С началом нового телевизионного сезона популярная юмористическая программа «Городок» отмечает день рождения
Разве мог в начале своей актерской карьеры Юрий Стоянов знать, что станет популярным телеведущим, более того, получит две статуэтки «ТЭФИ» как лучший ведущий развлекательных программ?
В 1977 году он окончил ГИТИС, а в 1978-м Георгий Товстоногов пригласил его в БДТ, где, среди прочих ролей, несколько лет играл Моцарта в спектакле «Амадеус». У Юрия было амплуа героя-любовника. С 1978 года он выступал в жанре авторской песни, а в 1991-м познакомился с Ильей Олейниковым. Эта встреча и предопределила его дальнейшую судьбу. Вместе они создали одну из лучших юмористических программ, «Городок». Просто мистика: ведь друзья даже родились в один день, 10 июля, правда, с разницей в 10 лет.
-- Юрий, вы, как истинный юморист, конечно же, родились в Одессе.
-- Под Одессой, в селе Бородино. Только не путайте с другим Бородином, Кутузова там не было точно и Наполеона тоже. После института мой отец, который мог остаться в аспирантуре, выбрал самое захолустное место, Бородино. В поселке не было даже электричества. Мать пошла учительствовать в сельскую школу. А отец оперировал в местной больнице. Мама держала перед ним книгу -- пособие по практическому акушерству и хирургии. В одной руке у нее был учебник, в другой -- керосиновая лампа. В этом селе я и родился. Потом, когда мне исполнилось три года, мы перебрались в Одессу. А все потому, что я мыла обожрался…
-- ???
-- Я с детства любил запах мыла. И однажды нашел кусочек, запах которого не смог идентифицировать ни с вишней, ни с земляникой, ни с чем, что росло вокруг. Наверное, это было жасминовое мыло. А жасмин в Бородино не рос. Я схавал целый кусок и так траванулся, что меня санитарной авиацией отправили в Одессу. Пока меня откачивали в больнице, мама с папой потихонечку начали оседать в городе. Так что благодаря кусочку мыла мои родители перебрались в Одессу.
-- Да уж, похоже, шутником вы были с детства…
-- И за это мне часто доставалось! Помню, в третьем классе учительница Олимпиада Николаевна дала нам задание по рисованию на тему: «Рабочее место моего папы». «Рисунки сдадите завтра. Я разрешаю, чтобы папы вам помогли», -- сказала она. Я же решил обойтись без отцовской помощи. Пришел домой, достал с полки толстый, богато иллюстрированный том, изданный на иностранном языке, нашел фотографию, где было запечатлено нечто, напоминающее рабочее место моего папы.
-- Ведь он у вас был гинекологом.
-- Вот-вот. Я не раз бывал у него на работе и имел представление о том, как выглядит это самое рабочее место. На кухне я нашел папиросную бумагу, которую бабушка обычно клала на противень для выпечки, наложил на фотографию и аккуратненько перерисовал ее карандашом. Получилось один к одному. Черно-белую заготовку я произвольно раскрасил цветными карандашами и внизу написал чернилами: «Рабочее место моего папы -- Стоянова Николая Георгиевича».
-- Наверное, еще и рассчитывали на «пятерку».
-- А как же! Но на следующий день был большой скандал. Олимпиада Николаевна не стала вызывать моего отца, ограничилась матерью, которая работала в моей же школе. Я стоял за дверью и слышал, как наш директор Владимир Георгиевич Демидов все время повторял: «Конечно, это ужасно», и начинал хохотать. Помню и слова моей мамы, прогрессивного педагога, проходившего практику у самого Сухомлинского: «Плохо не то, что он это нарисовал, а плохо то, что он это срисовал. Значит, нет ни памяти, ни фантазии». «Понимаешь, Женя, -- обратилась Олимпиада Николаевна к маме, -- ладно бы он срисовал просто рабочее место, так он же изобразил и самого папу, что называется, в деле».
