Узнав из публикации «ФАКТОВ» о героическом прошлом поступившего в госпиталь тяжелого пациента, военные медики пошли на риск и вернули к нормальной жизни человека, обреченного на медленную мучительную смерть Анатолия Яковлевича мы нашли, как всегда, на даче. Он деловито орудовал топором, раскалывая толстые чурбаки. Прихватив охапку дров, хозяин приглашает в жарко натопленный дом. Бывший военный летчик-испытатель первого класса, полковник в отставке Анатолий Карташов уже снимает в доме кепку: отросший седоватый чуб скрыл длинный послеоперационный шрам.
- В субботу, за неделю до Пасхи, я весь день работал в саду, — рассказывает Анатолий Яковлевич. — Устал, к вечеру похолодало. Затопил печку, поужинал. Голова в последнее время побаливала. Встал из-за стола. Собрался собаку покормить. И вдруг в глазах потемнело, потерял сознание… — Раньше подобные состояния у вас случались? — Да нет. Возможно, что-то похожее я ощущал во время дикого вращения в центрифуге, когда после шестикратной перегрузки мне сразу дали двенадцатикратную. Но сознание не терял. Если бы на спине не выступили пятна (капилляры кожи полопались), меня бы не отстранили от подготовки к полету. Другим космонавтам, кстати, после случая со мной таких нагрузок не давали. Американцы же своих астронавтов и вовсе по более щадящей программе готовили. — Страшно было? Вы часто вообще-то испытывали страх? — Почему же? Бывало. Только дурак ничего не боится. В юности, до техникума, я, деревенский мальчишка, выше второго этажа не поднимался. А тут аэроклуб, надо прыгать с парашютом. Вылез я из кабины По-2 на крыло, глянул вниз — ноги прикипели к плоскости. Хотелось обратно в кабину. Но пересилил себя — будь что будет. А потом даже обиделся на парашют — он так мягко, плавно раскрылся. Захотелось снова. И опять страшно! И так все 500 прыжков! После ухода из отряда космонавтов я испытывал на Дальнем Востоке боевые вертолеты Ми-24. А места там богатые — рыбалка, охота… Случалось, кабанов вертолетом гонял на охотников. Или зимой на бреющем полете кедровые шишки сбивал воздушной струей. Однажды во время такого полета сорвало с креплений аварийную дверцу. Приземлились, гляжу: лопасти покорежены этой улетевшей дверцей. Но ее могло отбросить и назад, на маленький хвостовой винт! И мы гробанулись бы. После этого мне по-настоящему стало страшно. Второй случай, когда я тоже по-настоящему испугался, произошел уже в Киеве. Заходим на военно-транспортном самолете Ан-26 на посадочную глиссаду. И вдруг бортинженер докладывает, что из крыла хлещет керосин. Топливный бак разгерметизировался. А рядом — изрыгающее пламя сопло двигателя! Ну, думаю, сейчас взорвемся. И прыгать уже поздно. Но тяну на посадку. Секунды казались вечностью. А нынче… Врать не буду. Умирать не хочется в любом возрасте. Но и жить так, как я чувствовал себя в те дни, даже врагу не пожелаю. Однажды даже запаниковал и сказал жене: все, надоело, не хочу бороться. Слава Богу, судьба свела меня с профессором Данчиным. Александр Георгиевич честно объяснил, что могла бы помочь операция, но все эти дела в очень опасном месте, поэтому шансы на успех невелики. И мне этого было достаточно, чтобы сказать: «Не переживайте. Делайте. А не выживу — ответственность беру на себя». Перед операцией ко мне пришли сестры и огромный, килограммов 120, доктор. Навалился на плечо, поставил катетер в подключичную вену. «Ты спортсмен, что ли, дед?» — спрашивает, ощупывая мышцы. «Да, — говорю, — было дело, прыгал». — «С парашютом, что ли?» — «Ну, без него можно только раз… » О, зауважал. «А сейчас не боишься?» — «Уморился уже бояться, — отвечаю. — Лучше худой конец, чем худо без конца». А когда меня после операции разбудили и я понял, что жив, почувствовал страшное облегчение. Ну все, думаю, герой. Пить, конечно, очень хотелось, все было как в тумане. Но постепенно все наладилось. И через неделю меня перевели в палату. А еще через неделю я уже был дома. Чувствую себя нормально, как видите, работать физически могу, периодически езжу на обследование. Доктора говорят, все нормально. Вот только спиртное пока запретили. Нельзя сосуды мозга перегружать. Может случиться эпилептический приступ. Но сказали, что, возможно, на Новый год смогу рюмку коньячку выпить за их здоровье. Если же серьезно, то жалею о том, что похоронил многих знакомых и родственников, нестарых еще мужиков…
