Накануне 59-й годовщины Победы над фашизмом малоизвестные подробности минувшей войны корреспонденту «ФАКТОВ» рассказывают боевой товарищ и дочь преданного забвению воина
Долгие годы о славных делах и трагической судьбе Ивана Хитриченко знали разве что его близкие, пять тысяч бывших бойцов и командиров его соединения да еще немецкие генералы, славшие истерические депеши в Берлин о «бандите Хитриченко», наводившем ужас на гитлеровские гарнизоны в местечках и селах неподалеку от Киева.
День Победы отважный воин встретил в тюрьме. Его имя было вычеркнуто из истории. Потом Ивана Александровича реабилитировали. Но восстанавливать историческую справедливость, пробивать стену равнодушия и недоверия ему и его товарищам было очень нелегко.
Книга воспоминаний ветерана вышла уже после его смерти. Даже для последнего приюта героя-киевлянина у столичных чиновников не нашлось двух метров земли. Похоронили его на Быковнянском кладбище -- помог бывший партизан.
-- Ох и попал наш командир в переплет! -- говорит Василий Рябчук, руководитель Киевского областного клуба «Поиск», бывший боец Макаровского партизанского отряда. -- Даже знаменитый партизанский командир дважды Герой Советского Союза Алексей Федорович Федоров, поддавшись, наверное, науськиванию «доброжелателей», однажды обозвал Хитриченко полицаем и, похоже, до конца жизни в это верил, ибо относился к Ивану Александровичу, мягко говоря, недружелюбно. Все мы возмущались, считали это оскорблением для всего соединения, оскорблением памяти погибших. А ведь сколько раз жизнь Хитриченко висела на волоске, сколько ребят мы потеряли!
Одной из задач нашего и соседнего Радомышльского отрядов было подрывать подземный стратегический немецкий кабель связи фронт--Киев--Берлин, тянувшийся вдоль Житомирского шоссе. Фашисты его усиленно охраняли. Чтобы разведать режим смены караулов, места расположения секретов, к автотрассе якобы в поисках объедков, которые выбрасывали водители, ходили 16-летние девчушки Наташа Диденко и Валя Прушковская -- воспитанницы Вышевичского интерната, который наши не успели эвакуировать. Дети действительно голодали. Эти девчушки приносили ценные сведения, и партизаны не раз этот кабель подрывали, причем сразу в нескольких местах, и нападали на ремонтные команды.
Но однажды, как рассказал командир Радомышльского отряда Петр Жудра, полицаи все же выследили Наташу и Валю. И после пыток расстреляли в лесу возле села Крымок. Господи, но Валя оказалась жива, только ранена крепко. Сумела выбраться из могилы, ползла, пока на следующий день ее, еле живую, не обнаружила собака лесника. Представляете, дите пережило собственную смерть! Ей потом партизанский доктор Будникова ампутировала раздробленную руку. И таких людей назвать полицаями?
Зато наш известный историк академик Петр Тимофеевич Тронько, спасибо ему, разобрался и назвал Хитриченко мучеником.
Да, Иван Александрович служил одно время в полиции. Так и Штирлиц служил в СС! Вот и Хитриченко пришлось. Там он через знакомых устроился в полицейское подразделение, охранявшее советских пленных офицеров, которые восстанавливали железнодорожный мост. Вскоре его назначили начальником охраны. Начал заниматься саботажем, устраивал побеги. Война застала его в Киеве, где он служил начальником 10-го отделения милиции на Демиевке. Во время обороны столицы милиционеры следили за порядком в городе, ловили немецких шпионов и «ракетчиков», наводивших по ночам вражескую авиацию на важные объекты.
Уходил Хитриченко из города одним из последних. Вспоминал, что 19 сентября 1941 года перед самым приходом немцев успел во дворе милиции сжечь домовые книги. По ним фашисты могли узнать адреса семей коммунистов и советских работников, не успевших выбраться из города, а также тех, кого оставили для подпольной работы.