В нашей трехкомнатной хрущевской «распашонке» отцовский кабинет служил и моей комнатой. У папы была библиотека (одна из лучших в городе) по его специальности. Несколько тысяч книг. Когда я засыпал, мой взгляд невольно останавливался на какой-нибудь массивной монографии вроде «Пол, брак, семья», а когда просыпался, то видел перед собой либо «Рак шейки матки», либо «Кесарево сечение». Тиль Уленшпигель, Д'Артаньян и граф Монте-Кристо не были героями моего детства. Моим героем был человек в белом халате, шапочке и марлевой маске, в бахилах, с огромными щипцами в руках. Я всегда гордился профессией своего отца. Ведь если бы не было на свете акушеров и гинекологов, не было бы ни меня самого, ни всего третьего «А» класса 27-й одесской средней школы, ни даже Олимпиады Николаевны, так и не научившей меня рисовать.
Кстати, был такой момент, когда я завидовал отцовской профессии, представляя, как он весь день ходит и любуется голыми женщинами. Не понимал, что все они для него -- только пациентки.
-- Чтобы так превосходно играть женщин, наверное, надо хорошо их знать?
-- Это вопрос профессии. Среди типажей, которых я играю, встречаются и женщины. Я отношусь к этому так же серьезно, как к любому другому образу. И отталкиваюсь не только от внешности.
Наша профессия основывается на простых вещах. Первое: умение НЕ расставаться со своим детством, потому что основа профессии -- в детстве. При этом серьезность ее губит. Умение играть, валять дурака, баловаться, как дети, но делать это профессионально… Второе: нужно быть о-о-очень наблюдательным. Это не звукоподражание, умение повторить то, что увидел. Нет, наблюдательность нужна для того, чтобы НАКАПЛИВАЛСЯ эмоциональный багаж. И тогда из десяти увиденных женщин получится одиннадцатая!
-- Значит, все-таки наблюдаете за слабым полом?
-- У меня просто профессиональный глаз. Я не отношусь к человеку, как хищник к добыче, но… использую его для себя…
-- И сколько раз за 11 лет вам пришлось примерять поролоновую грудь?
-- Больше тыщи!
-- По-моему, получается потрясающе…
-- Если учесть, что у них у всех один размер -- XXXL и рост -- 183 сантиметра… то это комплимент (смеется).
-- Уже два года не существует «Приколов нашего «Городка». Эта рубрика себя изжила?
-- Нет, она изжила себя в других передачах. Я отказался от «Приколов» по двум причинам. Во-первых, те приколы, которые снимали мы, забирали очень много здоровья. Это по-настоящему экстремальный жанр. Во-вторых, очень тяжело доказать моему партнеру, который считает, что главное украшение передачи -- это его и мое лицо…
-- Вы говорите, экстремальный жанр. Бывали инциденты?
-- Никто за мной с ломом не гонялся, конечно. Экстрим в том, что ты сидишь 12 часов в автобусе или в люке, или на чердаке и ждешь Человека. С большой буквы! Вот когда появляется ОДИН человек, а не 25 реакций!.. Когда стоит человек в магазине и изображает манекен, а потом пугает людей, я считаю это телевизионным испражнением. Ни больше, ни меньше. Надо уметь валять дурака красиво!
Кстати, вспомнил об инциденте, когда записывали скрытой камерой. Я стоял на 40-градусной жаре в милицейской шинели посреди Израиля. Это была одна из самых сложных съемок. Я уже даже сдержаться не мог -- матерился… В меня, кстати, даже пытались стрелять… израильтяне. Потому что я был в непонятной форме, а они доставали оружие, вызвали службу безопасности… Меня очень больно побили, скрутили и уволокли в лес рядом с дорогой! Но это совершенно не обязательно знать зрителю. Он должен увидеть легкую, маленькую историю! Пятиминутную. Потому что в ней был кураж. (Мечтательно. ) А отчего вообще появляется кураж в творчестве? Это связано с двумя моментами. Артисту либо нравится то, что он делает, либо НЕ нравится. Все очень просто.
-- На что тратите деньги с удовольствием?
-- На люде-е-ей, близких… У меня большая семья, много друзей, родственников… И (лукаво) немножко на себя!
От первого брака у Юрия Стоянова два сына: 26-летний Николай и 24-летний Алексей. Несколько лет назад Юрий в третий раз женился. Вместе с новой женой Леной в его жизни появились две очаровательные девочки -- 15-летняя Ксюша и 7-летняя Настя.
