Исполнилось 76 лет со дня рождения главного идеолога республики, которого называли «украинским Сусловым»
Высокая блондинка в элегантном бежевом брючном костюме легко взбежала на второй этаж гостиницы «Украина» и стремительно вошла в кафе, где мы договорились встретиться. Увидев мой диктофон, попросила бармена сделать музыку потише.
Извинилась, что не может пригласить к себе в загородный дом на Рублевском шоссе, где живут они с мужем -- известным московским внутрисосудистым хирургом -- и где обитает чуть ли не вся кремлевская элита: на МКАД (Московской кольцевой автодороге. -- Авт. ) нынче кошмарные пробки, можем не успеть к моему вечернему поезду.
На вопрос, как работается в известном издательстве «Вагриус», улыбнулась: «Хорошо работается! Коллектив чудесный, книги делаем интересные… » Сейчас Леся Валентиновна как редактор готовит к печати книгу народного артиста России Николая Караченцова. «Прекрасный человек Николай Петрович! И в то же время очень сложный… О, как я теперь понимаю отца! Как ему было порой непросто строить отношения с украинской творческой интеллигенцией… »
-- Да, о Валентине Ефимовиче Маланчуке до сих пор мнения разные. Дескать, диссидентам головы откручивал, душил украинскую культуру. Его боялись больше, чем Щербицкого, называли украинским Сусловым, строго пресекавшим любые проявления национализма…
-- Мне сложно давать оценки. Когда отец стал секретарем ЦК, я была слишком юной. А после окончания университета уехала в Москву. Папа же свои проблемы в семью не нес. Старался маму и нас с сестрой оберегать.
-- Как они познакомились с вашей мамой?
-- Очень романтическая история. Папа был влюблен в маму девять лет, еще со школьной скамьи. В 1945 году его отца, секретаря одного из райкомов партии на Львовщине, убили бандеровцы. Папа после школы поступил на исторический факультет Львовского университета, жил очень скромно. Там же на филфаке училась и мама. Она была дочкой писателя, автора романа «Данило Галицький» Антона Хижняка, в те годы главного редактора областной газеты «Вiльна Україна». Он тоже не раз получал угрозы от националистов. С ним работал, кстати, известный публицист Ярослав Галан, которого в 1949-м тоже убили.
Мама была красавицей. За ней ходили толпы ухажеров. Как рассказывала она позже, на Вальку Маланчука особого внимания не обращала. И лишь через годы, когда оба закончили университет и уже работали, они поженились.
-- Наверное, гибелью деда, других партийных и советских работников и объясняется его жесткость в отношении всего, что можно было расценить как национализм?
-- Дело не только в личном. Хотя отца кое-кто и обвиняет во мстительности, думаю, таковым он не был. Смотря что подразумевать. Папа искренне считал, что, по крайней мере, русские, украинцы и белорусы, имеющие общие корни и общую историю, должны жить вместе, неважно, как бы называлась страна…
-- На комсомольскую, а затем партийную работу отец попал не совсем по собственному желанию, -- продолжает рассказ Леся Валентиновна. -- Поступая на истфак, он мечтал стать дипломатом. Его очень интересовал Ближний Восток. Помню, однажды отец взял меня с собой на какую-то конференцию в Ташкент. Рашидов, тогдашний первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана, организовал для гостей из других республик экскурсию в Бухару. И каково же было удивление всех, когда отец начал вслух читать и переводить выбитые на каменной стене древней медресе суры из Корана! Я не знала, что он, оказывается, еще студентом самостоятельно изучил фарси. Польским он владел свободно (они еще во Львове с мамой мне польский детский журнал читали вслух), английским… Правда, английское произношение (я позже поняла) у него было ужасное. Но британские и американские газеты он читал свободно. В университете был отличником, сталинским стипендиатом, комсоргом вуза. И ему потом предложили идти на комсомольскую, а позже на партийную работу. В те времена от такого не было принято отказываться. Но, несмотря на чрезвычайную занятость, он продолжал заниматься научной работой, стал доктором наук, профессором. И что бы ни говорили его недоброжелатели, отец был очень знающим, эрудированным человеком. Это я вам говорю как кандидат филологических наук.
