Известный российский тележурналист теперь обучает лошадей в Арабских Эмиратах, Франции, Чехии
Когда-то сильной стороной Александра Невзорова было время. В начале 90-х ему хватало 600 секунд вечернего эфира, чтобы эпатировать Питер и всю страну. Сегодня Александр Глебович предпочитает иную силу. Лошадиную. Бывший телеведущий и все еще депутат Государственной думы переквалифицировался в специалиста по гнедым, каурым и вороным. Уверяет: наконец нашел то, что всю жизнь искал.
- Вспомним этапы большого пути? Был когда-то Глебыч Секундомером, даже телекиллером был. А кем стал — конюхом? Завидная карьера, ничего не скажешь… — Евгения Шварца читали? Что было и прошло, то не я. Моя тень. К человеку, который вел какие-то телепередачи, активничал в политике, нынешний Невзоров не имеет ни малейшего отношения. — Сколько лет псу под хвост? — Берите все, не жалко! Сегодня ГКЧП, перевороты, путчи, оборону Белого дома, «600 секунд», прочую свою работу на русском ТВ воспринимаю как абсолютно пустое и бесплодно потраченное время. Куда полезнее было бы сразу заняться тем, ради чего, судя по всему, родился. — А как же златая цепь на дубе том? Точнее, на баоБАБе. Вас же небезызвестный олигарх долго держал на коротком поводке, и, похоже, это вам даже нравилось? — Выяснилось, кованые изделия из драгметаллов есть и на других деревьях… Что же до цепи, на которой сидел с 1994 года, то я, уходя, прихватил ее с собой. И все остальные, какие сумел унести, тоже. — Не надорвались? — Вы же видите: пребываю в отличной форме. Взял ровно то, что мне принадлежало. О сделанном, повторяю, ни капли не сожалею, хотя теперь зарабатываю иным способом. — Каким? — Настоящим. Готовлю лошадей в Арабских Эмиратах, Чехии, Франции; должен сказать, это совершенно другие деньги — по ощущению, весу, приносимому удовольствию, вкусу. Я не связан с политикой, интригами, телевидением — вот главное. К заработанному своими руками относишься иначе. — Но вам-то больше приходится трудиться не руками, а иным местом: на лошади, насколько понимаю, ездят верхом… — У вас весьма странные представления! Основная работа идет именно вручную, на земле. Сперва нужно научить лошадь, а потом уже забираться на нее. У меня совершенно определенная метода, она стоит весьма дорого. — Читал, берете 13000 долларов за три месяца обучения. — Нет, это американцу Парелли столько платят. — Вам больше? — Конечно. — Невзоров круче? — Не в том дело! Пат Парелли готовит лошадь слишком незатейливо, так сказать, в общих чертах, не учит ее, к примеру, работать без уздечки, а я учу. И не только этому, но и многому другому. — У нас в стране достаточно людей, готовых платить за вашу высокую лошадиную науку? — Я не работаю в России. — Принципиально? — Здесь возникают просьбы неприятного для меня свойства. Например, исправить психику спортивной лошади. А какой смысл этим заниматься, если бедное создание опять начнут истязать, пытать железом? Мне совсем не хочется помогать спортсменам. — А что плохого, если наши конники выиграют, скажем, Олимпиаду? — На Играх обычно побеждают те, кто лучше других выдрессировал лошадь, чаще и больнее бил ее электрошоком. Вы это называете соревнованием? Поверьте, ничего особенного всадники не совершают, показывают пару элементарных упражнений, не более. От лошади можно всего добиться словами, без насилия. — Почему бы вам не подать пример и не завоевать олимпийское золото? — Мне не по пути со спортсменами, не желаю иметь с ними ничего общего! Спортсмен