Ровно 50 лет назад в Кенгирском лагере в Казахстане советские власти подавили 40-дневный бунт заключенных, большинство которых были выходцами из Украины
Александр Солженицын в романе «Архипелаг ГУЛАГ» назвал бунт в Кенгире самым большим мятежом обитателей сталинских лагерей. По разным данным, от 7 до 13 тысяч заключенных, в основном политических, треть из которых была из западных областей Украины, 17 мая 1954 года изгнали администрацию лагеря и 40(!) дней удерживали в нем власть. В эти дни Кенгирский лагерь близ Джезказгана оставался свободным больше, чем весь «социалистический лагерь» вместе взятый. А заключенные -- самыми раскрепощенными людьми тогдашнего СССР. Однако за эту свободу они заплатили очень дорого -- более чем семьсот человек расстреляли и раздавили ворвавшиеся в лагерь танки и солдаты. О тех трагических событиях мая-июня 1954 года «ФАКТАМ» рассказал участник восстания Онуфрий Бутковский, сейчас проживающий в селе Велыки Гаи Тернопольской области.
-- Онуфрий Васильевич, за что вас сослали в Кенгир?
-- Меня арестовали в ночь с 1 на 2 марта 1950 года. Отправили во Львов. Там против меня сфабриковали дело в причастности к задержанной группе украинских повстанцев из моего родного села Велыки Гаи, из которого в тот день, 1 мая, забрали на поселения в Сибирь 48 семей, а 16 человек, в том числе и меня, судили как украинских националистов. Нам дали по 25 лет и отправили в казахстанские лагеря по этапу. А наших родственников вывезли в Томскую область.
Я попал в Кенгирский лагерь, в котором пробыл до 1955 года. Он был разделен на четыре части. В первом лагпункте содержались женщины, во втором и третьем -- мужчины. Между нами -- хоздвор с продуктовыми складами, пекарни, мастерские, кузницы, больница. А за третьим лагпунктом, за особой стеной, была тюрьма со всеми своими «прелестями» -- БУРом (бараком усиленного режима для нарушителей), карцерами, боксами, камерами для смертников. Чтобы понять карательную систему сталинских лагерей, расскажу об этих помещениях подробно. Карцер представлял собой камеру размером метр на метр. Бокс -- еще страшнее, его площадь составляла 50 на 50 сантиметров. Здесь человек мог только стоять, причем не выпрямляясь. А людей в них держали неделями…
Сколько заключенных насчитывалось в лагере, мы тогда не знали. Это теперь называют цифру в 7--13 тысяч человек. Многие умирали от каторжной работы и голода, на их место привозили других, и так без конца. Система работала четко, без сбоев.
Письма близким разрешали отправлять один раз в году, да и то с ограничениями -- мол, жив-здоров и ничего больше. Все остальное цензура вычеркивала черными чернилами. Заключенные носили номерные знаки на кармане робы, на правой руке, левой ноге и плечах. Номер заменял фамилию. В том числе и на могилах умерших. Свой помню до сих пор -- СДД-476.
-- Чем кормили узников?
-- Кормили только утром и вечером. Для всех хлебный паек составлял 450--500 граммов, для перевыполнявших норму -- 550. И на первое, и на второе -- каша. Так годами. Случалась иногда вяленая рыба, но настолько соленая, что есть невозможно -- очень хотелось пить, а в карьерах, где мы работали, воду не давали. Люди пили из луж, потом заболевали дизентерией и умирали.
Голод довел меня до того, что уже с трудом вспоминал лица родных и близких. Думал, что домой не вернусь никогда. Но спас земляк Ростислав Ковальчук, который работал поваром и подкармливал своих.
В иные дни из барака выносили по 10--15 трупов. Но иногда бригадир по два-три дня не докладывал об умерших, чтобы получить их пайку и поделить на живых. Из лагеря скончавшихся вывозили на спецтелеге, запряженной шестью заключенными. У лагерных ворот каждый труп «проверяли», дабы удостовериться, что среди тел нет живых. Для перестраховки умершим пробивали деревянным молотком голову и штыком прокалывали сердце. Только после этого тела вывозились на кладбище…
-- Из-за чего лагерь восстал?