Кстати, когда мне как отличнице учебы дали направление в аспирантуру Киевского госуниверситета, в один прекрасный день мне сказали, что поступило указание держать это место на кафедре для Оли Щербицкой! Хотя она большого интереса к науке не проявила. Я бросилась к отцу. Неужели, если ей так хочется учиться, нельзя открыть еще одну ставку? Папа сказал: пусть все будет так, как есть. Думаю, что отец поступил мудро. Я вскоре уехала в Москву. А Оля, кажется, так и не написала диссертацию.
Папа же был человеком ярким, необычным и, естественно, очень противоречивым, сложным. С одной стороны -- образованность, культура, интеллигентность. С другой -- работа все-таки накладывала отпечаток, он был достаточно жестким человеком. Хотя… Однажды мне попала в руки книга бывшего руководителя Украины Петра Шелеста. Не помню уже, о какой ситуации шла речь. Петру Ефимовичу не понравилось, что папа сказал то-то и то-то. А через несколько страниц Шелест признает, что Маланчук был прав в своей настойчивости!
Второй факт, достаточно любопытный. Я очень хорошо помню, как из нашей страны уезжал писатель Виктор Некрасов, автор знаменитой книги «В окопах Сталинграда», которого обвинили в антисоветских настроениях и, по существу, выдворили из СССР. Папа пришел с работы очень расстроенный. «Сегодня я попрощался с замечательным человеком-писателем, фронтовиком, -- сказал он. -- Некрасов приходил ко мне проститься». Вы можете представить себе ситуацию, чтобы человек, покидающий Родину не по доброй воле, пришел прощаться к главному идеологу республики? Много лет спустя, читая написанные в Париже воспоминания Некрасова, я нашла в них этот эпизод. Имя папы в нем не называется. Некрасов просто пишет, что попрощался с высокопоставленным партийным работником, с которым у него были очень хорошие отношения. Тот ему сказал, что сожалеет, и, прощаясь, прижал руку к сердцу.
Я часто бываю в Париже. И когда представляется возможность, еду на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа и кладу цветы на могилу Виктора Некрасова.
Но иногда отцу удавалось заступиться за человека, попавшего в опалу. Когда Щербицкий отправил в Черкассы первым секретарем обкома снятого с поста второго секретаря ЦК Ивана Кондратьевича Лутака, начали разгонять всю его команду. И тут к отцу пришел Леонид Кравчук, помощник Лутака: Валентин Ефимович, помогите, дескать. У меня квартира в Киеве, здесь дети учатся. А меня снова хотят на периферию отправить… » Отец пошел к Щербицкому. «Зачем тебе этот лутаковский прихвостень?» -- спросил Владимир Васильевич. Да-да, именно так папа рассказывал маме! «У него, говорит отец, семья в Киеве, жалко человека… » Щербицкий поморщился и велел Кравчука не трогать. Когда Леонид Макарович стал спикером парламента, а затем первым президентом постсоветской Украины, мы с мамой пытались вообразить, что с ним было бы, если бы в свое время папа его не спас, как повернулась бы история Украины.
Папа всем, кто просил, пытался помогать. И когда его сняли, это произошло в 1979 году, мне многие знающие папу московские и киевские партработники, деятели искусств, писатели, издатели и журналисты говорили слова сочувствия, что Маланчук пострадал незаслуженно, в результате интриг не столько панов, сколько пидпанков. «Не так пани страшнi, як пiдпанки… »
-- Леся Валентиновна! При всем внешнем благополучии непросто жилось, наверное, и детям секретаря ЦК?
-- Разумеется. Нам с сестрой мама еще в детстве говорила: «Девочки, на вас все смотрят. Не оступайтесь. Трудитесь. Все, что мы имеем (а мы жили хоть и не в роскоши, но гораздо лучше простых людей), это папина заслуга. Он сам в жизни всего добился, своим трудом. И вы, если хотите жить хорошо, должны много работать… »
Мы были просто вынуждены хорошо учиться, не позволять себе никаких вольностей. А в чем-то даже ущемлять себя. Например, мои родители еще со времен студенческой юности были знакомы с известным поэтом Дмитром Павлычко. Однажды, уже в Киеве, когда я поступила на романо-германскую филологию, мы с мамой встретили Дмитрия Васильевича на улице. Он знал меня с младенчества и теперь стал расспрашивать, что и как. Не хочу ли попробовать переводить для журнала «Всесвiт», где он к тому времени работал главным редактором. Пригласил в редакцию. Я перевела для журнала несколько статей с английского, они были опубликованы, но под псевдонимом, дабы кто-то не подумал, что это протекция отца. Ведь папа в мои дела не вмешивался! Павлычко сам(!) предложил.
