О детской шалости, которая обернулась такими последствиями, рассказывает воспитывавшийся в семье Сталина Артем Сергеев -- сын прославленного большевика Федора Сергеева, известного всем по партийной кличке Артем
Имя товарища Артема, которое носит город Артемовск (раньше -- Бахмут) Донецкой области, было в советские времена культовым. Портретами создателя Донецко-Криворожской республики, генштаб которой располагался в 1918-м в Бахмуте, украшали даже коробки с конфетами и папиросами! Монументы главе Донецкого областного комитета РСДРП, соратнику Сталина Федору Сергееву, носившему подпольную партийную кличку Артем, установлены во многих городах Донецкой области.
Ныне здравствующий сын Артема, 83-летний генерал-майор артиллерии Артем Федорович Сергеев, долгие годы не афишировал дружбу своего отца с вождем и скрывал, что после гибели родного отца, до 16 лет, воспитывался в семье Сталина. Но с недавних пор Артем Федорович охотно рассказывает и о приемном отце Иосифе Виссарионовиче, и о названном брате -- младшем сыне Сталина Василии. В последний приезд в Донецк Артем Сергеев поделился с корреспондентом «ФАКТОВ» интересными подробностями своего детства, которое прошло в доме вождя.
-- Артем Федорович, есть какой-то документ о том, что Сталин вас усыновил?
-- Юридического документа об усыновлении нет, -- рассказывает Артем Федорович. -- Впервые этот факт обнародовал Анри Барбюс в своей книге «Сталин», изданной в 1934 году и появившейся в СССР в 1936-м. Строки о том, что я являюсь его приемным сыном, санкционировал сам Сталин. Мои сокурсники по артиллерийской школе тогда удивлялись: «Столько с тобой проучились и не знали, что ты приемный сын Сталина!»
Однако сохранилось постановление Политбюро, вышедшее сразу после смерти отца в августе 1921-го, 18-м пунктом которого было: «Об обеспечении семьи товарища Артема». Отец погиб в июле. На заседании ЦИК СССР тогда присутствовали Ленин, Зиновьев, Троцкий, Каменев и Дзержинский. Ответственным за выполнение этого постановления был назначен Сталин. Его же назначили ответственным за очередное постановление ЦК, вышедшее в декабре 1924-го, по проверке предыдущего постановления. Но, думаю, это не было случайностью: дружба моего отца со Сталиным началась с их встречи на IV съезде РСДРП в 1906 году. Потом были ссылки и тюрьмы, и они не имели возможности увидеться, но после встречи на VI съезде партии в 1917-м они снова были вместе. Оба они были членами Политбюро ЦК, встречались на пленумах, вместе участвовали в гражданской войне и царицынской эпопее, решившей исход той войны. Когда отец уезжал на подавление Кронштадтского мятежа, я вот-вот должен был появиться на свет, и он попросил Сталина как своего близкого друга и единомышленника: «Дело серьезное. Если что, ты посмотри за моими». Но отец вернулся. Погиб он уже после моего рождения.
Когда мне было пять месяцев от роду, моя мама сильно заболела, и Иосиф Виссарионович с женой Надеждой Сергеевной (с которой мама очень дружила), забрал меня к себе. Мы жили в одной комнате с моим сверстником Василием Сталиным. Потом по-разному случалось: когда мама уезжала в рабочие поездки по заданию партии, оставляла меня в доме Сталина. А когда Надежда Сергеевна и Иосиф Виссарионович уезжали, Василий оставался у нас. Мы с мамой до 1931 года фактически жили в одной московской гостинице, как и многие семьи действующих и погибших советских работников. С семьей Сталина мы действительно были дружны. Даже наша добровольная помощница по дому, преданный друг моей матери -- женщина с Поволжья, потерявшая в гражданскую войну своих детей, Анна Альбухина, затем была поварихой в доме Сталиных. Сталин часто брал меня с Василием и на отдых.
Василий родился на 19 дней позже меня -- мы выросли вместе, хотя не учились в одной школе. В 1923 году Надежда Сергеевна и моя мама стали соруководителями детского дома, где до 1927-го воспитывался и я. Наравне с ребятами живых и умерших советских руководителей и беспризорниками. Те, у кого были родители, приглашали к себе домой на выходные тех, у кого родителей не было. У нас бывали дети Фрунзе. С Тимуром Фрунзе мы дружили до самой его гибели в бою в декабре 1941-го. И Тимур, и сын Микояна Степан, и сын наркома юстиции Курбского были моими ровесниками. Все они окончили авиационное училище и воевали. Сын Сталина Василий, что бы о нем ни писали, тоже воевал.
-- Чем баловал Сталин вас, детишек? Было что-то такое, о чем даже не могли мечтать другие советские дети: заграничные игрушки, например?
-- Я был страшно возмущен, когда одна журналистка написала, что Василий Сталин был одет во все заграничное! Если бы его отец увидел хоть одну только импортную пуговку на рубашке, то в окно его выбросил бы! Однажды Иосиф Виссарионович выгнал из дому дядю своей дочери Светланы, который привез ей куклу из Германии, где служил торгпредом. «Ты что, хочешь показать, какой я хозяин, что собственной дочке не могу хорошую куклу сделать?! Какие куклы всем делают, такие будут и у моей дочери», -- кричал на родственника Сталин.
