«Это наглая ложь! -- восклицают врачи. -- Мы люди опытные!.. »
В тот субботний вечер, 30 сентября 2000 года, Валерию захотелось чего-то остренького. Проглотив кусочек сушеной таранки, он почувствовал, как в горло воткнулась рыбья кость. Попытки достать ее самостоятельно ничего не дали. И глава семейства решил обратиться к врачам. Проблема казалась ему пустяковой. Два месяца назад, в Польше, он успешно перенес куда более сложное медицинское вмешательство -- пересадку тазобедренного сустава. А тут -- рыбья кость, ерунда!..
Червоноградский отоларинголог, к которому пришел на прием 52-летний Валерий Тиосса, ни косточки, ни следов укола в горле не нашел. И направил больного на дополнительное обследование в торакальное отделение Львовского областного фтизиопульмонологического центра. (Профильное ЛОР-отделение областной больницы в то время находилось на ремонте -- Авт. )
Во Львов Валерия повез младший брат Георгий. Тамошние медики косточку тоже не нашли, но посоветовали оставить больного под присмотром врачей.
«Смотрите, ребята, он мне очень дорог!» -- полушутя-полусерьезно предупредил мужчина медперсонал… И с легким сердцем уехал домой. Утром первым делом позвонил в ординаторскую. На другом конце провода сообщили, что больному сделали обследование пищевода -- эзофагоскопию, и он отдыхает после процедуры.
-- В два часа я позвонил опять, хотел узнать, когда можно забрать брата, -- вспоминает Георгий Тиосса. -- Трубку поднял начмед: «А я вам его не отдам!» Я удивился: «Почему?» -- «Понимаете, у него состояние средней тяжести, температура, болит горло. Нам нужно еще его понаблюдать». Я говорю: «Любые медикаменты, любые деньги. Я через час буду!» Из Червонограда, где я живу, до Львова ехать час, если гнать машину. На что начмед мне сказал: «Нет-нет-нет! У нас все есть». -- «Я все равно сейчас приеду», -- говорю я. -- «А вы уже никого не застанете!» -- отвечает он.
Георгий попросил позвать к телефону брата, но ему сказали, что тот пошел куда-то гулять. Не нашли его также ни в четыре, ни в шесть часов вечера.
-- И если вы верите в предзнаменования, то могу сказать, что их не бывает, -- продолжает Георгий Валентинович. -- Я не чувствовал никакой тревоги и лег спать с ощущением, что все в порядке. Ведь я отдал брата в руки профессионалам. Три года назад эти же врачи спасли от смерти моего отца.
Когда жена Валерия Леся, ее 11-летний сын Дима и Георгий Валентинович на следующий день, в среду, приехали в больницу, они ужаснулись.
-- Валера сидел весь сгорбленный, -- вспоминает Леся Тиосса. -- Лицо серое, одутловатое, слева, под челюстью, в месте укола рыбной косточкой, был отек. Рядом стояла банка с бурыми сгустками, куда он постоянно сплевывал мокроту. Ребенок испугался, стал плакать. Юра кинулся к брату: «Валерочка, что с тобой?» Он шепчет: «Та операция в Польше, по сравнению с этой, ерунда… »
-- Какая операция? О чем ты говоришь? -- удивились родные.
-- Вчера они шуровали кривой металлической палкой в пищеводе 45 минут, -- прохрипел Валерий. -- А сегодня утром опять туда полезли. В груди болит страшно. Температура была под сорок… Я всю ночь не спал.
Схватив банку с мокротами, Георгий побежал в ординаторскую. «Что с ним случилось? Что это?» -- воскликнул он, указывая на банку. Врачи молчали. Увидев, что взволнованный родственник покидать ординаторскую не собирается, кто-то из медиков сказал, что больной стабилен, получает адекватное лечение, нужно ждать, пока сформируется гнойник в месте укола рыбьей костью. Георгий потребовал пригласить консультанта из областной ЛОР-больницы, но ему отказали: «Такая консультация нецелесообразна».
Начмед и лечащий врач подошли к пациенту. «Его можно покормить», -- сказал начмед. Но больной не мог проглотить даже ложку супа -- из-за отека горла все выливалось обратно. Назначив Валерию дополнительное лечение, начмед произнес: «Как видите, ваш брат вниманием не обделен!» Родные подавленно молчали.
У постели больного семья просидела до десяти часов вечера. Видя, как измучены жена и сын, Валерий, который почти уже не мог говорить, все же нашел в себе силы попросить брата отвезти их из Львова домой. На прощание сын Дима поцеловал отца в лоб.
-- Ну, Димочка, что ж ты целуешь папку в лоб, как покойника? -- попытался разрядить напряженную обстановку дядя Георгий. Все засмеялись…
Зайдя к Валерию в палату в четверг, родные увидели, что он совсем плох. Больной весь горел, глаза были мутные, он тяжело, с хрипами, дышал. Увидев родных, несчастный с надеждой встрепенулся.