За Днепром они попали в окружение и вернулись. Семью свою Иван Александрович успел отправить в эвакуацию. Надо было думать о хлебе насущном. Хитриченко добыл инструменты жестянщика и пошел по селам Макаровского и Радомышльского районов чинить людям ведра, кастрюли, прочую утварь. Да приглядывался к людям, изучал настроения и постепенно сколотил первый отряд. Увы, вскоре немцы его разбили. Должного опыта у партизан еще не было.
В родное село Веприн Радомышльского района Житомирской области возвращаться было нельзя. Там его многие знали. Иван Александрович вернулся в Киев. А когда почувствовал, что немцы заподозрили неладное, ушел и увел с собой всех пленных -- почти триста офицеров! Они впоследствии явились командным ядром многих партизанских отрядов и соединений.
Так, что, он, спрашивается, полицай?
-- Поначалу партизанские отряды Киевщины действовали в основном порознь, -- продолжает Василий Дмитриевич. -- Пока сюда не пришел Ковпак. Дед, как называли его за бородку и простую крестьянскую речь, весной 1943 года был не только командиром прославленного соединения, но и членом подпольного ЦК ВКП(б)У, то есть власть имел немалую. У него было задание идти в Карпатский рейд. А Хитриченко, хорошо знающему Киевщину, Ковпак велел собрать все местные отряды в единый кулак и громить фашистов под Киевом. И мы сорвали немцам в большинстве районов области уборочную страду, вырубку Макаровских лесов, предотвращали вывоз молодежи в Германию. А в октябре 1943-го с боем взяли райцентр Новошепеличи, построили наплавной мост через Припять, способный выдержать вес танков, и несколько дней удерживали на берегу реки плацдарм. На него вскоре переправились войска нашей 13-й армии, благодаря переправе быстро освободившие северную часть Киевской и Житомирской областей, Овруч, Коростень и другие города.
После освобождения Киева и области соединение подлежало расформированию. Бывших солдат и офицеров призывного возраста, прошедших медкомиссию и проверку СМЕРШа, зачислили в действующую армию. Командиру же и комиссару надлежало ехать в Харьков, где еще находился УШПД (Украинский штаб партизанского движения) для отчета о боевой деятельности соединения, оформления наградных документов на личный состав. Ивану Александровичу обещали присвоить звание Героя Советского Союза и пост наркома внутренних дел Украины.
В Харькове его встретили с распростертыми объятиями. И предложили подписать… клевету на Ковпака. Хитриченко, понятно, отказался.
В чем обвиняли Сидора Артемовича? Существует версия, что по пути в Карпаты партизаны на Западной Украине столкнулись с сильнейшим сопротивлением отрядов УПА. И Ковпак, чтобы не тратить силы, пошел с ними на переговоры: хлопцы, мы с вами украинцы-соотечественники, давайте сначала разобьем общего врага -- Гитлера. Вы меня не тронете -- и я вас не трону. А после войны разберемся. Дед был мудрым человеком. И националисты его пропустили. Конечно же, факт «связи с врагом» стал известен органам. После Харькова несговорчивого Хитриченко вызвали в Москву, к Лаврентию Берии. Якобы для назначения в НКВД Украины. А там -- старая песня -- насчет Ковпака. Командир был непреклонен.
Тогда Берия засадил его в карцер (камеру-одиночку без окон), где Ивана Александровича продержали 34 месяца. Почти три года! Но он не сдался. Тогда его судили и отправили в лагерь на Север, где он просидел еще семь лет.