контролирует лошадь при помощи приспособлений, причиняющих боль, а мы обо всем договариваемся полюбовно. Чувствуете разницу? Я спокойно беру лошадь, которую до того всячески истязали, пытаясь сломить волю, сажусь верхом и еду без уздечки. Мои команды, сформулированные как просьбы, выполняются беспрекословно. Мы прекрасно друг друга понимаем, говорим на одном языке, что и было наглядно продемонстрировано в десятисерийной «Лошадиной энциклопедии», показанной по Первому телеканалу. — Но профессиональных конников своим фильмом вы хоть в чем-нибудь убедили? — Это невозможно. Как объяснить корейцу, что есть собак нельзя? Он будет внимательно слушать про потрясающую собачью душу, про невероятную преданность и верность, а потом зарежет какого-нибудь шпица и слопает его на обед. — А вы пробовали собачатину или конину? — Я вообще исключил мясо из рациона. Лет семь или восемь назад. Это было условием тех, кто учил меня работать с лошадьми. Все абсолютно правильно! Любой автомобилист знает: нельзя садиться за руль пьяным, этот закон написан кровью. Так и с лошадью: недопустимо употреблять в пищу того, с кем дружишь. От тебя, от твоего пота и дыхания будет разить съеденным мясом, а ведь лошадь на уровне подсознания понимает, что была и остается для человека едой, поэтому никогда не сможет полноценно общаться с плотоядным существом. — Тяжело переходили на вегетарианскую пищу? — Без особого напряга и теперь вообще не представляю, как мог есть мясо. Для этого нужно быть тупым и диким идиотом, абсолютно не понимающим, сколько желания жить, красоты и доброты уничтожается под видом заурядного эскалопа или стейка! — Сколько через ваши руки прошло лошадей? — Не менее шестидесяти за последние четыре года, когда меня выучили и стали доверять серьезную работу. — Вашу телеэнциклопедию можно рассматривать как саморекламу? — А зачем мне себя пиарить? — Чтобы привлечь новых клиентов. — Можно сказать, что Гете при помощи «Фауста» пытался завоевать новых читателей? — Ну вы сравнили! — Гете ведь почему-то поставил под произведением свою фамилию, хотя мог подписаться каким-нибудь Жопкиным. Классик знал себе цену и до «Фауста», и после него. Так и со мной. Заказов ровно столько, сколько мне нужно. В мире сложился круг мастеров, умеющих по-настоящему работать с лошадьми, и их совсем немного — человек двенадцать. Все мы находимся в постоянном и даже несколько утомительном контакте между собой. — География? — Германия, Франция, Чехия, Англия, Северная Америка… Самые выгодные в финансовом смысле клиенты обитают в Арабских Эмиратах. — Гонорар зависит от продолжительности тренировочного периода? — Важен результат, а не процесс. Специально курс не затягиваю, но и не форсирую. Хотя человеку, выросшему на севере, подолгу сидеть в Эмиратах все-таки сложно — слишком уж жарко. Зато во Франции — самое оно. — У вас там домик в деревне? — У моего учителя. У Марио Люраши ферма в сорока километрах от Парижа, где я и живу. Вернее, даже не ферма, а аббатство XIV века, переоборудованное под конюшню. — Пошляк он, ваш учитель! — Почему? Культовый момент был соблюден. В центре аббатства возведена часовня… — … куда водят молиться коней? — Там Люраши вмонтировал таблички с именами лошадей, с которыми когда-либо работал. — И часто вы летаете в Париж? — Не реже раза в месяц. Работа! Место очень хорошее, уединенное, далекое от всяких очагов разврата. — Даже телевизора нет? — Есть, но его никто не смотрит. На пятьдесят лошадей приходится лишь шесть человек.