-- Но вы получали гонорары. Не могло ли это выглядеть чем-то вроде скрытой взятки вашему отцу?
-- Нет, я ведь переводила сама и получала обычные гонорары по средней ставке. А когда у папы и Павлычко обострились отношения, отец снял Дмитрия Васильевича с должности главного редактора. Тот, конечно, очень обиделся. И позже, когда однажды я ехала из Киева в Москву, мы оказались с поэтом в одном купе, и он высказал мне все свои обиды.
-- Ну, не по-мужски как-то. Вы-то тут при чем?
-- Его можно понять. Тем не менее, несмотря ни на что, я всегда считала, считаю и буду считать Павлычко моим «хрещеним батьком» в литературе, хотя и знаю, что он говорил об отце все последующие годы.
-- Валентин Ефимович не рассказывал, за что его сняли? Бывший секретарь ЦК Компартии Украины Яков Погребняк в своих воспоминаниях называет назначение Маланчука главным идеологом Украины кадровой ошибкой Щербицкого. Дескать, Маланчук, еще работая во Львове, не учитывал специфики региона, был во многом виноват в нагнетании обстановки, вызвавшем протест местной интеллигенции… А позже, попав в Киев якобы по протекции главного идеолога СССР Михаила Суслова и не обладая глубокими знаниями, хотел втереться в доверие к Щербицкому и его семье… И его действия напоминали мрачные времена Кагановича… Не буду продолжать перечень отрицательных характеристик…
-- Я Якова Петровича хорошо знала и несколько удивлена тем, что он пишет. Погребняк был с папой в дружеских отношениях, всегда очень интересовался его участком работы и открыто сетовал, что Маланчук общается с писателями, артистами, учителями, а у него торговля да легкая промышленность, ничего интересного. Он даже попросил папу «отдать» ему киевское Динамо» (папа ведь и спорт курировал), и отец спокойно согласился. А во Львове папа с ним не работал.
Он никогда не рассказывал, за что его сняли. Знаю только, что формальную причину придумали очень смешную: якобы папин помощник потерял какой-то важный документ. На самом деле были какие-то глубокие противоречия.
Конечно, когда папа лишился поста, для семьи это была драма. Человек прошел все ступеньки, был секретарем обкома, заместителем министра образования, секретарем ЦК. И вдруг его вышвыривают. Да, ему предлагали работать послом, ректором вуза. Он отказался. Помню выселение с госдачи, как обрезали провода правительственной связи в квартире…
-- Но жизнь ведь на этом не кончается?
-- Я тоже так считала. И уговаривала папу поехать послом, ему ведь предлагали и послом, и ректором. Чтобы переждать, все осмыслить. Ему тогда исполнилось лишь пятьдесят. В итоге он выбрал должность заведующего кафедрой истории КПСС политехнического института. Да, отец регулярно встречался с Сусловым. У них ведь был общий участок работы. И если бы папа оказался ставленником Суслова, тот наверняка защитил бы его. Но отец ни у кого не просил помощи.
Он очень переживал, когда брызги брошенной в него грязи начали рикошетить в его близких. Однажды Сергей Владимирович Михалков, известный писатель, предложил мне перевести на украинский язык его пьесу, которую должна была опубликовать одна уважаемая киевская газета. Я это сделала. Через некоторое время пьесу напечатали. Но без моей фамилии (я тогда еще была Маланчук). Приехав в Киев, пошла к главному редактору. Увидев меня, он смутился, открыл сейф, вынул оттуда и протянул мне папку с моим переводом. «А перевел пьесу сотрудник редакции». Извинился и показал пальцем вверх. Дескать, мы были бы рады использовать ваш перевод, но поступил звонок «оттуда», то есть. из ЦК. Хотя человеком оказался приятным и предложил мне писать в их газету, когда все уляжется.