- Об Анатолии Яковлевиче я впервые узнал пару лет назад из публикации в вашей газете, — рассказывает спаситель космонавта профессор Александр Данчин, начальник клиники нейрохирургии и неврологии Главного военного клинического ордена Красной Звезды госпиталя Министерства обороны Украины, доктор медицинских наук, полковник медицинской службы, заслуженный врач Украины. — Мне всегда были интересны люди этой опасной профессии. Я, например, где-то читал, что при выходе в открытый космос, если не дай Бог разгерметизируется скафандр, там, в вакууме, человек не просто погибает — в считанные секунды вся его плоть просто испаряется, улетучивается! Однажды, чуть позже, дежуря по госпиталю и делая обход всех отделений, я просматривал списки вновь поступивших, диагнозы. И в отделении неотложной хирургии обратил внимание на фамилию Карташов. Пациент поступил с подозрением на острый аппендицит. Но к тому времени ему уже оказали помощь, боли прошли, диагноз не подтвердился, Карташов чувствовал себя хорошо и просился домой. И я не преминул познакомиться с ним. Да, это оказался тот самый Карташов. Приятный, общительный человек, с чувством юмора. Товарищи по палате и не знали, что он был в отряде космонавтов. Им он поначалу представился просто летчиком. Но когда я его «засветил», Анатолий Яковлевич рассказал нам много интересного. Например, такой курьез, связанный с государственными секретами. Еще до полета Гагарина их, группу первых космонавтов, начальство собралось повезти в Москву на ВДНХ. Велело всем надеть гражданские костюмы и, если вдруг кто-нибудь из участников выставки заведет разговор, представляться инженерами. «Какие инженеры! — смеялся Карташов. — У нас к тому времени только Володя Комаров и Паша Беляев интеллигентами были, академии окончили. Остальные даже школьную алгебру не помнили или вовсе не знали!» «Ладно, будьте тогда передовиками сельского хозяйства», — махнул рукой замполит. «Вот это нам ближе!» — воскликнул Юрка Гагарин. И все — в основном деревенские ребята — с улыбкой посмотрели на Валерку Быковского. Он ведь горожанин, москвич! Потом долго над ним подтрунивали. С одной стороны — обычные земные парни. И вместе с тем двигали прогресс, всегда рискуя собой. Но, когда я увидел Карташова весной уже в нашей клинике, в тяжелом состоянии, которое с каждым днем ухудшалось, и когда мы установили диагноз, мне стало очень грустно. От опухоли его могла спасти только нейрохирургическая операция. Кстати, Анатолий Яковлевич совершенно справедливо заметил, что многие пациенты, особенно из сельской местности, нередко неоправданно боятся и отказываются от операций на головном мозге, помогающих избавиться от последствий инсультов, новообразований. И достаточно крепкие люди, способные хорошо перенести операцию и долго жить, остаются инвалидами, мучаются, а через некоторое время умирают. У Карташова же ситуация была значительно хуже. Большое новообразование находилось глубоко в головном мозге, в труднодоступном месте, к тому же в зоне расположения многих жизненно важных центров. Поэтому риск операции был очень велик — пациент мог погибнуть или остаться тяжелым инвалидом. Мы, конечно, стараемся спасти человека, даже если остается полпроцента надежды. У Карташова же шансов остаться в живых в случае операции было и того меньше. Существовал огромный риск возникновения так называемого неврологического дефицита — рука или нога могли перестать работать, речь отняться и прочее. Потом в ходе общего обследования организма у Анатолия Яковлевича обнаружили множественные эрозии стенки желудка. Во время операции пациент мог погибнуть от кровотечения. И вначале пришлось лечить заболевание желудка.