Подарки я, конечно, получал. Правда, сохранить из них мне удалось только деревянный письменный приборчик -- без изысков, но очень удобный, с ножичком для разрезания бумаги, маленьким пресс-папье и чернильницей. Увы, книга Даниэля Дефо «Робинзон Крузо» с дарственной надписью Сталина не сохранилась. А ведь эта надпись была моей путеводной звездой: «Дружку моему Томику с пожеланием ему вырасти сознательным, стойким и бесстрашным большевиком». Иосиф Виссарионович называл меня Томиком в память о моем отце, которого в годы его эмиграции в Австралии называли на тамошний манер Томом. «В этой книжке написано о том, как человек, попав в очень тяжелые условия, в условия одиночества и плохого климата, сумел прожить. По этой книжке можно учиться жить. Жить в самых сложных условиях. Ты прочти и хорошо подумай», -- с такими словами Иосиф Виссарионович вручил мне эту книгу, когда мне исполнилось семь лет.
Сталин вообще старался избегать и слова «подарок», и самих подарков, говоря, что «многие на подарок ждут отдарок -- для того и дарят». Когда же дарил что-то детям, то преподносил это как необходимость: «У тебя этого нет, а тебе это нужно». Или говорил, например, вручая мне немецкую пневматическую винтовку фирмы «Диана»: «Тебе это нужно знать, тебе это нужно уметь». Импортное оружие вождю дарили революционно настроенные трудящиеся капиталистических стран.
Кстати, оружие от детей в доме Сталина никогда не прятали. Однажды это едва не стоило жизни… самому вождю! Ружье 12-го калибра -- подарок английских мастеров, -- висевшее в кабинете Сталина на даче в Зубалово в Подмосковье, запросто оказалось в руках 10-летних Васи и Темы!
-- Мы хотели научиться обращаться с этим оружием, -- продолжает Артем Сергеев. -- С семи лет уже умели стрелять из духовых ружей, хотели освоить и это. Коробка с патронами лежала на виду, а кабинет Сталина, как и все другие комнаты, никогда не запирался на ключ. Мы заряжали--разряжали ружье, пока не услышали, как подъехала машина Иосифа Виссарионовича. Не разрядив ружье и не поставив его на предохранитель, мы сразу же повесили его на крюк и спустились вниз, а Сталин сразу поднялся в свой кабинет. Через несколько минут раздался двойной выстрел. Вбежав в кабинет, мы увидели в стене дыры от двух зарядов, а у Сталина с пробитого рукава кителя на пол стекала кровь. Он спросил: «Ребята, ружье брали?». Врать было бесполезно…
«Оружие нужно знать, -- сдержанно говорил нам Иосиф Виссарионович. -- Мы советскую власть завоевывали с оружием в руках, оружие нам помогало, оружие было нашим другом. Друга нужно знать. А у вас оружие оказалось врагом: стену нужно ремонтировать, китель зашивать, пол вымыть. Так вот, идите к Ефимову (коменданту. -- Авт. ) и скажите ему, чтобы он научил вас пользоваться всем оружием, которое здесь есть». При этом Сталин не проронил ни слова о своей поврежденной руке!
Неделю мы не ходили в школу и осваивали разного рода винтовки, пистолеты и карабины…
Иосиф Виссарионович был неплохим педагогом: что бы мы ни сделали, никогда не кричал и не ругался! Он объяснял, что мы сделали и что должно у нас получиться. Однажды я открывал балконную дверь, как вдруг стекло разлетелось. Он сразу спросил: «Кто пользовался дверью?». Я признался. Сталин не отчитывал меня, а велел посмотреть, почему стекло разбилось, рассуждая при этом так: «Может быть, ты неправильно открывал, а может, дверь была не в порядке. Пойди к коменданту и скажи, как надо исправить эту дверь». Оказалось, ограничитель двери покосился и попал на стекло.
Когда мне было пять лет, я насыпал в супницу табак. Нравоучения вождя были такими: «А ты уже пробовал? Ты попробуй. Ты, наверное, хотел сделать вкусный суп. И если у тебя хорошо получилось, пойди к Каролине Васильевне (домоуправительнице) и скажи, чтобы она тоже сыпала. А если суп получился невкусный, так ты ей об этом скажи: что не надо сыпать, что ты уже пробовал. А то ведь она тоже может попробовать»…
-- Как долго вы дружили с Василием Сталиным?
-- Мы были почти неразлучны до 16 лет, еще виделись в военное время, потом я навещал его в тюремном госпитале, где его гноили около восьми лет. Что бы о нем ни писали, это был отважный офицер. А пил он потому, что предчувствовал свой трагический конец: «Я жив, пока живет отец. Он закроет глаза, меня на другой день порвут на части. Это сделают Берия, Хрущев, Маленков, и Булганин им поможет», -- откровенничал он со мной в годы нашей юности. Вася объяснял свое пристрастие к спиртному так: «Ты думаешь просто жить под топором? У меня есть только два выхода: или пистолет, или это. Но если я воспользуюсь пистолетом, то это будет очень большая неприятность отцу, а если его не будет, то тогда -- его памяти».
Вообще, Василий был мастером на все руки! Бывший начальник тюрьмы (кстати, Вася занимал ту камеру, где до революции сидел Василий Фрунзе) рассказывал, что там чуть ли не до сих пор развозят пищу на колясках, которые сделал сын Сталина. Когда его выпускали, он попросил, чтобы ему разрешили взять сделанные им же ящик и инструменты.
-- Вы бывали в доме Сталина будучи взрослым человеком?
-- Только раз, перед войной. Но знаю, что Сталин спрашивал обо мне у Василия и Светланы. Думаю, Иосиф Виссарионович специально меня не приглашал -- наверное, предвидел, что будет. А произошло так: всех, кто когда-то бывал в его доме, после его смерти расстреляли. И я старался лишний раз не выдавать своего «родства».