Когда я поведала сию историю Михалкову, он, заикаясь от возмущения, только и промолвил: «Га-га-гавнюки!.. »
-- Но почему? Он ведь мог после каторжной работы в ЦК наконец уйти в науку! Тот же Я. П. Погребняк пишет, что ваш отец хотел в Москве книгу издать… Правда, тут же добавляет, что это переполнило чашу терпения Щербицкого. Ну, в конце концов, у него были любимые мужские увлечения -- охота, рыбалка?
-- Да, когда мы ездили отдыхать, он очень любил рыбачить в море с лодки. Иногда меня брал с собой. Правда, я была не в восторге -- надо было рано вставать. А вот охотником папа никогда не был, в отличие от других партийных руководителей. Его пытались брать на охоту. Посадят на вышку, в засаду. А отец -- ружье в сторону и книгу читает. На него зверя гонят, кричат: «Стреляй же!» А он стрелять не может. Не хочу, говорит, убивать живое существо. Раз его вот так взяли, другой. Потом перестали. В дни охоты отец стал бессменным «дежурным» секретарем ЦК.
Что же касается «уйти в науку»… Вы сами ответили на свой вопрос. Как можно заниматься наукой, если тебя не печатают? У него -- умного, энергичного, обладающего колоссальным опытом и знаниями человека -- не было возможности самореализоваться. И еще: тот, кто вкусил «наркотик» власти, отравлен этим навсегда. Я это хорошо знаю не только по отцу. Да и вы, если задумаетесь, вспомните множество примеров. Да, это страшная вещь. Если бы отца в свое время не бросили на комсомольскую работу, он наверняка стал бы крупным дипломатом. Разговаривать с людьми он умел.
Папа умер в 55 лет, в апреле 1984-го. У него было совершенно здоровое сердце. Печень отказала. Но главной причиной явилось душевное состояние, когда потеряно желание жить. Он еще успел порадоваться внучке, родившейся за год до его кончины. Но болезнь была уже необратимой. Отца долго лечили в больнице железнодорожников. Медперсонал очень хорошо относился. Потом ему неожиданно полегчало. Врачи даже сказали, что можно побывать дома. Мама начала собирать его. Вдруг отец рухнул на кровать, тихо промолвил «Леся… » -- и умер. До сих пор думаю, что же он хотел сказать? Похоронили папу на Байковом. И мы очень благодарны коллективу КПИ за достойное проведение траурной церемонии.
К сожалению, отцу даже мертвому не дают покоя. В 1986 году в «Литературной газете» появилась отвратительная статья одного украинского писателя. Целую полосу посвятил отцу. Чего только он ни напридумывал! Многие факты просто переврал. Например, что папа якобы запрещал роман Гончара «Собор». Но это произведение вышло в 1968 году, а отец стал секретарем ЦК лишь в 1972-м, и перипетии с «Собором» происходили до него! Ну и так далее…
Мои родные после всей этой грязи не смогли жить в Киеве. После снятия отца их хотя бы квартиру на Большой Подвальной не заставили менять. Но когда мама и семья сестры решили переехать в Москву, оказалось, что ни поменять ее, ни продать нельзя -- она на балансе Управления делами! Тогда мама обратилась к Леониду Макаровичу Кравчуку, в начале 90-х президенту Украины, с просьбой помочь. Кравчук посодействовал ей в получении большой квартиры в новом доме, в которую никто из нас ни разу не зашел: мы ее сразу поменяли на московскую. Так что спасибо Леониду Макаровичу огромное, он оказался порядочным человеком.
Обо всем, что происходит в Украине, узнаю в основном из теленовостей. Поэтому комментировать ничего не буду. Единственное, что хочу сказать: очень надеюсь, что моя родная Украина и моя вторая родина Россия всегда будут помнить о своей праматери -- Киевской Руси, о которой мне еще в детстве рассказывал мой отец, и найдут взаимоприемлемый способ цивилизованного сосуществования и дружбы.