Ровно 15 лет назад, 20 июля 1990 года, ушел из жизни Сергей Параджанов, которого мировой кинематограф признал одним из тех, кто был «надеждой XXI века»
Из досье «ФАКТОВ»
Сергей Иосифович Параджанов родился 9 января 1924 года в Тифлисе, в семье богатого антиквара. После школы решает стать студентом Тбилисского института инженеров железнодорожного транспорта. Но через год меняет амплуа: поступает на вокальный факультет Тбилисской консерватории и одновременно в хореографическое училище при оперном театре. В 1945-м переводится в Московскую консерваторию, а еще через год сдает вступительные экзамены на режиссерский факультет ВГИКа — курс набирал Игорь Савченко, но заканчивает институт уже на курсе Довженко.
Три судимости вырвали из творческой жизни Параджанова несколько лет, но и оставшихся ему хватило, чтобы навсегда остаться в истории кинематографа.
Наталия БУТ специально для «ФАКТОВ» Марина ЕВГРАШИНА «ФАКТЫ»
Ровно 15 лет минуло с того дня, когда ушел из жизни Сергей Параджанов — один из самых загадочных режиссеров XX века. Где бы ни находился, что бы ни творил, он создавал мир, который был понятен далеко не каждому. Впрочем, и сам режиссер не всегда себя понимал. Например, после закрытия картины по сценарию Лины Костенко «Сверьте свои часы» Параджанов «умыкнул» из съемочного павильона декорацию «Голгофа»…
Пройдет 10 лет — и режиссер напишет: «Все, что касается меня, — это удивительная трагедия, к которой я готовился… с 1964 года, когда появились «Тени забытых предков».
Один из извечных вопросов, сопровождавших Параджанова и при жизни, и после смерти: за что же его судили? Как свидетельствует адвокат Тарас Шейко, «веревочка тянулась с 1948 года», когда КГБ, задумав снять с должности начальника Тбилисского комитета госбезопасности, вменило ему в вину гомосексуализм, а в роли жертвы использовало Параджанова. Параджанов и сам получил условный срок. Но это его не испугало. «Жонглируя острым словом, Сергей мог ответить по телефону: «Педераст слушает», — вспоминает Шейко. Поэтому, когда в 1974 году его решили упрятать за решетку, то первым делом навесили гомосексуализм. Обвинение, однако, не состоялось: жертва обвиняемого не была признана лицом потерпевшим. Сергей ерничал: «Какой потерпевший? Я его пять лет люблю».
Тогда попытались пришить режиссеру спекуляцию драгоценностями, хотя все знали, что сидевший годами без работы Параджанов делал бижутерию. Любой предмет в его руках становился произведением искусства. Много таких поделок приобретали жены партийных функционеров. При этом их не волновали цены. Еще бы! Ведь выдумщик Параджанов выдавал свои изделия за древности, которым вообще цены нет. Партийные дамы в своем кругу часто даже спорили: чья брошь, кольцо или колье древнее или «аристократичнее». Каждая вырастала в собственных глазах (а возможно, и в глазах окружающих): разве «уступил» бы ей «сам Параджанов» такую вещицу, если бы не видел в ней человека, способного оценить «истинную красоту»?
Нужную статью нашел следователь Макашов, который сам был коллекционером-нумизматом: Параджанову инкриминировали торговлю культурными ценностями, которые могли бы стать… народным достоянием. Этим и добились от режиссера заявления, в котором он писал: «… Мое дальнейшее проживание в Украине невозможно. Невозможно вернуться в творческий коллектив студии имени Довженко и вообще в искусство. Невозможно мое прикосновение к дальнейшему воспитанию единственного 15-летнего сына… Свое осуждение и выезд с Украины, где прошло мое творческое становление, я приравниваю к трагическому концу своей творческой биографии».
Добились в то же время и горького признания: «Украинцы не смогли сберечь мой авторитет, а среди 14 статей нашли худшую, чтобы меня скомпрометировать и оскорбить».
В третий раз Параджанова судили за попытку подкупить должностное лицо. Его племянник Георгий провалился на экзаменах в театральный институт, и дядя нашел выход: председателю приемной комиссии он подарил фамильный перстень с бриллиантом. Но тут же на всех углах стал ругать институтских взяточников. Информация дошла до «органов». Георгия вызвали на допрос, а потом показали протокол Параджанову. При этом следователь намекнул, что за 500 рублей может замять дело. Сергей Иосифович запечатал деньги в конверт и отправился в условленное место на встречу со следователем. Там его и арестовали. В тот же день в доме Параджанова провели обыск: искали, разумеется, драгоценности, но ничего стоящего не нашли.
Суд состоялся через год после ареста Параджанова, который все это время находился в следственном изоляторе. Дело слушали во Дворце искусств, дали пять лет условно: за подсудимого заступились его друзья, а Белла Ахмадулина просила самого Шеварднадзе.
Хотя свое осуждение Параджанов воспринимал как творческую смерть, режиссерский талант толкал на неожиданные поступки даже в зале суда.