-- Лесенька, я умираю, -- прошептал он.
-- Господи, да что ты такое говоришь, глупенький? -- погладила мужа по руке Леся. И, посмотрев с ужасом на Георгия Валентиновича, повторила одними губами: «Юра, он умирает!.. » Брат поднял на ноги врачей. Те назначили дополнительное лечение. Но пациенту становилось все хуже и хуже.
Георгий, сам по профессии врач, внезапно потерял самообладание. Он плакал, метался по больнице, бросался к врачам, умолял их что-нибудь сделать. «Что произошло? -- заглядывал он в глаза докторам. -- Почему так ухудшилось состояние брата?» От него шарахались, как от чумного. Когда врачи ушли домой, он забежал в ординаторскую и позвонил в облздрав. Там пообещали прислать специалистов к завтрашнему утру. Вечером Георгий отправил Лесю на ночлег к знакомым во Львове, а сам остался дежурить у постели брата.
-- Это была самая страшная ночь в моей жизни, -- вспоминает мой собеседник. -- Валера не мог лежать -- сидел. Изо рта вырывались хрипы: «А! -- А!… ». И когда я в шесть утра прилег все-таки рядом на кровать и отключился минут на пять, меня толкнул сосед по палате. Я вскинулся: «Что такое?» И не увидел брата на койке. Валерик, чтобы меня не будить своими стонами, ушел в туалет. Даже умирая, он меня жалел…
-- Посмотрите, как он страдает… -- хватал за руки Георгий дежурного врача и медсестер. -- Дайте же наконец ему морфин!
Однако морфин больному не дали. Утром надоедливого родственника вызвал к себе заведующий отделением и отчитал мужчину по поводу его возмутительных просьб.
-- Сделайте ему хотя бы операцию! -- убитым голосом попросил «провинившийся».
Но завотделением пояснил, что оснований для оперативного вмешательства нет.
К такому выводу пришли и областные специалисты -- отоларинголог и челюстно-лицевой хирург, приехавшие проконсультировать больного после того, как брат пациента обратился за помощью в облздрав. Осмотрев мужчину, челюсть которого оттягивал мешок с гноем, они сказали, что гнойник еще «не сформирован». Тем не менее пациента перевели в реанимацию.
Георгий влетел в кабинет к заведующему отделением.
-- Я хочу знать: правильно ли вы лечили брата, раз он дошел до такого состояния? Будет ли он жить?
-- А чем вы его накачали? -- неожиданно поинтересовался завотделением. Но, увидев выражение лица посетителя, опасливо отодвинулся: -- Вы какой-то агрессивный!..
-- На следующий день брата вывели из реанимации в коридор на несколько минут, -- вспоминает Георгий. -- Последние слова, которые я от него услышал: «Я не доживу до завтра… » Он выхрипел эти слова.
Больной, дыхательные пути которого сжал гнойник, начал задыхаться и синеть. В срочном порядке вызвали заведующего ЛОР-отделением Львовской областной клинической больницы Юрия Гаевского. Осмотрев мужчину, Гаевский сказал: «Его нужно немедленно оперировать!» Хирургу ассистировал лечащий врач.
Во время операции у Валерия на 10 секунд остановилось дыхание. Но врачам удалось вернуть мужчину к жизни. Больному сделали трахеотомию -- вставили в горло трубку, чтобы обеспечить дыхание. И вскрыли злосчастный гнойник, откуда выпустили 120 миллилитров густого зловонного гноя.
Георгию разрешили зайти в реанимацию. «Валерик, если ты меня слышишь, дай знак!» -- попросил он. Больной прикрыл глаза.
-- Я вышел в состоянии полной эйфории, -- рассказывает Георгий Валентинович. -- Спасен! Гаевский, когда я отвозил его обратно в больницу, тоже радовался, как ребенок: «Я встиг! Я врятував людину!.. » Я был ему очень благодарен. Это единственный человек, который хотя бы пытался спасти моего брата. Мы думали, что главное -- вскрыть гнойник! Ни он, ни я тогда еще не знали, что брат умирает совсем от другого…
С родными мы на радостях устроили застолье. Смеялись, молились, плакали. «Выжил!» Вы понимаете, находиться в страхе смерти, и вдруг этот страх проходит? Уже все равно, что у брата была гипоксия мозга, мощная интоксикация, трахеотомия, и он будет месяцами выходить из этого состояния. Пусть инвалид, лишь бы жил!!!
