Известная певица собирается создать гуманитарный фонд по психологической защите пострадавших
Диана никуда не ходит одна, за ее спиной постоянно маячит группа поддержки из солидных и основательных мужчин -- продюсера, директора, музыкантов… Видимо, профилактическая, превентивная мера. Чтобы ни у кого даже мысли не возникало обидеть их подопечную. Впрочем, при всей хрупкости Гурцкая отнюдь не производит впечатления слабой и беззащитной…
-- О событиях в Беслане вы, Диана, без сомнения, слышали?
-- Это было ужасно! Дни и ночи напролет слушала новости, представляла себе несчастных матерей, детей и не могла сдержать слез, казалось, что и меня взяли в заложницы…
-- Однако переживания не помешали вам в день официального объявленного по стране траура выйти на сцену московского казино и дать концерт. Развлекательные мероприятия повсеместно были отменены, лишь несколько артистов «отличились». Вы в их числе.
-- Никому не пожелала бы таких выступлений, как у меня в тот вечер! Камень лежал на сердце. Всегда иду к зрителям с подъемом и радостью, а тут насильно гнала себя, внутри все протестовало. Исполнила песни Владимира Высоцкого, еще несколько композиций и совершенно мертвая вернулась в гримерку. Поверьте, с самого начала хотела отказаться от концерта, в первую минуту сказала, что не буду, не смогу петь, но мой продюсер…
-- … он же -- старший брат Роберт.
-- Ну да… Словом, продюсер попытался убедить организаторов отменить программу, однако они напомнили о взятых обязательствах, о том, что пренебрегать ими нельзя… Формально мы закон не нарушили, концерт начался в час ночи, когда траур уже сняли, но, повторяю, в душе у меня творилось нечто ужасное. Я ведь выросла на Кавказе, где чувство сострадания очень обострено.
Иногда приходится жертвовать своими эмоциями, наступать себе на горло. В день, когда умерла мама, я пошла петь. Была запись телепередачи «Песня года», ее нельзя было ни перенести, ни отменить. Мне в тот момент жить не хотелось, но я улыбалась в камеры и танцевала. Такова судьба артиста… Кто-то скажет: «Это личное, а в Беслане случилась трагедия национального масштаба».
-- Не мое дело давать советы артистам, но, может, Диана, вам следовало перечислить гонорар за тот ночной концерт в фонд помощи жертвам теракта? Все выглядело бы уже несколько иначе…
-- Обидно, если могли подумать, будто я тогда в казино пела из-за гонорара. Все абсолютно не так! Мне не нужно подсказывать, как помочь нуждающимся. Давно подумывала о создании собственного гуманитарного фонда, а Беслан подхлестнул, заставил действовать решительнее. Договариваюсь с МЧС, буду вместе со спасателями участвовать в программе по психологической реабилитации пострадавших. Впрочем, речь идет не о разовой акции, хочу быть рядом не только с детьми Беслана, но и со всеми, кому нужна моя помощь.
-- В нашей стране живут миллионы инвалидов, вряд ли общественные фонды смогут решить их проблемы. Это проблема государства.
-- Вы абсолютно правы, но так уж заведено в России, что спасение утопающих по-прежнему остается делом рук самих идущих ко дну. Я много поездила по миру и могу долго рассказывать, ссылаясь на заграничный опыт, как на Западе заботятся о людях с различными физическими изъянами. Инвалиды не чувствуют себя ущербными ни в транспорте, ни в ресторане, ни в музее, ни в театре. Наверное, это вопрос не только благосостояния государства, но и культуры общества. Я училась в школе для незрячих и представляю, как важна малейшая поддержка. Я ведь и про холод знаю, и про изматывающую тоску одиночества, и про мучительное ожидание встречи с родителями… Не живешь, а ежесекундно ловишь звуки в надежде наконец услышать: «Диана, беги скорее! К тебе мама приехала!»
Думаете, легко мне было уезжать из отчего дома в Сухуми в тбилисский интернат? В Абхазии негде учиться слепым детям, а родители понимали: без образования мне ничего не добиться. Всегда мечтала петь, представляла, как вырасту и стану самостоятельным, ни от кого не зависящим человеком. Сколько слез мы с мамой тогда пролили… Ужасно! Но в итоге я собралась и отправилась в Тбилиси.