- От желудочного кровотечения, кстати, погиб старший товарищ Карташова Герой Советского Союза космонавт Павел Беляев… — Ну, видите ли, он то ли скрывал, то ли не обращал внимания на язву желудка, — продолжает Александр Данчин. — А вот меня поразил рассказ Карташова об истинной причине смерти академика Королева. Оказывается, Сергей Павлович умер не от сердечной недостаточности (сердце у него было здоровое), а от сильного кровотечения, неожиданно возникшего во время довольно простой операции по удалению полипов из толстой кишки! Вот как бывает. — У Карташова ситуация была намного сложнее. — Слишком много факторов было не в пользу операции. Я сам поначалу крепко сомневался, стоит ли ее делать, будет ли достигнут желаемый результат. И честно говорил об этом Карташову. Меня поразило его мужество. Он говорил, что, дескать, осознает серьезность ситуации, но настаивал, чтобы мы его прооперировали. Как тут не вспомнить рассказ Анатолия Яковлевича, почему в свое время именно на него обратили внимание, когда было объявлено о наборе кандидатов в космонавты. «Однажды, — вспоминал он, — после ночных полетов мы с ребятами увидели в архангельском небе медленно движущуюся светящуюся точечку спутника. Я возьми и брякни, мол, если бы мне хоть пятнадцать процентов дали гарантии, что вернусь, тоже слетал бы! Вроде в шутку сказал. А те, кому положено, запомнили. Потом меня включили в двадцатку летчиков, отобранных из нашей авиадивизии для прохождения в Москве медкомиссии. Так я один из дивизии ее прошел. Отчисляли даже тех, кто после укола лишь чуточку побледнел… » Нет, не зря, думаю, в космонавты брали именно таких мужиков. Он ни на минуту не сомневался в необходимости операции. И своим упорством, оптимизмом (несмотря на тяжелое и в общем-то подавленное настроение) в какой-то степени заражал и нас. Мы увидели, что Анатолий Яковлевич от природы удивительно крепкий человек. Когда я впервые прочитал в «ФАКТАХ» о том, что во время подготовки к полету в космос ему дали 12-кратную перегрузку, крайне удивился. Так как знал точно, что даже при нагрузке вдвое меньшей хорошо натренированный профессионал может потерять сознание. Происходит резкий отток крови от верхней части тела и головы к ногам, лишая очень чувствительный головной мозг достаточного количества необходимого кислорода. Нужна длительная специальная подготовка. Ну и, конечно, я восхищен родственниками — его женой и дочерьми. Ведь знаете, как бывает? Узнают близкие, что риск составляет большой процент, и считают, что это все, смерть. И что пусть человек поживет без операции, сколько протянет. Проходит немного времени — и все, нет человека. У Карташовых же философия, похоже, другая: хочешь жить — не бойся смерти. Они тоже настояли на хирургическом вмешательстве. Микрохирургическая операция длилась более шести часов. Работала большая бригада. Специалисты у нас высочайшего класса. Когда все закончилось, я вышел в коридор. Гляжу: Юлия Сергеевна и красавицы-дочери сидят. В глазах вопрос, а спрашивать, чувствую, боятся. Мне же, еще пребывающему в состоянии напряжения, говорить не очень хочется. Я человек не суеверный, но раньше времени обнадеживать не люблю. Спрашиваю: «А почему вы до сих пор здесь?» «А где же нам быть?» — отвечают растерянно. «Как где? В церкви! Свечку поставьте за здравие!.. Первый и основной этап лечения прошел нормально, надо молиться, чтобы не было осложнений». — Вы человек верующий? — Да, конечно. А еще я верю в человека.