-- На следующий день я проснулась, -- вспоминает Леся. -- И так у меня на душе пусто… «Юра, -- прошу, -- позвони в реанимацию, что-то я места себе не нахожу». Он набрал номер. И тут я увидела его глаза и то, как он швырнул телефон… Я все поняла и стала дико кричать. Валентин Яковлевич, 84-летний отец Валеры и Юры, окаменел на месте…
Георгий потребовал комиссионного вскрытия на кафедре патанатомии Львовского мединститута, где в свое время учился сам. Когда медики, в том числе и лечившие его брата, вышли после вскрытия в коридор, он громко спросил: «Ну что? Он стабилен? Вот теперь он стабилен!.. »
-- Я думал: «Как же так? Почему он умер?» -- говорит Георгий. -- Ведь гнойник вскрыли. И после операции, которую сделал Гаевский, он должен был жить. Вскоре я увидел протокол вскрытия. У брата обнаружили два разрыва пищевода размером 15 на 20 и 10 на 15 миллиметров. Патологоанатомы дали заключение, что эти разрывы были сделаны во время обследования эзофагоскопом. Правда, потом, от руки, кто-то дописал -- «можливо».
-- Как такое могло произойти? Если допустить вашу версию…
-- Во вторник, 1 ноября 2000 года, врачи решили поискать рыбью кость в пищеводе брата. Они ввели ему жесткий эзофагоскоп Мезрина -- длинную металлическую трубу диаметром 15 миллиметров, куда вставили гибкий фибробронхоскоп «Олимпус». Дальше я могу только предполагать. Очевидно, проталкивая трубу, врач порвал брату пищевод. Образно говоря, нанес ему два сквозных ножевых ранения, только изнутри. Когда я звонил во вторник целый день, и врачи «не могли найти» брата, он просто корчился от боли. Второго ноября у него была температура 39,6, расстройство дыхания, он не мог глотать. И не заметить врачи этого не могли. А они это увидели, провели повторное обследование (об этом есть запись в журнале), обнаружили две перфорации и просто бросили его подыхать. Иного слова я не нахожу.
-- Но какой же врач желает смерти больному?
-- Тот, который надеется скрыть свою ошибку. Разрыв пищевода -- тяжелейшее повреждение. При этом развивается медиастинит -- тяжелый инфекционный процесс с большой летальностью. Если человеку не оказать помощь, он погибает. Но если даже лечить, шансы на выживание очень малы. У Валерика был шанс, но ему его не дали. Любая хирургическая операция в той ситуации была бы признанием врачебной ошибки. И если бы больной умер после официально поставленного диагноза разрыв пищевода, врачам бы пришлось отвечать.
Он страшно умирал. Сверху его давил гнойник, снизу гнил пробитый пищевод. А когда начинается гниение, в кровь попадают токсины, начинается сепсис… Не потребуй я комиссионного вскрытия, брата вскрыли бы в больнице, и никто бы никогда ничего не узнал.
Через девять дней после смерти брата Георгий подал заявление в Галицкую прокуратуру города Львова. Он требовал привлечь медиков к уголовной ответственности. Полтора года не было никакого решения, а в мае 2002-го в возбуждении уголовного дела отказали за отсутствием в действиях лечащего врача, заведующего отделением и начмеда, состава преступления.
Жена потерпевшего предъявила иск о возмещении морального ущерба к больнице и третьему лицу -- областному управлению здравоохранения. Судебный процесс проходил в Сиховском районном суде Львова летом 2003 года. Главный вопрос, который предстояло выяснить судье: повреждал эндоскопист пищевод или нет?
На суд обе стороны пришли во всеоружии. Истец -- Леся Тиосса -- предоставила протокол вскрытия и заключение судмедэксперта Львовского «Центра независимых экспертиз «Альтарос» о том, что пищевод был поврежден во время медицинских манипуляций. Ответчик -- Львовский региональный фтизиопульмонологический лечебно-диагностический центр -- ссылался на акт исследования Киевского бюро судмедэкспертиз (оно было проведено в ходе прокурорской проверки), где говорилось о том, что перфорация возникла «незадолго до смерти больного и не могла быть сделана во время эзофагоскопии».
О том, что эндоскопист не виноват, твердили и коллеги-врачи. Трое из них уверяли, что «по своей инициативе» присутствовали во время манипуляции и следили за обследованием на мониторе. Правда, один из свидетелей «вышел с половины обследования». А два других путались в показаниях, каким же эзофагоскопом проводил исследование эндоскопист.
Главным козырем врачей было то, что повреждения обнаружили в нижней трети пищевода покойного. Эндоскопист же «обследовал только верхнюю часть». (Возникает вопрос: можно ли в таком случае считать обследование полноценным? -- Авт. ) Все точки над «i» могли расставить львовские патологоанатомы, подписавшие после смерти больного протокол вскрытия. Но от своего прежнего заключения о том, что дефекты пищевода были «причинены диагностическими манипуляциями», на суде они отказались.