-- В вас всегда была коммерческая жилка?
-- Зарабатывать деньги я умел всегда. Причем в любой ситуации были способы, не теряя достоинства, быть сытым. Например, когда учился в институте, мой товарищ устроился на Калининском проспекте дворником. Более того, парень он был пробивной и вскоре стал комсоргом среди дворников. А я при нем. У нас была отдельная квартира рядом с Вахтанговским театром, в самом центре Москвы. Я получал восемьдесят рублей -- раз, сорок рублей стипендию -- два, и сорок мне высылал папа, доктор наук, гинеколог. Папа не знал, что я работаю дворником, а если бы узнал, то никогда бы этого не пережил. Он бы лучше сделал лишний аборт, и сын был бы сыт. Нам сшили два белых комбинезона, на которых было написано по-английски: «Мы, студенты ГИТИСа, работаем дворниками». Рядом с нами фотографировались иностранные туристы и давали нам по доллару, с которыми мы не знали, что делать. Доллар был равен 63 копейкам, а за это можно было получить лет десять. И мы долларами оклеили сортир! Я и сейчас помню, где этот дом находится, но, думаю, там уже со штукатуркой все отодрали.
-- «Городок» в эфире уже 11 лет -- поистине программа-долгожитель. Старше, пожалуй, только «Джентельмен-шоу»…
-- Это почему же старше?
-- Ну, «Джентльменам» -- 13 лет.
-- На каком канале? Считается только то, сколько проект существует в рамках одного канала. Потому что если ты «гуляешь» с канала на канал, проект, безусловно, меняется… А передача «Городок», действительно, долгожитель… 11 лет на одном канале!
-- И в чем секрет такого долгожительство?
-- Мы просто делали свое дело… Менялось телевидение -- мы тоже менялись. И очень сильно!
Вот Познер считает, что телевидение -- не искусство. Чтобы доказать, что телевидение может быть искусством, мы и потратили одиннадцать лет. И пока не доказали этого самим себе и кому-то еще, мы существуем! Если ты ставишь для себя какие-то планки -- прыгнул на 2. 20, а дальше надо прыгнуть на 2. 30! -- это смертельный, убийственный путь.
-- Неужели за 11 лет не надоели с Олейниковым друг другу?
-- Не-ет, по крайней мере мне. И это очень важный момент! Если бы мы устали друг от друга, я бы на следующий день ушел из проекта.
-- Что, и не разу не мелькала мысль уйти, оставить все к чертовой матери?
-- Пока нет.
-- Еще скажите, что творческий процесс идет тихо-гладко, без скандалов…
-- Тогда не было бы этой передачи… Просто вы это называете скандалами, а я бы назвал разночтениями, или размолвками.
-- Кто из вас противнее в работе?
-- Противнее? Можно сказать, что Илья Львович безразличнее, чем я. Я не противнее, а агрессивнее, требовательнее, чем он. Есть разные профессии: есть профессия Ильи Львовича и есть профессия моя. Я просто ВЫНУЖДЕН требовать от него, а, значит, меньше ему нравиться (смеясь). Я -- режиссер-постановщик и руководитель программы «Городок». А он -- мой друг! Да еще и актер… Тут столько поводов для конфликтов!
-- Видимо, не зря он вас называет Джордано Бруно…
-- Существует миф, что, даже если нет трудностей, я их создаю. Это неправда. Я решаю много внутренних творческих проблем. Я про себя все знаю. И не нуждаюсь ни в каких комплиментах! Мне хорошее противопоказано, но правду про себя я знаю. И цену себе тоже!
-- Говорят, на съемках вы можете делать одновременно десять дел, и крик при этом стоит такой, словно кого-то убивают.
-- Я знаю свое дело и требую этого от остальных -- соответствовать своей профессии. Не более того. И никогда не оскорбляю людей! Когда кричу, я не хочу ОБИДЕТЬ человека, у меня задача… заставить его РАБОТАТЬ!
-- Стыдно бывает?
-- О-о-очень часто! «Стыдно» -- то, что делает человека человеком, иначе он -- скотина. Так и говорят: бесстыжий…