Олега Константиновича Антонова и начал его подбрасывать. А затем день и ночь на «Антей» шел народ…
- У авиаконструктора Олега Антонова есть книга «Десять раз сначала». Вам приходилось начинать работу сначала?
- И не раз! Допустим, спроектировали самолет, а с весом переборщили. Начинаем все заново, чтобы вложиться в вес. Все повторяется многократно до тех пор, пока не получаем нужного результата.
- Испытания 13-го числа вы не отменяли?
- Из-за чертовой дюжины никогда не отступаю: 13-е число — счастливое. А вот кошка!.. Если я иду на работу в день первого вылета, а кошка переходит мне дорогу, летать не будем.
- Перед первым вылетом сотни людей работают день и ночь — всегда же не хватает времени, — продолжает Петр Балабуев. — Подводишь итоги: сотни раз все проверили, отказные ситуации проанализировали в сочетаниях и последствиях, задание готово, методсовет провели. А тут уже 11 часов вечера, полночь — команда не расходится. Едем на нашу взлетную полосу, в Святошино. На площадке стоит, освещается самолет, который охраняют как зеницу ока с четырех углов. Чтобы кто-то не выскользнул и что-либо не сотворил. По традиции я обращаюсь к машине: «Голубушка, ну ты уж завтра нас не подведи!» — и целую ее в носик.
- Ко Всевышнему обращаться приходилось?
- Ведь все, когда приспичит, кричат: «Мама!» Так и к Господу обращаемся, когда уже не знаешь, к кому взывать.
Перед первым вылетом 70-ки (Ан-70) в декабре 1994 года целый день хлестал дождь. Метеослужба говорит: все, каюк, завтра будет еще хуже. Под ливнем вся команда стоит чуть в стороне — ведь я один машину целую. Я поднял руки вверх, а у самого со шляпы просто течет, и говорю: «Господи, за что ты нас наказываешь? Сколько ты уже сделал нам катастроф! Сколько мы товарищей потеряли! Мы же хорошие ребята! Ну сделай нам погоду!.. » И вдруг в день вылета ясно-ясно, ни облачка. Мистика?
Потом я спросил руководителя Комитета по гидрометеорологии: «Как же вы так ошибаетесь? У вас же все есть — спутники, карты… » «Не представляю, — отвечает. — Что-то в атмосфере произошло». А наши летчики, инженеры, их жены, которые верующие, твердят: «Если бы вы не обратились к Богу, погоды не было бы». Говорят же, что погодой руководит Всевышний.
- Известные конструкторы пытались конкурировать с антоновскими машинами?
- Когда в 1988 году мы впервые прилетели на 225-м (Ан-225 «Мрчя») в Ле Бурже, к нам подошел главный конструктор «Боинга»: «Гос-c-по-ди-и! И что, оно летает?» Нет, говорю, мы поездом его перевезли во Францию. Американец снял свой берет, поклонился и по асфальту перед носом самолета им бьет, бьет — так восторг выражал! «Это небывалый самолет!» — лопотал он восторженно.
Ну, в ближайшем будущем такого самолета не видать. Вот в этом году А-380, новый «Аэробус», привезли в Ле Бурже, так уже и ваши «ФАКТЫ» прикладывались. Ох, площадь крыла! Ох, размах! А какой размах-то? 76 метров, а у «Мрчщ» — 88. Тот каких-то 80 тонн поднимает (наш «Антей» такую грузоподъемность имел 40 лет назад), а «Мрчя» — 250. Но все расквасили лица перед небыва-а-лым самолетом…
Вот анекдот вспомнил. Между прочим, мне его тот же конструктор «Боинга» рассказал. Летит «Мрчя», и внезапно из хвостового отсека раздается какой-то шум. «Сядь на мотоцикл, — говорит командир помощнику, — и узнай, что там случилось». Помощник съездил и докладывает: «Да это задний люк открылся. А в него «Боинг» залетел и вокруг лампочки крутится».
Да они на такой самолет, как наш 225-й, потратили бы, по меньшей мере, 20 миллиардов долларов, а мы его сделали всего лишь за 300 миллионов! Такой уж у нас уровень жизни. И качество такое же. И ничего тут удивительного нет. Мы же топали следом, потенциал делали: космос, звездные войны, земные войны. Вкладывали в ВПК массу денег. Если бы раньше одумались, Советский Союз не развалился бы.
Сегодня многие говорят: надо объединяться, типаж вырабатывать. Во-первых, типаж самолетов всегда вырабатывался. Мы сделали Ан-140 — и ко времени. Мы сделали сейчас 148-й — и ко времени. А дальше бери и делай, и не кричи: «Все объединить!» Когда Харьков строил Ту-134, он порядка 78 штук делал в год, а сейчас — единицы. Так делай самолеты, продавай, сопровождай, эксплуатируй! Нет же проблем! Впрочем, мешать никому не собираюсь и участвовать в полемике не хочу.
- Как у вас родилась идея нарисовать серебряную ласточку на фюзеляже Ан-148, впервые поднявшемся в воздух в декабре 2004 года?
- Вы понимаете, есть у нас известные транспортные самолеты, а 148-й — это пассажирский, малыш по сравнению с «Русланом» и «Мрчхю». Как его обозвать? Вокруг этого мозги работали. Когда ты взялся быть лидером, должен все время думать. В лучшие времена ежеминутно на наших самолетах было 220 тысяч пассажиров в воздухе. Это тебя уже никогда не покидает. Разве что напьешься и дурь какую-то несешь… А то и во сне мысли все время в голове крутятся.
Ласточка пришла мне в голову дома. Жена рядом сидела, но я ей ничего не сказал. Пошел, взял словарь, нашел нужный раздел, убедился, что думаю правильно. Позвонил на завод, дал команду проработать эскизы и к моему приходу предоставить. Вот и все! Нарисовали. Победил сотрудник нашей фирмы Олег Калинин. Он нарисовал именно такую ласточку, которые у нас в селе под стрихой вили гнезда…