-- Чтобы потом сбежать домой.
-- Да, вернулась в Сухуми и сказала: «Мама, я больше туда не хочу». Хотя школа у нас была очень хорошая, по тем временам -- идеальная. Там работали замечательные учителя, воспитатели и нянечки, внимательные, заботливые. Они ухаживали за нами, старались сделать все, чтобы мы чувствовали себя, как дома. Но это я сейчас осознаю, а тогда мечтала об одном: видеть рядом маму, своих родных. Все-таки никакой интернат не может заменить семейный очаг…
-- Но вы ведь возвратились в Тбилиси.
-- Мама сказала отцу: «Пусть Дианочка остается дома, если ей там так плохо». И папа согласился. Нет, меня никто не принуждал, сама все решила. Из школы приехали учителя, стали успокаивать, говорить разные хорошие слова, и я устыдилась собственной слабости. Отозвала маму в сторонку и шепнула ей: «Поеду. Не могу подводить больших и уважаемых людей».
-- Сколько же вам было в ту пору?
-- Лет восемь. Во второй класс ходила… А почему вы удивляетесь? Я с детства не любила причинять неудобства окружающим.
-- Книжку Рубена Гальего «Белое на черном» вы наверняка читали, Диана?
-- Поразительная по силе исповедь, написанная уникальным человеком! Преклоняюсь перед ним.
-- Согласны с тем, что светлого в жизни Гальего было мало?
-- Это так, но… не надо нас сравнивать. Да, мне не раз делали больно, но с сознательной жестокостью я, пожалуй, никогда не сталкивалась. И сиротой себя не чувствовала, за мной стояла семья, она оберегала, как могла, помогала, во всяком случае, мне не приходилось зубами выгрызать право на существование. Признаюсь: не слишком охотно рассказываю о детстве, поскольку от меня ждут каких-то жалоб, стонов, а мне не хочется рисовать все черной краской. Я росла обычным ребенком, дружила с девчонками, влюблялась в мальчишек, в меру проказничала, старалась хорошо учиться, чтобы не огорчать родителей, но случались и двойки, и тройки. Еще, помню, физкультуру ненавидела. Словом, ничего особенного, все, как у всех. Я была и остаюсь нормальным человеком! Испытываю те же чувства, что и остальные, над тем же плачу и над тем же смеюсь. Лишь не вижу…
Да, многим трудно относиться к таким, как я, на равных, воспринимать нас в качестве полноценных людей. Неоднократно сталкивалась с неверием, когда мне охотно поддакивали, вроде бы соглашались, но я кожей чувствовала ироническую усмешку: мол, куда лезет эта слепая? Собеседник даже мысли не допускал, будто мне по силам добиться чего-то.
-- Хотели доказать обратное?
-- В первую очередь себе! После Тбилиси поехала поступать в Гнесинку. Это был вызов. Никаких поблажек не ждала, более того, обиделась бы, если бы предложили исключительные условия. Да, я закончила музыкальную школу по классу фортепиано, но нотную грамоту по Брайлю так и не освоила, заучивала партитуру наизусть. У меня отличный слух, могу запомнить и подобрать любую мелодию, сыграть на пианино, гитаре, народных инструментах. И голос есть, хотя в Тбилиси мне его не ставили. Проще говоря, я была девочкой-самоучкой. Но, повторяю, поступала на общих основаниях -- ни жалости, ни снисхождения не ощущала. Как все, стояла под аудиторией, дрожала, волновалась… Особенно мне удался зачет, где нужно было угадывать мелодии.
-- С трех нот?
-- Это, конечно, не телеигра, но нечто похожее. Предлагались сорок композиций, чем больше назовешь, тем выше балл. Я справилась отлично… Об учебе в Гнесинке всегда вспоминаю с теплом, это лучшие годы моей жизни.
-- Но вы сейчас опять где-то учитесь?
-- Не где-то, а в ГИТИСе! Или, как его теперь называют, в ГАТИ. Второй курс, специальность -- актер драматического театра и кино. Хочу совершенствоваться, не останавливаться на достигнутом. Из-за гастролей, концертных выступлений не могу каждый день посещать лекции, приходится заниматься по индивидуальному графику, но я много работаю, не ленюсь. Мне уже доверили главную роль в студенческом спектакле, начинаю репетировать.