-- Все началось с расстрела колонны заключенных, возвращавшихся с работы. Дело в том, что зимой 1954 года в Кенгир из Экибастуза перевели человек 40--60 то и дело бунтовавших. В нашем лагере их содержали в бараке усиленного режима. 17 мая возвращавшиеся с работы заключенные из Экибастуза отказались, видимо, выполнить команду конвоиров «сесть». Автоматчики открыли огонь, расстреляли 16 человек, многих ранили.
-- Вы тоже были в этой колонне?
-- Нет, я был в пятой. Нам пришлось по команде «сесть» просидеть в степи около трех часов. Позже мы уже узнали, чем была вызвана такая задержка. Как раз в это время и расстреливали третью колонну. После этого в лагере начались массовые волнения. В бараки никто уже не заходил. Заключенные при помощи столов, лавок и самана стали строить баррикады. А когда в лагерь вернулись с работы все колонны, разозленные заключенные из третьего лагпункта выгнали надзирателей, разломали стену и проникли на территорию тюрьмы, всех освободили, в том числе и приговоренных к смерти. Среди них был и «власовец» Иван Кузнецов, в прошлом полковник Советской Армии. Именно он возглавил кенгирское восстание и создал повстанческий комитет. В канцелярии и кабинетах оперуполномоченных активистам-бунтарям удалось захватить важные документы, среди которых и списки работавших на лагерную администрацию, то есть попросту «стукачей».
-- Онуфрий Васильевич, Александр Солженицын в романе «Архипелаг ГУЛАГ» писал, будто для того, чтобы усмирить политических, в Кенгир бросили около 700 уголовников? Лагерная администрация считала, что они наведут порядок среди политзаключенных.
-- Да, уголовники были. Но нас, политических, они не трогали и жили по своему закону -- не работали и не подчинялись начальству. Тем не менее уголовники принимали активное участие в самом восстании. Именно они начали делать подкопы, чтобы связаться с другими лагпунктами. Пробили проход из третьего лагпункта во второй, потом к тюрьмам, на хоздвор, где завладели всем имеющимся инвентарем и запасами, а потом и в женский лагпункт.
-- Власти тогда утверждали, будто, после того как пробили стену в женский лагерь, заключенные стали насиловать женщин?
-- Это неправда. Ничего подобного не было. Каждый искал своих земляков, близких, родных. Даже если бы кто-то и захотел это сделать, то не смог бы. Я же рассказывал, в каком физическом состоянии мы были после лагерной пайки.
-- Много ли оказалось «стукачей»?
-- Много. Но среди украинцев их практически не было. Ведь большинство наших соотечественников относились к «бандеровцам». Лагерные власти олицетворяли для них всю советскую систему. А сотрудничать с «советами» они не могли попросту из идейных соображений.
-- Солженицын пишет, что в Кенгире украинцев было больше всех. Это правда?
-- Да. Потом прибалты, русские и другие национальности.
-- Как развивались события дальше?
-- Пробив ходы во все лагпункты, заключенные объединились и организовали повстанческий комитет во главе с Кузнецовым. Этот комитет сформулировал требования восставших -- приезд комиссии Верховного Совета или Генпрокуратуры из Москвы для расследования инцидента с расстрелом колонны заключенных; сокращение рабочего дня с 12 до 8 часов; разрешение на встречу с родными раз в год и переписку без ограничений.
Были также приняты меры по сохранению порядка в лагере. С момента начала восстания все подчинялись повстанческому комитету. Бригады, работавшие в зоне, -- а это повара, работники больницы, дезинфекторы -- трудились на своих местах. Хлебный паек в 500 граммов оставался прежним. На одежду всех сексотов нашили большую надпись «стукач», но не убивали. Во всех лагпунктах Кенгира были построены баррикады, охраняемые заключенными. Условным сигналом начала возможного наступления окружавших зону солдат считался свист.
-- Лагерь был полностью изолирован?
-- Да, мы были оцеплены, но все же пытались как-то общаться со внешним миром. Из рентгеновского аппарата местные умельцы (в лагере сидело много представителей технической интеллигенции) сделали коротковолновый радиопередатчик. Каждые два часа в эфир выходили сообщения о восстании в Кенгире. Чтобы не допустить дальнейшего вещания, лагерь обесточили. Тогда наши придумали маленькую гидроэлектростанцию. Но ее тоже стали глушить.