В интерпретации врачей, если опустить излишние медицинские подробности, ситуация выглядела так. Пациент, дескать, страдал болезнями пищеварительной системы. Желудочный сок повышенной кислотности забрасывался в пищевод. Соляная кислота «проела» стенки пищевода. И за день до смерти больного он самопроизвольно разорвался.
Версию «о желудочном соке» суд принял как единственно верную (или удобную?). Другие недостатки в лечении пациента, выявленные экспертами Киевского бюро судмедэкспертиз -- нахождение больного в непрофильном отделении, несвоевременный осмотр ЛОР-врачом, нецелесообразность проведения эзофагоскопии с применением жесткого эзофагоскопа без предварительных тщательных обследований (фарингоскопии, бокового рентгена органов шеи или контрастной рентгенографии), отсутствие динамического наблюдения за развитием воспалительного процесса в глотке, несвоевременная диагностика нагноения инфильтрата, запоздалая операция гнойника и пр. -- служителями Фемиды как бы и не брались во внимание.
По какой-то странной логике Сиховский суд посчитал, что больному предоставлялась «своевременная, квалифицированная и достаточная медицинская помощь». И в иске жене умершего пациента отказал.
На следующий день после того, как семья проиграла гражданский процесс, в августе 2003 года было возбуждено уголовное дело по факту смерти больного. Как сообщил корреспонденту «ФАКТОВ» начальник следственного отделения Сиховского РОВД Анатолий Копняк, «сегодня идет следствие, дело находится в стадии установления истины. Его ведет следователь Андрей Левус». Это единственное, что удалось узнать.
Я спросила у специалистов, собравшихся в кабинете главного врача пульмонологического центра: «Отчего умер больной?» Они назвали целый ряд причин: старые хронические заболевания, угнетенный иммунитет, инфекция от рыбной косточки плюс самопроизвольный разрыв пищевода за день до смерти, при котором развился медиастенит, вызвавший отказ всех систем организма.
-- У нас лучшее учреждение Украины, с огромным опытом работы и сотнями спасенных жизней, -- сказал главврач. -- Это первый прецедент в истории нашей больницы. И только потому, что Георгий Валентинович, сам доктор, не может понять: не всегда врачи властны над ситуацией. При том, что мы делали все возможное.
-- Семья погибшего утверждает, что он умер по вине врачей. «Распороли пищевод и бросили… »
-- Это наглое обвинение, что мы бросили больного! -- говорит заведующий эндоскопическим отделением, который проводил манипуляцию Валерию Тиоссе. -- Все мы люди опытные. Я уже почти двадцать лет работаю на данной манипуляции. И такой вариант, что взять и загладить утюгом и сделать вид, будто ничего нет, я считаю наглостью. Я возмущаюсь!
Я попросила врача показать жесткий эзофагоскоп Мезрина, которым проводили исследование. Эндоскопист продемонстрировал рожок, похожий на дверную ручку, длиной 12 сантиметров. В самом деле, такой трубкой продырявить пищевод на глубине 40-45 сантиметров, невозможно, -- подумала я. Если районный судья видел именно этот инструмент, он, наверное, сразу понял всю нелепость обвинений истца.
Я собралась было сфотографировать этот вещдок, но главный врач, находившийся в тот момент в кабинете, почему-то не дал мне этого сделать. По приезде в Киев, в одной из больниц я разыскала эзофагоскоп Мезрина. Со склада, обтирая пыльный футляр, принесли инструмент, который сегодня считается музейным экспонатом. В комплекте я увидела тубус длиной сантиметров сорок из нержавеющей стали, которым еще в незапамятные времена обследовали внутренности больным, и… маленькую рукоятку, которую мне показывал заведующий эндоскопическим отделением, пытаясь выдать ее… за весь инструмент.
Интересный вы человек, господин эндоскопист.
Как маленький, ей Богу…
P. S. Львовские врачи, лечившие Валерия, категорически протестовали против того, чтобы их фамилии были обнародованы в прессе. «Мы выиграли один суд, но нам реклама не нужна». Четыре ведущих киевских врача-специалиста, которых я попросила выступить экспертами в этом деле, отказались от либо-каких комментариев. «Из этических соображений». Георгий Тиосса, который готов заниматься делом брата денно и нощно, продолжает четвертый год обивать пороги всевозможных инстанций в надежде сдвинуть дело с мертвой точки.
Его позиция уязвима, как уязвима позиция каждого, кто потерял близкого человека в стенах отечественной больницы. Его рассказы о случившемся называют «фантазиями» и домыслами израненной души, его борьбу объясняют конфликтным характером и жаждой мести. «И чего этот Георгий Валентинович никак не угомонится?» — негодуют львовские врачи. Ведь он мешает им работать. Спасать больных.