-- Кого играете?
-- Себя. Слепую девушку…
-- Всерьез подумываете об актерской карьере?
-- Почему бы и нет? Но если даже не стану профессионально играть в кино или в театре, знания, полученные в ГИТИСе, помогут мне на эстраде. Любой певец должен чувствовать себя хоть немного актером.
-- В Белокаменной вам комфортно, Диана?
-- Я южный человек, люблю тепло, но московскую весну ни на что не променяю.
-- Слышал, в вашей новой квартире ремонт делают строители из мастерской Зураба Церетели?
-- Уважаю Зураба Константиновича, считаю его большим художником, но ума не приложу, откуда берутся всякие слухи! Церетели мне ничего не строит. И бассейна в квартире тоже не будет, хотя об этом написали в какой-то газете. Даже мой преподаватель из ГИТИСа спрашивал. Удивительно, что люди читают подобную ерунду и верят. У меня обычное городское жилье, ничего экстравагантного. Больше всего ценю уют и комфорт.
-- А в Абхазии у вас что-то осталось?
-- Дом, фамильное гнездо, родственники, могилы предков. С 1993 года не бывала в тех краях, хотя очень тянет. Мечтаю вернуться, это же моя родина… Когда началась война, нам пришлось бежать, бросив все. Я приехала к маме с папой на каникулы, и вдруг… Меня разбудили в пять часов утра, посадили в машину, где-то рядом стреляли, за забором плакали дети. До сих пор страшно вспоминать.
-- Не нужно, если страшно. О другом спрошу, Диана. О зрении. Какое-то время назад появилась информация, будто дела у вас пошли на поправку.
-- К сожалению, это «утка» из того же разряда, что и слухи о бассейне…
-- Но вы же ездили к Эрику Мулдашеву в Уфу, делали операцию.
-- Обратилась к человеку с конкретной просьбой, а он вызвался сотворить чудо… Увы, этого не случилось. Я не в претензии, наоборот, благодарна за попытку. Надежда на исцеление меня никогда не оставляла, буду и дальше бороться за свой шанс, каким бы призрачным он ни казался… Откровенно скажу: стараюсь не обсуждать вслух проблем со зрением. Слишком много спекуляций было на эту тему. Если помните, мое появление на эстраде вообще сопровождалось скандальными публикациями, дескать, надо еще проверить, действительно ли Гурцкая так уж слепа. Трудно обо всем этом говорить, но я не держу зла, даже в плохом ищу хорошее.
-- Получается?
-- По-разному бывает, но не позволяю себе ожесточаться. Зачем культивировать обиды, усугублять боль? Люди часто видят обложку, глянцевую сторону жизни артиста, но всегда есть и изнанка. Кто знает, каких трудов мне стоит держаться на уровне, соответствовать имиджу? Так или иначе, но своего обязательно добьюсь, я человек упорный, всегда иду до конца, даже книжку, которая не нравится, обязательно дочитываю. Такой меня родители воспитали…
Конечно, лишенным зрения сложнее состояться в жизни, нежели тем, кто хорошо видит. Спасает вера -- в Бога, в свои силы. Чувствую себя сильным человеком, готова поддерживать менее закаленных. Не так давно побывала в Липецке в интернате для слабовидящих детей. Мы долго разговаривали. Общались так, словно сто лет знаем друг друга. Я видела этих мальчишек и девчонок. Да-да, не оговорилась: видела! По голосу рисую воображаемый образ, представляю собеседника. Интонацией ведь обмануть сложнее, чем словом или даже взглядом. Поэтому редко ошибаюсь в людях. Липецкие ребята были замечательные, светлые, чистые. Еще дружу с воспитанниками такой же московской школы. Переступаю порог и словно оказываюсь в своем прошлом. Хочу, чтобы детям всегда было тепло, светло и уютно. Впрочем, не только детям.
-- Правильные слова говорите, Диана. Если бы еще подкрепили их конкретными примерами…
-- Что изменится, если скажу, что оплатила операцию сочинскому мальчику, который не мог ходить, лежал, разбитый параличом? Ко мне на сцену выбежала его мама и сказала: «Диана, вы наша последняя надежда». Как я могла отказать? Потом давала деньги для операции незрячей девочке, но я не в силах помочь всем, хотя и делаю максимум возможного…