Однако чтобы хоть как-то передать на волю весть о нашем восстании, был придуман еще один интересный ход. Сделали воздушного змея и прикрепили к нему приспособление с листовками. Когда ветер ударял его о рамку змея, листовки вываливались, а солдаты и местные жители собирали их по степи.
-- Чем жил лагерь все эти 40 дней?
-- Ждали приезда специальной комиссии из Москвы. А в это время ежедневно к нашим баррикадам приходило высшее лагерное начальство, милицейские, военные чины и через громкоговорители убеждали нас прекратить бунт, обещали выполнить все требования, но повстанческий комитет не шел им на уступки. Где-то в двадцатых числах мая к нам приехал генерал, фамилии его я не помню (Солженицын пишет, что это был генерал Бобков. -- Авт. ) и стал угрожать, мол, он «уже подавил подобное восстание на Дальнем Востоке и то же самое сделает с нами». После его угроз опять наступила тишина.
-- Заключенных давили танками?
-- Да. Это была страшная ночь с 25 на 26 июня. Советские снайперы, чтобы не разбудить заключенных, сняли почти всех дежуривших на баррикадах. Но приблизительно в четыре часа утра раздался условный сигнал тревоги -- свист. Кому-то все-таки удалось нас предупредить. К лагерю подошли танки (1-я мотострелковая дивизия им. Дзержинского. -- Авт. ), стреляли холостыми снарядами, чтобы оглушить заключенных. До сих пор помню эти выстрелы и свист тысяч людей из всех бараков. Кому-то из наших удалось поджечь три танка (технический отдел восстания изготовил какую-то зажигательную смесь). Военные в ответ отдали команду стрелять на поражение. После этого началось неописуемое… Люди выскакивали из бараков через окна, двери на площадь между бараками и тут же попадали под гусеницы танков. По заключенным стреляли из пушек и пулеметов. За танками шли солдаты, стрелявшие из автоматов и забрасывавшие бараки дымовыми шашками. За ними бежали надзиратели и добивали раненых ломами.
В это время я и мой друг из Львова Федор Семенюк хотели выбраться через окно барака. Он первый вскочил на подоконник, но тут же был прошит пулеметной очередью насмерть. Одни пытались спрятаться от танков в бараках, другие, наоборот, выскакивали из них. Дело в том, что накануне повстанческий комитет принял решение, что когда прозвучит условный сигнал штурма -- свист, все должны выскакивать из бараков на защиту лагеря. Не оставившие помещение считались трусами и предателями и могли быть убиты своими.
Волна людей вынесла меня в другую сторону барака, в помещение для сушки вещей. Дальше бежать было некуда, мы просто ждали своей участи. Избиение на улице продолжалось больше двух часов. Я уже попрощался с жизнью, когда все в лагере стихло, а к нашему бараку подошли солдаты и приказали: «Руки вверх, всем выйти из барака, за неподчинение -- смерть». Мы начали выходить, тяжело раненых конвоиры добивали штыками. Живых в степи положили лицом вниз. Не помню, сколько так пролежали, наверное, часа 2--3. Потом привели всех в лагерь, накормили и оставили спать под открытым небом, предупредив, чтобы не смели бежать. На следующий день сформировали бригады. Я попал в похоронную, собиравшую и хоронившую погибших. Сотни трупов (официальная цифра погибших -- более 700 человек. -- Авт. ) были разорваны гусеницами танков… Наша похоронная бригада работала 4(!) дня, а ведь мы были не единственные, устранявшие последствия кровавой бойни.
На четвертый день меня в числе 150 человек перевели в другой лагерь, поближе к Джезказгану. Здесь, кстати, мы узнали, что если бы восстание не удалось подавить только танками, в операцию готовы были включиться самолеты с бомбами, у летчиков которых был приказ стереть нас с лица земли.
-- Вам срок за Кенгир не добавили?
-- Нет, ведь у меня и так был максимальный -- 25 лет. Больше попросту не давали. Потом мне еще довелось два года жить в казахстанских лагерях. А в 1956 году в наш лагерь приехала комиссия по пересмотру личных дел заключенных. Дождался и я своей очереди. Председатель комиссии, рассмотрев мое дело, сказал: «Вы свободны и отныне восстанавливаетесь во всех гражданских правах и имеете право проживать во всех режимных и нережимных городах Советского Союза».