- С концами перебраться в Европу не планируете? — Зачем? Мне и здесь хорошо. — Но для чего-то вы ведь купили конюшню в Чехии? — У меня там небольшая доля, и это никакой не бизнес. Мне нужно было где-то держать лошадей, прошедших курс в школе, следить, чтобы им не навредили. Могу три месяца провозиться с конем, выправляя ему психику, а потом придет какое-нибудь чмо и ткнет вилами… — А у вас как с травмами? — Полный комплект! За два месяца четыре разные лошади четырежды ломали мне мизинец на ноге. Только зарастет — хрясь! Когда работаешь, что называется, в руках, невольно забываешь о собственных ногах… — Очнулся — гипс? — О чем вы! Надеваю сапог большего размера и жду, пока отек спадет. — А падать с лошади случалось? — Зачем? Даже не могу представить ситуацию, при которой свалился бы. — И по молодости лет? — Тогда мне платили за падения. Работа каскадера в этом заключалась. — Есть фильмы с вашим участием, которые готовы рекомендовать к просмотру? — Не хочу об этом говорить. Я так мерзко обращаюсь там с лошадью, что вспоминать тошно… — На каких языках вы говорите с лошадьми? — На французском, испанском и лакотском. — Последний, видимо, что-то очень экзотическое или специфическое? — Не слышали о лакотском языке?! — Я должен покончить с собой, провалившись сквозь землю от стыда? — Лакотский язык наиболее понятен лошадям. Кроме того, им активно пользуются специалисты по североамериканским индейцам. К примеру, я успешно объяснялся на лакотском с индейцами племени сиу, проживающими во Франции. Они, правда, обитают при «Диснейленде», но это детали. — Учились у краснокожих лошадиной науке, бледнолицый брат? — Взял пару приемчиков, больше почерпнуть было нечего, традиции касты заклинателей, называвших себя лошадиным народом, утрачены, похоже, безвозвратно. — Вы язычником случайно не стали, Александр Глебович? — Не знаю, какой смысл вы вкладываете в это слово. Человечество ведь так и не смогло ответить на простейший вопрос, есть Бог или нет. — И это говорит человек, певший в церковном хоре? — Я ведь вроде бы объяснил, что наделал массу глупостей по молодости лет… С возрастом понял: не совсем прилично принадлежать к третьесортной религии. Христианство никогда не пыталось помочь человеку выстроить отношения с внешним миром и до сих пор не в силах ответить ни на один серьезный, взрослый вопрос. Как прикажете относиться к такой религии? За спиной христианства высится неподдающаяся учету гора трупов, виселиц, костров инквизиции, словом, репутация представляющей организации, что называется, замарана окончательно и бесповоротно. Злоба, глупость и жадность людей, рядящихся в рясы, также хорошо известны. К тому же, не возьму в толк, почему ваш Иисус Христос так и не сел на лошадь? — Ага, вот он, корень зла! — Между нами, вообще сильно сомневаюсь в достоверности Евангелия и предпочитаю не верить там ни одному слову. В этой книжечке дикое количество нестыковок, противоречий, исторических казусов и нелепостей. — И какому же богу в итоге вы молитесь, Александр Глебович? — Разве я не сказал? Мне симпатичны даосизм и дзен, а также вакан-танка, хотя она в силу языческого характера относится к религиям второго сорта. — Слышал, собираетесь издать «Лошадиную энциклопедию»? — Пытаюсь. Главная проблема в том, что пока не вижу способа, как перевести специфические термины на общедоступный русский язык. Я слишком погрузился в материал, сложно вынырнуть на поверхность, а вам, чтобы понять разницу между французским пиафом и пиаф шантии, нужно сперва объяснить, что же, собственно, такое пиаф. — Не что, а кто. Эдит. Эдит Пиаф. — Ошибаетесь! Пиаф — это рысь на месте… И все же книжка обязательно появится на свет. Массовым тиражом. — Авторские права кому принадлежат? — Первому каналу. Как обычно. — Эксплуатируют Глебыча? — А мне все равно! Спросите у Кости Эрнста: тему денег я ни разу не заводил. И за фильм не получил ни копейки. Мне не предложили, а сам спрашивать не стал. В конце концов, не ради же денег снимал «Энциклопедию»! — У богатых свои причуды… — Не в том дело! Заплатят — возьму, не станут — тоже не обижусь… — И в Кембридже даром лекции читали? — За деньги. На Западе принято платить, а у нас очень многое делается как бы по дружбе, после чего неудобно спрашивать, напоминать. Впрочем, подозреваю, Костя не выплачивает гонорар еще и по той причине, что знает: все деньги мигом вбухаю в производство двухсерийной европейской версии картины. — Слышал, евровариант планируете показать в Канне? — Не я, Первый канал. Мне абсолютно все равно, в любом случае никуда не поеду. Это не моя тусовка, лучше пару лошадей подготовлю, ей-богу, и доходнее, и интереснее. Мы уже говорили про Гете и саморекламу, могу лишь повторить: мне этого счастья не надо. Все уже было и прошло. Прежний пик славы никогда больше не повторится. Понимаю это, как никто другой. — Тоскуете по утраченному? — Поверьте, нет. В отличие от остальных телевизионных людей, для которых эфир был наваждением, наркотиком, страстью, я отказался от него совершенно спокойно. Никакой ломки не было и нет. Один Невзоров умер. Родился другой. Вот и все.