-- Нашего командира любили и уважали все партизаны. Но нашелся и недоброжелатель, -- вспоминает Василий Рябчук. -- В 1943 году в соединение прибыл один партийный чин. Наши разведчики должны были провести его в Киев для возобновления подпольной работы. Но, видать, товарищу очень уж хотелось жить. Он испугался, узнав, что в застенках гестапо погибли два поколения киевских подпольщиков, в том числе Кудря и Кудряшов, ставшие посмертно Героями Советского Союза. Трусов партизаны не уважали. Учитывая высокий ранг пришельца, Хитриченко не мог ему приказать. Но сказал все, что думает. Гостя оставили при штабе соединения, дали должность. В бой он не рвался. Начал клепать кляузы на командира.
А когда Хитриченко посадили, этот «писатель» умудрился внести изменения в документацию, из которой следовало, что, оказывается, это он был командиром соединения! Потом, через годы, когда Хитриченко реабилитировали и он вскрыл эту ложь, Киевский обком партии специальным решением восстановил справедливость. Знаете, чем еще занимался его «благодетель»? Когда Хитриченко сидел, к тому начали обращаться всякие любители примазаться к ветеранским корочкам и льготам, которые боевых действий ни на фронте, ни в лесу в глаза не видели! И тот подтверждал, что да, человек не отсиживался на печке, а был партизаном! Я вам скажу, если бы Хитриченко не реабилитировали, партизанами стали бы, наверное, все защитники Ташкента! Боже, когда мы узнали о таких фактах, нам, настоящим партизанам, стало стыдно людям в глаза смотреть -- ведь этот позор мог покрыть всех участников войны!
В книге Ивана Александровича об этом не сказано ни слова. Как и о его мытарствах. Во-первых, Хитриченко не был мстительным человеком. Во-вторых, книга писалась в советские времена, когда не любили наводить тень на плетень. В-третьих, у того товарища были сильные связи. Ему верил Федоров. А Ковпаку и другим, когда они еще боролись за освобождение командира из тюрьмы, велели не возникать, а то сами там окажутся.
Непростой у командира оказалась и личная жизнь… После гибели первого отряда Хитриченко рвался в Киев еще по одной причине. Ему очень хотелось узнать хоть что-нибудь о судьбе своей семьи. И кто-то из земляков, ехавших в эвакуацию, но из-за окружения вынужденных вернуться домой, сказал, что его жена и дочь погибли во время бомбежки. Он очень переживал.
В 1943-м Ивану Александровичу еще не было и сорока. Цветущий мужик! А при штабе была красивая девушка -- на машинке печатала, в разведку ходила. Жизнь же на войне состояла не только из боев да походов. Особенно когда неизвестно, будешь ли завтра живой. Словом, полюбили они друг друга. И аккурат 9 мая 1944 года, ровно за год до Победы, в селе Кодра у них родилась девочка. Но он ее не бросил -- вырастил, выучил. Люда до пенсии работала директором киевской средней школы N 13, создала там музей партизанской славы, боготворила отца…
А после освобождения Киева выяснилось, что первая семья жива!
-- Папа в 1944-м разыскал нас в Улан-Уде, приехал, -- рассказывает Галина Ивановна Рудая-Хитриченко, старшая дочь командира. -- Он сознался маме, что так случилось, вторая семья. Мама, конечно, была не в восторге. Но все поняла, простила. И к Людочке относилась всю жизнь, как к родной.
В том же 1944-м, уехав из Улан-Уде в Киев, папа вдруг пропал. Мама начала писать запросы, искать. Пришел ответ, что пропал без вести! Оказывается, его посадили. Потом он вернулся из заключения, устроился на работу в трамвайное депо на Лукьяновке и остался с нами, первой семьей. Но о Людочке не забывал, познакомил нас, мы с ней подружились. Нет, никакой ревности мы с мамой к моей сестре и ее маме не испытывали. Понимали, что в жизни всякое бывает. И в любой ситуации надо оставаться людьми.
Лишь однажды мне было страшно обидно. После окончания техникума я работала на оборонном заводе. И вдруг меня вызвали в отдел кадров и предложили уволиться. За то, что у отца судимость. Но папе я об этом не сказала. Зачем?
Он и так натерпелся.