- Мы защищали Сергея вдвоем — я и московский коллега, которого нашла сестра режиссера Рузанна, — вспоминает Тарас Шейко. — «Вы как лечащий врач говорите по делу, — велел мне коллега, — а я расскажу, какой он режиссер». Но наш импульсивный подзащитный нарушал все договоренности. На каждом заседании суда мы становились свидетелями его новых придумок. Например, на одном из заседаний возник вопрос: куда делась рукопись его сценария «Следственный изолятор»? Мы переглянулись: какой сценарий, откуда он взялся?
Оказалось, что сценарий представлял собой… три трамвайных билетика, скрепленных скрепкой. На первом — надпись «Следственный изолятор», на втором — отпечаток пальца, на третьем приклеен сухой березовый лист. Этот «фолиант» подбросили мне в портфель по просьбе Параджанова, так что вышло, будто бы я вынес сценарий за пределы изолятора.
Все это выяснилось позже, а на суде Сергей устроил сцену не для слабонервных: дескать, он описал жизнь 12 преступников, к которым на исповедь приходят Христос и прокурор по надзору, а произведение исчезло! За свой режиссерский «ход» Сергей потом извинился. Мы остались с ним в очень хороших отношениях.
Но особенно порезвился Параджанов на третьем суде в Тбилиси перед оглашением приговора. Сначала он заявил, что охранявший его милиционер похож на Наполеона, и он будет снимать его в своем фильме. «А ну-ка, сделай голову так, — велел он стражу порядка, — теперь руки сложи вот так. Наполеон!» Судья нервничал, а Сергей свое: «Принесите килограмм лаврового листа! И белое покрывало». «Зачем?» — негодовал судья. «Вы вылитый Нерон!» И вдруг страстно заговорил, что он настоящий ленинец и единственный режиссер, который может сделать достойный фильм о вожде — великом мученике.
По расчетам власти, Параджанов в заключении не должен был выжить. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочитать хотя бы его письмо из заключения, датированное 1974 годом и адресованное племяннику Георгию Хачатурову: «Кожа на ногах в плесени и пузырях. В лагере полторы тысячи человек, у всех не менее трех судимостей. Меня окружают кровавые судьбы, многие утратили человеческий облик. Меня бросили к ним сознательно, чтобы они меня уничтожили. Блатного языка я не знаю, чифирь не пью, наколок нет. Они меня унижали, думали, что я подсадная утка, изучаю жизнь зоны, чтобы снять фильм… Часто пухну с голоду… Лиля Брик (возлюбленная Маяковского. — Авт. ) прислала мне колбасу, конфеты… Все съели начальники зоны и режима, я же нюхал обертки. Работаю уборщиком цеха. Недавно кто-то нарочно залил водой цех. Всю ночь, стоя в ледяной воде, ведрами ее выгребал. Харкаю кровью. Неужели конец? Я тоскую по свободе. Где я — это ужасно!.. »
Не уничтожив Параджанова как человека, власть надеялась уничтожить его хотя бы как режиссера, обязав «уйти из искусства». Сергей Иосифович дал такое обязательство, но… Без кино жить не мог и обратился к первому секретарю ЦК КП Армении Демирчяну за разрешением снять в Армении народный эпос «Давид Сасунский». Получил отказ. Руку помощи протянула киностудия «Грузия-фильм», где режиссеру разрешили снять фильм по старинной грузинской легенде: грузинский юноша Зураб согласился на заточение себя в стену Сурамской крепости, чтобы она выстояла против натиска врага. Премьера «Легенды о Сурамской крепости» состоялась в 1985 году. Фильм получил призы на фестивалях в Трое, Ситсехе, Безансоне, Сан-Пауло, а Параджанов был приглашен в Роттердам, где чествовали 20 лучших режиссеров мира — «надежду XXI столетия».
В 1986 году Параджанов потряс зрителей документальным фильмом «Арабески на тему Пиросмани», а спустя два года — художественным фильмом «Ашик-Кериб», в основу которого легла одноименная поэма Лермонтова. Последний фильм режиссера был представлен в 1988 году на фестивале в Венеции. Газета «Монд» по этому поводу писала: «Лучшей витрины перестройки в советском кинематографе, чем фильмы «Ашик-Кериб» Сергея Параджанова и «Маленькая Вера» Василия Пичула, на фестивале в Венеции трудно было пожелать… »
Как будто предчувствуя скорый конец, режиссер в 1989 году начал работу над автобиографическим фильмом «Исповедь». Снять его не довелось: у Параджанова обнаружили рак легких. Сергея Иосифовича привезли в Москву. В Пироговке удалили легкое, однако состояние больного не улучшилось. Друзья посоветовали ему обратиться в ту клинику в Париже, где тремя годами раньше лежал Андрей Тарковский. Но было уже поздно: Параджанову оставалось жить совсем недолго.
17 июля 1990 года он вернулся в Ереван, где через три дня умер.
25 июля Сергея Параджанова похоронили в Пантеоне гениев армянского духа, рядом с Арамом Хачатуряном, Вильямом Сарояном и другими выдающимися деятелями искусства, литературы и науки Армении. А на Киевской студии имени Довженко установили памятник Сергею Параджанову: у его подножия всегда лежат цветы — Украина не забывает своего сына.